Форум » Архив «Lumiere-77» » Тем поздним вечером что-то изменилось » Ответить
Тем поздним вечером что-то изменилось
Aristaeus Wenlock: Время и место: Отдел Тайн, кабинет для стажеров. Вечер, 17-ое декабря, 1977 года. Участники: Aristaues Wenlock & Gabrielle Davis События: Габриэлль переживает за судьбу своей старшей сестры и решает пойти за советом к её другу, Аристею Уэнлоку. Интересно, чем же это обернется для них.
Ответов - 8
Gabrielle Davis: внешний вид: тёмно-коричневая юбка на пол ладони выше колена, светлее на пару тонов тонкий пояс и телесные колготки, белая рубашка в мелкую чёрно-серую клетку аккуратно заправлена в юбку, верхние две пуговицы расстёгнуты и рукава закатаны на четверть, сверху чёрная жилетка и на шее тонкая подвеска; пальто длиной с юбку не застёгнуто, чёрные старомодные, низкие ботинки; на уровне пояса висит маленькая чёрная сумка на тонком ремешке Она не верила в то, что чем глубже вдыхаешь в себя сигаретный дым, наполняя им до отказа лёгкие, тем быстрее находишь свой долгожданный путь к нирване, выдыхая сквозь вытянутые губы нелепые колечки, внимательно смотря сквозь них в надежде, что в небольшом пространстве внутри мир покажется немного другим, пусть на несколько секунд прежде, чем серый никотиновый дурман раствориться в воздухе, но мысленно говоришь себе «и всё же». Будто этот дым, внутри или снаружи, где-то везде вокруг тебя, растворяясь забирает если не всё, то хотя бы какой-то кусочек проблем, заставляя поверить в то, что, возможно, выкурив всю пачку до конца, выдыхая и выкидывая одновременно из своей жизни по кусочку, то проблема перестанет существовать, исчезнет так же быстро, как и дым, оставив после себя горечь на кончике языка и неприятный, удушливый запах табака. А если вдруг что-то и можно было утопить на дне глубокого стакана, то разве что свою честь, но никак не печали. Пелена на глазах от алкогольных паров похожа на то, как плотный слой снега укрывает целые цветочные поля так, что не видно больше пёстрых красок лета, не видно жизни, кажется, белым стало и небо, и люди вокруг. Вот только если этого не видно, то ещё совсем не значит, что этого нет. Обязательно придёт тепло от ярких лучшей обжигающего солнца, что способно растопить лёд не только на водной глади уснувшей реки, но и где-нибудь в чьём-то сердце так же, как на следующее утро дурман, что отгораживал мысли всё дальше с каждым глотком, обжигающим горло, просто исчезнет, возвращая в реальность, которая осталась на том же самом месте, что и была несколько часов назад. Разница была лишь в том, что с наступлением лета не болела голова и не кружилась комната. Она не верила в то, что заменяет чувства, делая их не настоящими, такими же призрачными как любое проявление фантазии в самых неожиданных снах, каждый раз открывая глаза хочется вернуться назад и становится ещё больнее от того, что сделать это не сможешь даже здесь, в магическом мире. Убегать, прятаться, врать самой себе и скитаться словно бродяга, который добровольно променял уют тёплого дома на мнимое счастье свободы вдали от всего, что порой ранит с той же силой, с какой дарит любовь. Наверное, поэтому каждая возникшая на её пути преграда стоила девушке слишком много, и эта та цена которую она платила каждый раз изнывая от потрясения в которое превращались для кого-то совсем незначительные, но для неё слишком мучительные трудности. Каждый раз внутри словно всё сжималось с такой силой, что ей становилось трудно дышать, она чувствовала как немели кончики тонких пальцев и весь её такой хрупкий, сотканный из всех оттенков чувств мир останавливался, замирая на месте и не давая сделать вдох. Кажется, кто-то ей однажды сказал, что такие как Габриэлль, умирают слишком рано от сердечных приступов, и если не научатся защищать свою душу от тёмной стороны реальности, то просто погибнут под её натиском слишком юными, совсем ещё не знающими, что такое жизнь. Она сидела в уютном кафе напротив огромной витрины, что выходила на шумную улицу, где люди мелькали настолько быстро, что девушка не успевала разглядеть их лица. Ей нужно было подумать где-нибудь, лишь бы подальше от злосчастного парка, который каких-то пару минут назад был самым родным местом на земле. Их особенным убежищем, куда они могли сбежать вдвоём, никому об этом не сказав и гулять по тропинкам, рассказывая то, что наболело, не боясь, что кто-то подслушает или помешает, гулять до тех пор, пока не устанут ноги, пока между деревьями не засияют старомодные фонари. Парк был тем самым местом, которое, по мнению англичанки, должно быть у каждого, потому что просто необходимо, если что, знать что тебе есть куда пойти, оставшись не в одиночестве, но наедине со своими мыслями, вдыхая свежий воздух и рассматривая как мимо проплывают чьи-то судьбы, переплетаясь вместе или же не сталкиваясь с друг другом вовсе. Здесь она не боялась ничего, затерявшись вместе с сестрой в толпе людей, которым нет никакого дела до тебя, они не задают вопросы – они ищут ответы на свои. Она почти не глядя находит в сумке остро заточенный карандаш, который там неизменно валяется на всякий