Форум » Архив «Lumiere-77» » Кто не успел » Ответить

Кто не успел

Alexander Lermontov: 3 июня 1977 года, вечер Паб «Дырявый котёл» Alexander Lermontov & Olwen Benbow Работа часто вносит коррективы в планы. Вот так собирался Александер вечером играть вместе с Маделайн на сцене «Котла», клятвенно обещался быть до начала... а вместо этого пришлось выслушивать проникновенную лекцию старшего товарища о неотложной необходимости «переделать всё», а потом ещё и взаправду переделывать. И так не в первый раз. Немудрено, что его место в группе потеснили.

Ответов - 11

Alexander Lermontov: Он честно старался выглядеть виноватым, но получалось паршиво. Из всей палитры эмоций сыграть убедительно Лермонтову удавалось только полнейшее равнодушие и качественное пренебрежение. А какое же тут к дьяволу равнодушие, когда обещал любимой девушке появиться ещё три часа назад, а вместо этого два раза переписывал один и тот же отчёт, благодаря одному муд… мудрому товарищу. Итого, когда Лермонтов появился на пороге «Дырявого котла», он был в первую очередь раздражён и расстроен, а уже потом чувствовал свою вину. Паршивее всего было то, что это опоздание – не первое, рядовые сотрудники Отдела Тайн считали стажёров чем-то вроде аппаратов для переработки документации, единственно приспособленных для работы и ни для чего более. Кузена, кажется, такое положение вещей устраивало, да и Аристей с Далией не подавали очевидных признаков недовольства. Глядя на их сосредоточенные лица в конце дня, когда ему уже надо было спешить на концерт, а они ещё и не собирались сворачиваться, Алек чувствовал себя чужеродным элементом в этом царстве трудоголизма. Куда ни кинь – всюду клин, как говорили восточные предки. В пабе было ещё довольно народу, после концерта многие остались запить музыку элем и перетереть с друзьями что на язык придёт, но тщетно Алек искал среди столов медный отблеск рыжих волос Маделайн. Не дождалась, ушла… и теперь придётся ехать к Линд, чтобы просить прощения… ужасно… В двадцатый раз вглядываясь в лица и макушки присутствующих в слабой надежде, что к бывшей сокурснице наведаться не придётся, знакомое лицо Алек всё же заметил. В самом углу, где почти никого не было. Может, Олвен знает ушла ли Маделайн? Получив ускорение неожиданно открывшейся за спиной дверью, Лермонтов поспешил к столику, за которым сидела Бенбоу. - Привет, это я, Алек, - подпустив грусти в голос, сказал он, подсаживаясь на соседний стул. – Я… Маделайн уже ушла, верно?

Olwen Benbow: Олвен не спешила домой сегодня, она сидела в углу и перебирала в пальцах шерсть Бертрама. Хотелось осознать те изменения, что сегодня произошли в ее жизни - у нее теперь есть настоящее занятие, работа, можно сказать. Она теперь будет играть в настоящей музыкальной группе на флейте, она, которая и на флейте-то научилась играть не так давно, да и не стала бы и вовсе этим заниматься серьезно, если бы ни друг отца Ангус. Еще Олли чувствовала вину, потому что она-то получила место в группе, а Алек, получается, его потерял. Почему он не пришел на концерт? И тут, словно в ответ ее мыслям, появился сам Алек, который тоже звучал виновато. - Привет, Алек. Да, Мэдди ушла уже. Все ушли. Где же ты был? Этот вопрос внезапно прозвучал отчаянно, словно бы она хотела все исправить сейчас, вернуть все назад. Как-то это было неправильно - занимать чужое место. - Я играла вместо тебя, - а это снова было виновато, и она не знала даже, как сказать самое главное.

Alexander Lermontov: Стоило Алеку присесть, как ему в колени ткнулся холодный дружелюбный нос. Машинально Алек опустил руку и потрепал пса за ухом. На этом ритуал приветствия оба посчитали завершённым. Бертрам подвинулся к хозяйке, а Алек сложил руки в замок перед собой, размышляя, как ответить. - Работа, - уклончиво протянул он, не желая не то, что рассказывать о той горе бумаг, что ещё дожидалась его на рабочем столе в Отделе, но и вспоминать о ней. А если ещё вспомнить и о том, что ради этой кучи пергамента он пропустил вечер с Мэдди, так и вовсе наваливалась неподъёмная тоска. - Ты играла? – непонятно зачем переспросил он, когда прекрасно расслышал всё, что она сказала. – Это хорошо. Спасибо. Как всё прошло? Нет, совсем не хорошо. То есть… хорошо, но плохо. От чувства вины хотелось на кого-то сердиться, а на кого, кроме себя – неясно. На Олли сердиться было физически невозможно, она была той, которую нужно было защищать и оберегать, хотя бы когда она позволяла. Не как Маделайн. Рядом с Олли было спокойно. А рядом с Мадейлайн был… дом? В любом случае, без неё было плохо.