случай, и как показывает практика всегда находятся такие случаи, когда он нужен ей так же сильно, как кто-то рядом, чтобы согреть своим теплом, позволить ей спрятаться от всех проблем и почувствовать себя настолько нужной, что остальное не так уж и важно. Наученная горьким опытом девушка всегда надеялась только на лучшее, но была готова принять и всё остальное. Сначала развернув, а потом сложив вдвое салфетку, что служила подставкой под блюдце к чашке горячего чая, об который она уже успела ко всему прочему обжечь язык, аккуратно прикусив его, чтобы было не так больно, рука Дэвис сама начала выводит тонкие, почти прозрачные линии. Ей хотелось заглушить свои мысли, превратив их во что-нибудь ещё, перестать прокручивать в голове снова и снова то, чего видеть не должна. А она ведь совсем не рисует картины, все эти пейзажи, портреты, отдельные элементы никогда не привлекали стажёрку настолько сильно, чтобы стать частью жизни, куда интереснее было оформлять, расставлять в нужном порядке и, наконец, создавать на пустом месте целую беззвучную симфонию композиции, но порой, чувствуя себя бессильной, не способная что-либо изменить или просто попытаться забыть, это то, как она умела злиться на весь мир за его жестокую, грубую несправедливость к ней, слишком маленькой и ещё совсем глупенькой до таких больших проблем. Чай так и остался почти нетронутым, он остыл и превратился в противную холодную жижу, пора было уходить и постараться уснуть, посильнее сжав подушку, но закончив рисовать, испачкав пальцы в графите и не обратив на это никакого внимания, девушка поспешила оставить несколько бумажных купюр на блюдце и поскорее вернуться обратно, но не домой. Сжимая в руке потрёпанную бумажную салфетку так крепко, что карандашный набросок начал размываться в ладошке, Габи неожиданно для себя поняла, что ей было с кем поговорить об этом. Она не могла просто пройти мимо и сделать вид, что ничего не видела, продолжать улыбаться сестре, будто бы внутри ничего не изменилось, не тронуло её крохотное сердечко, заставив взглянуть на идеальную папину дочку совсем иначе, с той стороны, с которой она не видела её ещё никогда, потому что не знала о существовании таковой. Кто бы только знал, как сейчас ей хотелось просто высказать всё, что успело накопиться внутри и сделать так, чтобы этот секрет уже был не только её, потому что блондинка боялась, что ей просто не хватит сил, чтобы в одиночку нести настолько тяжёлый груз ответственности за чужие пороки. Но если можно было разделить его на два, то, возможно, было бы уже не так трудно дышать, зная, что тебя поймут и что с кем-то можно быть честной до конца, а не наполовину. - Ты знал. Всё это время ты знал. – неуклюжая перестановка слов делала фразу ещё более неуместной сейчас, не говоря уже о том, что девушка, сама того не замечая, повысила свой тон, чем наверняка не мало удивила окружающих, привлекая к себе слишком много внимания для обычного вечера рабочего вторника. Однако смотря прямо перед собой, точно ему в глаза, Габриэлль была настроена слишком решительно, чтобы отвлекаться, она, заранее просчитывая его ходы, уже была готова уличить юношу во лжи, что будет призвана до последней капли её терпения по-дружески покрывать секреты сестры. Только он один из всех действительно мог помочь ей, освободить наполовину, каким бы неуместным и вопиюще некультурным не было появление англичанки в кабинете, в которой она вошла без стука с приподнятым вверх подбородком, неся за собой холод улицы и собственного тела, как всегда, одевшись не по погоде, которая никогда не могла совладать с неуёмным стремлением младшей Дэвис выглядеть безупречно даже посреди заснеженных улиц мрачного Лондона. Казалось, что они расстались с Уэнлоком только вчера, не закончив какой-то очень важный разговор и сейчас блондинка больше напоминала ревнивую жену, которую довели вечные домашние проблемы настолько, что она была готова обсудить их прямо здесь, у всех на глазах. Но они оба знали, что после выпускного виделись слишком редко, перекидываясь ничего не значащими фразами, когда сталкивались на пороге квартиры Даниэлль, чтобы сейчас ей хватило смелости прийти к нему на работу, в тот самый отдел, что в таких потрясениях не участвовал ещё никогда, привыкший наблюдать за всем со стороны и не вмешиваться. И, в конце, Оушен выдыхает торжественное и беспрекословное: - Нам надо поговорить. – медленно убирая за ухо прядь светлых волос. "Got a secret. Can you keep it? Swear this one you'll save? Better lock it, in your pocket, if I show you then I know you won't tell what I said, because two can keep a secret if one of them is dead…"
Aristaeus Wenlock: внешний вид: серый свитер; черные брюки и ботинки того же цвета; Вторые сутки Аристей проводил на своей работе. Родители привыкли к его отсутствию, поэтому и не посылали за ним сову, только вот Лисандр в последнее время писал всё чаще, наверное он и правда тосковал по школьным временам. Они с ним помирились. Глупо было надеяться, что ему удастся злиться на свою вторую половину надолго. Такой уж Лис человек, на него невозможно долго злиться, даже Виола, которую он по-настоящему обидел, не смогла устоять и в конце-концов простила его. Аристей же в принципе не мог долго сердиться на брата, ведь он с самого детства знал его характер и глупо было ожидать, что когда-нибудь близнец изменится. Но на самом деле, Лисандр менялся и Аристей с удивлением наблюдал за тем, что он становится более заботливым. Вот что с людьми делает любовь. Уэнлок налил себе кофе в чашку и направился в сторону своего маленького стола усыпанного разноцветными листами. Сотрудники уже расходились, даже стажеры покидали кабинет, но Аристей никуда не спешил. Сжимая рукой чашку с горячим кофе он стоял у окна прислонившись к стене плечом. Кто-то что-то сказал за его спиной, а он лишь кивнул ему в знак прощания и снова принялся разглядывать фигуры на улице. Работы не было так уж много, можно было с чистой совестью собрать весь свой хлам и идти домой, только уже который месяц Аристея не тянуло туда. Куда угодно, только не туда. Наверное именно поэтому он часто оставался до глубокой ночи, а потом заявлялся к брату в маленькую Лондонскую квартиру со словами о том, что ему лень идти домой. Лисандр каждый раз начинал смеяться и впускал его в свою уютную, но всегда неприбранную квартиру. Несложно было догадаться, что он так и не научился убирать свою одежду в шкаф, а всё ненужное выбрасывать, поэтому даже сожженные рубашки валялись на полу. Знала бы Виола с кем собиралась жить... Кто бы мог подумать, что настолько рассудительный и разумный человек как Аристей Уэнлок, будет настолько переживать расставание с братом. Порой он начинал задумывать о том, что у него немного ненормальное отношение к Лису, хотя это было совсем не так. Просто по натуре Лисандр был бунтарем, а он единственный умел его контролировать, когда тот слетал с катушек. Да и вообще, у всех в этом мире было свое собственное место. Каждому было куда возвращаться, только вот Аристей снова и снова пропадал на работу, и кажется даже не жалел об этом. -Я оставлю эти бумаги на твоем столе. Мне пора идти домой, жена заждалась. Не задерживайся до утра, как всегда, Аристей, - коллега по имени Джеральд усмехнулся и покинул кабинет. Несколько сотрудников всё ещё сидели за стопкой бумаг, но и они скоро начнут расходиться. Тогда же Тей останется один, вот только это одиночество вовсе не пугало его, наоборот – он расслаблялся. Опустившись в свое кресло бывший рейвенкловец опустил чашку на стол и принялся рассматривать бумаги желтого цвета, для красных у него не осталось сил. Слишком важные бумаги подождут до завтра, ничего с ними не случится. Подождут. Каждый ждет. Вот и они подождут. Зима кажется будет очень холодной. Воздух по утрам был слишком чистым, казалось, что легких не хватит для того чтоб вдохнуть каждую его частичку. Аристей склонился над пергаментом и расписался пером. Испачкавшись в чернила он уже в который раз подметил про себя, что никогда не научится аккуратно писать. Лисандр, хоть и был несносным, но к огромному удивлению всех окружающих всегда аккуратно писал. Выводил каждую букву, словно рисовал их. Аристей привстал чтоб взять платок из своей куртки как дверь кабинета распахнулась и на пороге появилась белокурая макушка. С первого взгляда можно было спутать её с Даниэлль, но потом становилось ясно, что она совсем не похожа на свою сестру. Чуть выше ростом, более хрупкая и как всегда очень яркая. Габриэлль любила одеваться ярко, и поэтому сложно было не заметить её. Но слова произнесенные ею застали Аристея врасплох, учитывая то, что они со своей бывшей однокурсницей не встречались с самой прошлой весны. Крайне редко их пути пересекались в доме девушки, когда Тей приходил видеться с Дани, но только. -Добрый вечер, Габриэлль, - почему-то он никогда не называл её просто «Габи», а ведь на языке всегда вертелось это сокращение имени. Но Аристей не любил, да и не умел переходить какие-то границы. Называть её так означало, что они не просто знакомые, что они хорошо знают друг-друга. Они были знакомы, это правда. Он часто видел её в школе. Пару раз сидел за одной партой с ней на Истории Магии, но так и не сумел узнать её получше. Не смог впустить её. -Я понятия не имею о чем ты говоришь, - взгляды людей были обращены в их сторону, но Аристея это ничуть не смущало, он как всегда сохранял полное спокойствие. Достав платок из внутреннего кармана своей куртки молодой юноша принялся вытирать чернила с руки, и делал это с таким лицом словно с появлением Габриэлль ничего не изменилось в его мире. Ничего. Ровным счетом ничего. Только было в её глазах какая-то непонятная грусть, возможно тоска, от которой что-то холодное кольнуло в груди. -Присядь, пожалуйста, - указывая на стул произнес Аристей всё же посмотрев на девушку, - И скажи по порядку, что же случилось. У него вот много-чего случилось сегодня. Например он чувствовал что-то непонятное. Какое-то незнакомое чувство, словно что-то должно было измениться сегодня вечером. Аристей не привык к таким чувствам, ведь он всегда был слишком индифферентным к подобным вещам. Не привык к изменениям. Не хотел ничего менять.