Olwen Benbow: И тут Олли прорвало. Уж слишком она переживала за этот вечер, слишком для нее было неправильным занимать чужое место, потому что Алек может лучше, чем она, потому что Алек видит, потому что Алек... - Нет, не хорошо. И не спасибо, - Олли замотала головой, волосы разлетелись в разные стороны. - Я... Ты прости меня. Но они сказали, что раз так, я теперь все время буду играть. На договорить решимости не хватало, и Олвен закончила чуть слышно: - Вместо тебя. Олли вздохнула горестно, опустила голову виновато, да и вообще не знала, куда себя деть. Бертрам беспокойно ерзал у ног, чувствуя, что хозяйке не по себе, и тоже не понимая, что ему-то делать, на кого бросаться, от кого защищать. - Лучше бы меня здесь не было.

Alexander Lermontov: Лермнтов выпрямился и выпрямился на стуле, словно бы Олли ударила его, потянулся вперёд, чтобы успокоить внезапный порыв чувств девушки прикосновением, но так и не донёс ладонь до руки Олвен, замер на полпути. Запустив пятерню в отросшие за лето волосы, он попытался понять. Потом – принять, и вот с этим встала настоящая проблема. - Кто сказал? – глухо спросил он, понимая, что группа в любом случае приняла решение сообща. И винить в этом можно только себя. И уж точно не должно быть этого ощущения не то преданного, не то предателя, такое… холодное и твёрдое. - Ясно… Опустив голову, Алек изучал волокна деревянной крышки стола, потемневшей от времени и слегка пятнистой от неосторожности посетителей. Что он сделал не так? Такие разные желания – играть вместе с Маделайн и работать на хорошей должности – так плохо встали поперёк дороги друг другу… чтож, похоже, жизнь сделала выбор за него… и теперь мысли путались. Что-то закончилось, ушло безвозвратно… или… или ещё что-то можно исправить? Вспомнив, сколько раз он появлялся перед дверью Линд с видом побитой собаки, Лермонтов тяжело вздохнул. - Нет, Олли, всё хорошо. Они правы, у меня слишком часто появляются дела, когда я должен быть с вами. Так… так правильнее. Не переживай так. Всё в порядке. Всё в порядке. Теперь рука всё же преодолела расстояние, разделяющее их, и легла на предплечье Олвен. Ей, похоже, было не лучше, чем ему… странно. Кажется – она должна радоваться… он бы радовался, по крайней мере.

Olwen Benbow: Олвен ухватилась за руку Алека, так, как хватаются люди, чтобы не упасть. Только вот куда она падала? - Это не правильно. Я должна с ними еще раз поговорить. Почему я ничего не сказала? Почему стояла и молчала? Я ничего не сказала против, Алек. Она была так рада играть на концерте, настолько охвачена музыкой, что продолжала радоваться и услышав девочек. Только потом, когда все ушли, она поняла, что произошло на самом деле. И ей стало очень совестно, по-настоящему. Она не играет лучше Алека, с ней будет сложнее, чем с Алеком. И она ничего этого не сказала им вслух. - Я наконец-то смогла сделать хоть что-то полезное, но я не хочу так. Ведь у Эль тоже и работа, и группа. Так ведь нечестно. Олли запуталась в "правильно", "неправильно", "честно", "нечестно" и, главное, "хочется". Ее вновь вели неправильные чувства, она должна была думать не о том, что хочется, соглашаясь, а о том, что хорошо. Так папа всегда говорит, и он ведь прав. - Я не смогу играть так, как ты. Я ведь все равно не смогу играть так как те, кто видят. И мне еще очень многому нужно учиться. Я повела себя как эгоистка. Я хочу все исправить. Не такой ценой достигается хорошее, не такой.

Alexander Lermontov: Алек просто представил себе как это будет. Олвен откажется от предложенного места в группе, Мэдди и прочие долго уговаривать её не смогут, он опять не придёт, потому что очередное дело задержит его в Министерстве… Он чувствовал себя ответственным за всё подряд, так было всегда, ещё даже раньше прихода письма со значком старосты факультета. Он чувствовал, что должен присматривать за младшими учениками в то время, когда они наперекор всем правилам ходили в библиотеку, не страшась тумана и Твари, хотя и знал, что мало кто из младших даже просто встречал это чудовище, а вот его присутствие привлечь её могло легче лёгкого. Он чувствовал себя ответственным за смерть Барк прошлой зимой, хотя кроме значков, факультета и его видения их ничего не связывало. Он чувствовал себя ответственным за то, что будет с группой Мэдди, хотя и ставил свою работу выше по приоритету. Он просто не мог не брать на себя ответственность, даже если заведомо не мог справиться с ней. Олли, похоже, тоже чувствовала нечто похожее, ей «правильно» было важнее «хорошо». - Постой, - он помотал головой, хотя девушка и не могла видеть этот жест. – Погоди. Не надо. Они правы. Лучше ты, чем вовсе никого. Какой прок от моего музыкального образования, когда я с ним пишу отчёты в Министерстве? А ты научишься. Ты уже хорошо играешь, а всё остальное… хочешь, будет время, и я научу тебя? На самом деле хотелось уйти и что-нибудь пнуть. Хотя бы банку из-под кока-колы на тротуаре перед «Котлом». Просто так, от досады, что взятая высота почему-то не взялась, и сам на себя теперь будешь вешать ярлычок заурядности. Заурядностью быть не хочет никто, некоторые просто мирятся с этим. Но оставить Олли в таком состоянии было бы ещё большим свинством.