Gabrielle Davis: И что же, выходит, теперь их парк перестал быть только их? Такое правильное место для того, чтобы выплеснуть свои чувства, вдыхая аромат с оттенком какого-то определённого времени года. Место, чтобы рассказать правду на которую у неё бы никогда не хватило смелости где-нибудь ещё, как бы глупо это не звучало. Блондинка понимала, что не место играет ключевую роль, а человек, который рядом с тобой, но всё же каждый раз приходила именно сюда, потому что только среди незнакомцев и длинной аллеи из гигантских деревьев, что своей листвой создали самую прочную из всех, стену, разделяющую шумные улицы города от всех, кто устал, чувствовала такое жизненно необходимое ощущение безопасности и покоя. И сегодня у неё отобрали всё это, не спросив разрешения. Кто-то ворвался в парк, прошёлся по её же следам и занял её место рядом с сестрой. А ведь она могла бы поделиться, стажёрке было совсем не жалко, по правде говоря, девушке было чуждо чувство жадности или скупости, но нужно было просто попросить, найти в себе немного совести и посмотреть ей прямо в глаза, ведь кому как не младшей Дэвис знать как это важно, когда есть куда бежать от всех проблем. Теперь она будет бояться приходить в парк, когда захочется, будет бояться ходить привычным маршрутом и покупать мороженное у самого приветливого индуса, которого она только встречала. Потому что этот парк перестал быть чем-то особенным, она на кончиках пальцев чувствовала рядом кого-то ещё, совсем чужого ей, незнакомца, который не имел права врываться в этот волшебный и не имеющий ничего общего с магией, как ей когда-то казалось, мир. Её не пугало то, что, скорее всего, однажды она обязательно столкнётся с ним, она боялась того, что момент неловкости перерастёт в настоящую катастрофу, ведь теперь она была ему чуть больше, чем невидимая младшая сестра. Девушка просто не знала как правильно смотреть ему в глаза, случись такое, и стоит ли вообще возвращаться туда, может легче просто уступить, раз Даниэлль сама показала своему спутнику этот парк, раз она была так уверенна в том, что это всё не мимолётное увлечение. Или, напротив, поступить как поступала всегда, бороться до последнего с настойчивостью, которая у неё была в крови, за право вернуть себе прежнее таинство запахов и свежевыкрашенных лавочек, но в таком случае нужно ли ей пройти мимо или врезать что есть сил пощёчину за то, что украл то, что не принадлежало ему. Блондинка сделала глубокий вдох на секунду закрыв глаза. Слишком много мыслей, которые цеплялись одна за другую, заставляя её задавать в глухую пустоту тысячи вопросов, ответы на которые она знать просто не могла. Девушке настолько хотелось поговорить об этом, чтобы кто-то уверенно сказал ей, что всё, что делает её идеальная сестра, разрушая все вложенные в неё с детства постулаты священности правил и норм, стоит того, что ни на секунду не сомневалась в том, что Уэнлок будет на месте, потому что он просто обязан быть там, для неё. Он должен был убедить её в том, что каждую секунду, каждый вздох падая куда-то в неизвестность с тем, кого Дани должна была оставить в прошлом, на страницах своих пергаментов с конспектами и заметками был достоин этого, и что он совсем не тот, каким его знает девушка, иначе в их случае чёрное и белое не сможет равномерно заполнить чистый лист, соединившись ровно в средине. Оно скорее превратиться в серый, если не поглотит её вовсе. Габриэлль ещё никогда не была на этом уровне в Министерстве, но что-то ей подсказывало, что даже в самый разгар рабочее дня в этом отделе так же спокойно и тихо, как сейчас. Иначе как ещё можно сосредоточиться, чтобы ничего не упустить, заметить из миллиона деталей самую важную и начать соединять всё вместе в правильном порядке. И это так слишком было похоже на самого Аристея, здесь пахло холодом от которого не замерзаешь, чопорностью и излишней строгостью, которая заставляла неприятно вздрагивать от слишком громких звуков, которые резали слух в таком мрачноватом месте и наверняка были чем-то крайне непривычным, почти невежливым. А он смотрел на неё так, будто бы им ещё было о чём говорить помимо Истории Магии и её сестры. Блондинка лишь мельком обвела взглядом тех не многих, что решили задержаться на работе, вместе с удивлением на их лицах читалось разочарование смешанное с усталостью, им всем не нравилось брать сверхурочные, чтобы разобраться с внушающей стопкой папкой. Всем, кроме него. Бывший рейвенкловец выглядел, как всегда, спокойным и не испытывал никакой озадаченности из-за того, что променяет мягкую кровать и тепло своего дома на жёсткий стул в общем душном кабинете, казалось, что мысль о том, чтобы задержаться здесь на всю ночь не то, что была ему неприятна, но и действительно нравилась. Неужели в его жизни так и не появилось такого человека ради встречи с которым считаешь часы до конца рабочего дня, такого, к которому хочешь возвращаться. - Спасибо. – на этот раз немного тише произнесла девушка, свободной рукой пригладив юбку и медленно опустившись на стул, по другую сторону от близнеца, по привычке аккуратно положив ногу на ногу и расправив плечи. Их сейчас разделял небольшой стол с множеством нужных принадлежностей, и, Боже, как это было наглядно. Они всегда были где-то рядом, но никогда по-настоящему не сталкивались с друг другом. Встречались по утрам в родной гостиной, сидели напротив в Большом Зале, неловко улыбались, расходясь на пороге у комнаты Дэвис. И всё равно оставались абсолютно чужими людьми, потому что оба чувствовали пропасть, которую переходить навстречу так и не нашлось стоящего повода, и поэтому всегда оставляли всё это как есть. Без взаимного притяжения. Ей, впрочем, было абсолютно плевать на то, какие между ними были отношения до, потому что всё, что когда-либо имело для неё хоть какое-то значение, так это сейчас – моментальное, острое как лезвие клинка, бьющее ключом, волнующее до приятной дрожи во всём теле. Дэвис заставляла всех вокруг чувствовать себя гостями в её добродушных объятиях, все обожали её, не умея сопротивляться красивой улыбке и лучистым глазам цвета моря, а она, привыкшая к такому обращению, платила разве что ещё одной улыбкой. У девушки был талант данный самой природной – стирать границы, разрушать их вдребезги, чтобы дать волю не только себе, но и тем, кто когда-то был по другую сторону от неё, именно поэтому люди не могли пройти мимо и не заметить девушку, что-то в ней обязательно должно понравится и это может быть что угодно: стройные ноги или острый, жаждущий знаний ум. Поэтому Габи не стеснялась сейчас, она не нуждалась в долгих предисловиях прежде, чем перейти к самому главному, если честно, то подобная манера общением для неё всегда была слишком похожа на лицемерие, которое она, к сожалению, просто не переносила. - Знаешь, Аристей, я никогда не понимала вашей дружбы с моей сестрой, но мне всегда казалось, что ты тот самый человек, который в нужную минуту обязательно убережёт её от ошибок, которые могут разрушить не только её жизнь. Видимо, я ошиблась в тебе, потому что сейчас я говорю о Дани и о том, кто рядом с ней, совсем не похож на Алекса. И даже не вздумай делать вид, что ты ничего об этом не знал. – стажёрка слегка подалась вперёд, говоря очень вкрадчиво и тихо. Меньше всего ей хотелось, чтобы эта история стала достоянием общественности, особенно здесь, где у стен были уши. Она, положив руку на стол, наконец раскрыла ладонь со своим наброском, только сейчас девушка заметила, что получилось не так плохо, как ей показалось это в кафе: изящный женский силуэт значительно ниже статной, высокой фигуры молодого человека, что заключает её в объятия сливаясь воедино. - Я просто хочу знать, почему ты даже не попытался остановить это?
Aristaeus Wenlock: Среди людей встречаются те, что запоминают всех по прикосновению. Например Лисандр, который любил физический контакт и не мог жить без этого. Для него любое прикосновение было удивительным, и конечно же запоминающееся. Были аудиалы, которые воспринимали этот мир звуками. Для них каждый голос, любое мельчайшее движение было основой характера человека. Для визуалов самым важным было то, что они могли видеть. Воспринимать, и запоминать на долгие годы. А потом вспоминать вновь и вновь. Наверное Габриэлль должна была быть визуалом, ведь она рисовала, видела этот мир в красках и была смела настолько, чтоб всё расставить по своим местам, порой даже перемешать и создать что-то новое. Слишком свое, и слишком чужое для Аристея. Он запоминал факты. Любой факт был очень важен для Уэнлока. Он с легкостью мог выучить весь учебник по Нумерологии наизусть. Знал всякие формулы и был убежден в их правдивости. Можно было смело говорить, что Аристей живет тем, что доказали его предки задолго до его рождения. Но было ещё что-то, о чем многое не знали. Тей любил запахи. Он запоминал их, и можно сказать каждый раз тянулся к ним подобно голодному волку. Впитывал каждый запах и запоминал в глубине души. Потом, спустя многие годы он с точностью мог вспомнить какое-то происшествие, или же целый случай благодаря встретившемуся ему запаху. Габриэлль. Она всегда для него останется запахом графитового грифеля. Аристей не мог точно сказать почему, так как младшая сестра Даниэлль не была художницей, она скорее была дизайнером. Любила переставлять вещи и украшать всё, что её окружало. Порой Тею даже казалось, что она хочет весь мир украсить по-своему. Но для него она всегда пахла именно грифелем. Возможно потому, что однажды сидя рядом с ней на очередном уроке по Истории Магии Уэнлок следил за тем, как она целый час рисовала что-то карандашом в своем блокноте. Так он и запомнил Габриэлль. Младшую сестру Дани. -Хочешь кофе? – спросил бывший рейвенкловец когда девушка села на свободный стул. Он оглядел своих коллег и тем самым дал им понять, что не стоит обращать на них внимание. Аристей не любил когда кто-то вмешивался в его жизнь, ненавидел когда кто-то врывался в его собственное пространство, и окружающие уважали его желание. Да и многие были настолько заняты, что их попросту не волновал вопрос по которому к Аристею пришла такая милая девушка. Не дожидаясь ответа Габриэлль молодой юноша налил кофе в маленькую чашку и поставил её