Olwen Benbow: Олли все еще была очень недовольна собой и знала, что это чувство, вот именно поэтому поводу придет к ней еще не раз, потому что не умела она прощать себе ошибок. А еще знала, что без Алека, пусть опаздывающего и не приходящего, будет не так, и она всегда будет считать себя заменяющей флейтисткой. Это был какой-то очень хлипкий компромисс, но нельзя было сейчас упрямиться, не хотелось, чтобы Алек переживал за нее, когда ему нужно и хочется переживать за себя. - Хочу, - сказала она негромко, а потом повторила тверже, - Хочу. А еще я хочу, чтобы ты играл в группе, когда будет время, и думаю, тут уж никто не будет против. Музыка, она ведь всегда с тобой, и никуда не пропадает, даже когда пропадает все остальное. Олли улыбнулась неуверенной улыбкой и не знала, лучше было бы Алеку, будь она сейчас рядом или нет… Хотя лучше всего было бы, если бы здесь была Мэдди сейчас.

Alexander Lermontov: Надо было что-то сделать. Вот прямо сейчас, чтобы с лица Олвен исчезла эта искусственная улыбка, вымученная только ради того, чтобы его утешить. Кто тут кого утешать должен? - Знаешь, я тут подумал... - Алек попытался говорить весело, и на этот раз у него получилось, - группе ведь действительно не хватает флейты, когда мы поём с Мэдди дуэтом. Ох, разбилась... Последнюю фразу он выдал безо всякого перехода, тем же тоном и, кажется, сам её не заметил. - А так как раз выходит очень хорошо, - продолжил он после секундной паузы. И практически сразу где-то за его спиной в зале раздался громкий жалобный звон упавшей на пол тарелки. Обернувшись, Алек проследил за тем, как бармен собирает заклинанием пострадавшую посуду, чему-то хмурясь, но так ничего и не сказал. - Так что не переживай так. А мне... Алек вздохнул. Ему нужно будет извиниться перед Мэдди. И не признаваться даже себе в том, что с плеч у него свалился тяжёлый камень. Теперь у группы будет флейта... и не нужно будет выбирать... и сейчас ещё кажется, от этого даже не пострадает совесть.

Olwen Benbow: Олвен слегка удивилась словам Алека и тут же спросила обеспокоено, отвлекаясь на секунду от своих печалей: - Что разбилось? И после следующей его фразы раздался звон разбивающейся посуды, и Олли даже вздрогнула от неожиданности. - Да, тарелка разбилась, - подтвердила она. По звуку бьющиеся тарелки всегда отличаются от бьющихся стаканов и чашек. Ей так всегда казалось, потому что за свою жизнь дома она по неуклюжести посуды перебила достаточно. - Не буду переживать, - улыбнулась Олвен. И правда совершенно не хотелось, чтобы Алек переживал, что она переживает. - И ты хорошо придумал. А еще две флейты, наверное, иногда не помешают. И раз мы все решили, то да, тебя ждет Мэдди. Олли покивала и снова ободряюще улыбнулась. "Не грусти, Алек, обязательно Мэдди тебя поймет, не может же быть иначе между любимыми людьми", - подумала она про себя. А вот вслух ничего не сказала, потому что не было у нее опыта в подобных делах, чтобы с уверенностью утверждать.

Alexander Lermontov: Алек не понял вопроса. А когда спохватился, что Олли не заметит его вопросительного взгляда, и нужно задать вопрос, в ответе отпала необходимость. Лермонтов вздохнул. Если бы слова, которые он не слышал, или образы, которые видел он один, относились к таким необременительным бытовым происшествиям. Наверное, он смог бы быть просто счастливым женихом счастливой невесты, и не пытался бы раскопать в Отделе Тайн нечто, способное ему помочь. - Спасибо, Олли, - может, угадав в её улыбке невысказанное утешение, сказал Алек. И он действительно был благодарен. Было бы сложнее услышать эту новость от самой Маделайн. Или от Линд. – Тебя проводить?



полная версия страницы