перед девушкой. Сжимая в свободной руке свой собственный кофе он присел в кресло. Пальцы снова были испачканы в чернилах. Будучи волшебником ему нужно было использовать самое простое заклинание чтоб избавиться от пятен, только Аристей не любил попросту пользоваться магией. Можно и платком справится, не беда. Поставив чашку на стол он снова принялся оттирать чернила и поднял глаза на Габриэлль намереваясь выслушать то, зачем она пришла к нему. Когда Дэвис начала говорить выражение лица Тея вовсе не изменилось. Могло показаться, что ему вовсе всё равно и на Дани, и на её ошибки. На деле же это было неправдой, просто когда ты всю свою жизнь привык не давать волю своим чувствам, то и в подобные моменты сдерживаешься. Да и Аристей не собирался сходить с ума. Да, он догадывался о чем-то. Возможно он понятия не имел о настоящих отношениях между женщиной и мужчиной, но Тей был слишком умен чтоб не замечать очевидное. Что-то было между Дани и этим Лестрейнджем, который Уэнлоку никогда не нравился. Но была одна очень важная причина по которой Тей молчал, а именно то, что он достаточно уважал свою подругу чтоб не вмешиваться в её жизнь и не учить её как жить. Даниэлль была достаточно взрослой для того чтоб допускать ошибки и принимать последствия. -Потому, что это не мое дело, - предельно спокойным голосом ответил Аристей подняв глаза на Дэвис после того как увидел рисунок, на котором Даниэлль обнималась увы, не с Алексом, - Я достаточно уважаю твою сестру чтоб не вмешиваться в её жизнь. Она не маленькая девочка, и если ей так хочется допускать ошибки, то это её выбор. Я считаю, что я не имею права учить её жизни, как и ты впрочем, - положив платок на стол Аристей сложил руки на груди, - Я не знал, что всё настолько серьезно, но признаюсь, догадывался, что у них не просто формальные отношения. Даниэлль взрослая девочка. Мне кажется, что она прекрасно знает то, что делает. Думаю я разделяю твое мнение касательно того, что это не самое лучшее поведение. Как и по отношению к самой себе, так и по отношению Алекса, - Аристей чуть поддался вперед чтоб никто не слышал его, - Я не знаю, что тебе сказать, Габриэлль, честное слово. Люди всегда люди. Даже самые идеальный из них допускают ошибки прекрасно осознавая, что ни к чему хорошему это их не приведет. Но думаю, что с этим ничего поделать нельзя. Я не понимаю как бы я мог остановить это, - искренне признался Уэнлок, - Да и как вообще говорить о таком. Это слишком личное, а я не имею привычки совать свой нос туда, куда не стоит. Повторяю, я уважаю твою сестру настолько чтоб не делать этого. Единственный в чью жизнь мне приходится принимать участие это мой брат, и то лишь потому, что его ошибки приходится исправлять мне. Но тут, извини, я просто бессилен. Да и как ты себе представляешь всё это? Прихожу я к Дани и начинаю твердить ей о том, что она допускает самую большую ошибку в своей жизни? Габриэлль, она может и без меня прекрасно об этом знает, вот только люди порой очень хотят допускать подобные ошибки, - Аристей замолчал. Он не оправдывался, просто и правда не считал себя ответственным за поступки Даниэлль. Да, она была его другом, но он и правда не имел права вмешиваться в её жизнь и поучать её.
Gabrielle Davis: В их семье больше всего уважали равноправие, но она всегда знала, кто лучшая девочка в этом доме. Люди по своей природе не могут быть идеальными, потому что иначе существующий сейчас Мир потерял бы всякий смысл, превратившись в бездумную или, куда хуже, бездушную массу совершенно одинаковых незнакомцев, которые не знают, зачем они дышат, встают по утрам, пытаются любить кого-то. Но порой несправедливость с которой столкнётся каждый, без исключений, собственные пороки или надежды подталкивают каждого создавать внутри себя идеальный образ того, какой бы хотели видеть жизнь вокруг и какими в ней должны быть люди, что рядом. В этом не было ничего плохого, так же, как и хорошего. Это просто нужно было принять, потому что порой сформировавшийся в голове идеал – самый сильный из вообще существующих стимулов к тому, чтобы меняться в стремлении его достичь. У их родителей тоже были свои идеалы, ведь даже чёрствые судьи всё ещё оставались людьми, и вечером снимая чёрные мантии, заглушая в груди эхо от режущего слух стука молотка правосудия, они возвращались домой, к семье. Всё, о чём когда-либо мечтали эти честные, пусть иногда и излишне строгие люди, всё то, что вкладывали в своих детей, не жалея ни сил, ни денег имело своё идеальное отражение именно в Даниэлль. Каждая надежда, каждое слово и жизненный путь, который она уже успела пройти – это было родительским идеалом того, чего они всегда хотели для своих детей. И англичанка никогда не завидовала и не винила их за то, что у неё самой никогда не получится стать хоть чуточку похожей на свою сестру, оправдывая долгие годы, которые вкладывали в неё, но она не станет заблуждаться на этот счёт, потому что ещё никогда не видела столько гордости в их глазах, когда они хвалили свою крошку за успехи, сколько получала её Дани. Как бы сильно она не старалась и чтобы она не сделала, этого никогда не будет достаточно, потому что младшая Дэвис всегда шла по другому, не хуже и не лучше, пути, не потому, о котором они мечтали. В конце концов она та, кто однажды разочаровала родителей, которые вложили саму душу в её воспитание, и, конечно, после этого они не стали любить меньше свою малышку Би, но всё же. Она сделала то, чего бы Даниэлль себе никогда не позволила, а это говорило о многом. И хоть блондинка до сих пор не раскаивается, что поступила вопреки всему, как всегда, повинуясь сердечным порывам, она всё ещё та, кто умеет разочаровывать людей. Честно говоря, если бы однажды она про себя призналась в том, что родители всё это время были правы, и она слишком поспешила с выбором своего будущего, то Габриэлль никогда бы это не признала вслух, в их семье вроде как проблемы с тем, чтобы признавать свои ошибки публично, куда проще Дэвисам всегда было бороться до последнего. Она не таила ни обиды, ни даже злости, которая обычно бывает, когда твоё решение стараются принять изо всех сил, понимая, что самое важное получать от любимого дела удовольствие, но улыбаются через силу, как-то грустно. Нет, скорее она просто не умела жалеть и перестать любить тех, чьё тепло согревало её на протяжении всей жизни только потому, что не вписалась в их идеальный образ. Всегда можно было попробовать нарисовать им новый, другой, но ничем не хуже. И она обязательно постарается сделать это, как только выяснит наверняка, что сердечко не подвело и она не ошиблась. Вот только теперь получалась, что идеальная папина дочка превратилась в обычную девушку со своими слабостями и грехами, уже не такая безупречная, какой её все хотят видеть, всегда ожидая большего. Получалось, что все эти надуманные идеалы… неправда, и она совсем не знает, кто её старшая сестра? Что она за человек? Англичанка медленно опустила глаза куда-то вниз, перевернув свои ладошки тыльной стороной вниз и плавно опустив их на коленки, внимательно рассматривая. Она только сейчас заметила, что испачкалась, легко улыбнувшись лишь краешками губ, такое с ней бывало редко, она слишком уважала самодисциплину и считала неотъемлемой её частью аккуратность, но иногда блондинку охватывало настолько сильное вдохновение, словно порывистый ветер, что осенью кружит листву на лондонских улицах в бешеном танце, забиралось к ней под одежду и приятной дрожью охватывало тело, заставляя позабыть обо всём на свете. Только она и мгновение, такое неожиданное, почти бесцеремонное, оно одно имеет право врываться в её жизнь без стука в любое время, где бы она не была, и девушка никогда ему не противится, увешивая вопреки всем протестам Дани её комнату уже рисунками, не эскизами к очередной обложке или набросками к комнате для бесчисленных маминых подружек. Возможно и этот тоже, на бумажной дешёвой салфетке, помятый и размытый она заберетё себе и найдёт достаточно смелости, чтобы повесить где-нибудь на широкой стене, на память. - Ты вообще никуда не лезешь. – почти беззвучно произнесла стажёрка, пока Уэнлок продолжал говорить. Она тут же закусила краешек нижней губы и снова приподняла подбородок, возвращая взгляд к лицу бывшего рейвенкловца. Ей всегда казалось, что если тебе по-настоящему был дорог человек, то нельзя путать уважение к нему со страхом проявить чуть больше заботы, чем обычно. Потому что лучше ошибиться, смотря прямо в глаза тому, кто тебе не безразличен, но показать лишний раз, что тебе есть до него дело и что ты переживаешь, а не отходить в сторону и не сидеть после с умным видом, оправдываясь таким удобным словом как «у-ва-же-ни-е». Между была слишком тонкая грань, и поначалу её очень трудно заметить, и ещё труднее определить для самого себя по какую ты строну, потому что в любом случае придётся нести ответственность, вопрос лишь в том насколько она будет серьёзной для тебя, чтобы хватило сил выдержать. На неё так неожиданно нахлынуло разочарование за то, что она пришла к нему, слишком сильно, как всегда, верила в лучшее, позабыв о том, что в реальности намного чаще приходится сталкиваться с другим, более скверным и безразличным. И оттого всё, что он сейчас говорил, сидя с таким отвратительно спокойным видом, казалось ей полной чушью. Да, чёрт возьми, не имея никакого права это делать, она смотрела прямо ему в глаза и осуждала за то, что он так спокоен, что может так просто уже во второй раз оттирать платком чернила со своих рук, пить кофе и задерживаться на работе в то время, как мог хотя бы поговорить с Даниэлль, узнать наверняка о том, что она знает что делает и чем рискует. Потому что самой Дэвис было слишком знакомо это чувство, когда ты пытаешься принять какое-то важное решение и не можешь справиться с этим в одиночку, в какой-то момент упустила важную ниточку, потерялась, слишком зациклившись на себе и на тех, кто вовлечён во всё это. И больше всего на свете тебе нужен твой близкий человек, который возьмёт за руку, мягко её сжимая и просто вслух перечислит всё то, что ты можешь потерять, не пытаясь учить тебя или осуждать, а просто заставив ещё раз подумать. Ничего более ценного люди, находясь в тесной дружбе, не могут дать друг другу и сейчас он, с высоты своего безмятежного спокойствия, прячась в кабинете за толстыми стенами от всего, что может в конце концов заставить его почувствовать хоть что-то, заполняя пустоту своей жизни работой, замещая своим долгом всё остальное, что находилось у него под носом, уже за этой дверью, говорил ей о том, чтобы она проявила уважение и наплевала на всё... Отличный план, Тей, почему бы тебе не выпить ещё одну чашечку кофе и не притвориться, что этого разговора никогда не было. - О, и как? Много ты в своей жизни совершил ошибок, которые тебе бы хотелось совершить? Аристей, ты вообще когда-нибудь совершал ошибки? – она так неожиданно оживилась, переполненная эмоциями смешанными с искренней тревогой и каким-то неприятным осадком после увиденного, Габи не успела сдержать свой порыв, слова сами вырвались наружу и девушка тут же замолчала, нахмурившись. Она не собиралась извиняться за дерзость, просто сделала глубокий вздох и улыбнулась ему так неожиданно нежно. - Я не прошу тебя идти к ней и учить жизни, но делать то, что ты делаешь… Точнее то, чего ты не делаешь вообще. Это то, что в твоём мире называют дружбой? – на этот раз её тон был спокойным, почти убаюкивающим. Блондинка делала размеренные паузы между словами и это просто не могло звучать как нечто похожее на укор, скорее искренний интерес, не больше. Англичанка, впрочем, не была с ним так близка, чтобы произнести вслух всё то, что сейчас крутилось у неё на кончике языка. Габриэлль Дэвис была достойной дочерью своих родителей, слишком добродушной, чтобы уметь врать и слишком воспитанной, научившись вовремя молчать. Но никого более эгоистичного и, самое ужасное, трусливого она ещё никогда не встречала в своей жизни. Ей прекрасно было известно, что такое не вмешиваться или вовремя уступить дорогу, но сейчас бездействие прикрытое такими продуманными словами, будто он на всякий случай уже написал на бумажке свою речь и каждый день повторял её перед зеркалом, было для неё чем-то противоестественным. Что бы он сделал, если бы случилось что-нибудь ужасное, а он понял бы, что в прошлом и пальцем не пошевелил, чтобы попытаться предупредить. Не переубедить, просто предупредить, потому что белокурому прокурору Визенгамота было что терять, и это нечто большее, чем честь или помолвка. - Я только что видела их вместе, и мне понадобилось несколько часов, чтобы осознать всё это до конца. И тогда я пришла к тебе ради неё, чтобы ты сказал мне о том, что моя сестра знает, что делает не потому что ты так думаешь, а потому что слышал это от неё. Я больше чем кто-либо ещё хочу, чтобы Дани была счастлива, даже если он, по не понятным мне причинам, тот, кто может дать ей это счастье. И теперь я вижу, что из нас двоих, близких ей людей, только мне по-настоящему есть до этого дело, потому что, если хочешь знать, да, люди ошибаются и да, многие из этих ошибок где-то в глубине души хочется совершать, но это всё ещё ошибка, а значит это не может быть правильным. Но я так же знаю, что ошибки можно исправить, и поэтому откуда ты знаешь, что ей сейчас не нужна поддержка. Откуда ты знаешь, что она сейчас не одинока и что ей не страшно? – девушка так и не притронулась к кофе, он бы ей всё равно ничем не помог, не говоря уже о том, что она не переносила слишком крепкий и горький вкус, предпочитая чай. Ей уже ничего не хотелось, только поскорее убраться отсюда и провалиться в сон, потому что это было действительно ужасной идеей.
Aristaeus Wenlock: Слишком умный. Слишком рассудительный. Слишком бесчеловечный. Наверное именно таким и оставался для окружающих брат Лисандра – тот, второй близнец. Природа смешная штука, не всегда делит всё пополам. Кому-то достается чуть больше, чем другому. Так и в их случае. Аристей и Лисандр дополняли друг-друга, и если задуматься, то у них ничего общего кроме одной внешности и крови не было. Но первого это всегда устраивало, и не потому, что он был слишком эгоистичным или самовлюбленным, просто он всегда верил в то, что считал правильным. Люди должны принимать последствия своих поступков. Они должны ошибаться чтоб научится жить, и поэтому считал полной глупостью вмешиваться в чью-то личную жизнь. Не его это дело, до тех пор пока это не касается его самого. Именно поэтому единственным исключением в жизни Аристей Уэнлока был его собственный брат, который был частью его самого и его ошибки Тей воспринимал как свои. У каждого человека должно хватить смелости признать, что он не всесилен. Каждый человек обязан отвечать за свои слова. Каждый из них. По крайне мере так считал Аристей, и другой правды для него не существовало. Он наблюдал за младшей сестрой Даниэлль и удивлялся тому, что они с ней так не похожи. Что связывало Тея с Дани? Их дружба не была ни для кого неожиданностью, наверное потому, что они были похожи. «Идеальные» как называл их Лисандр и громко смеялся. Аристей же не считал себя идеальным никогда, но в чем-то он был согласен со своим братом – они с Дани отличались от других людей, которые настолько зависели от своих чувств и переживаний. Тей умел контролировать свои эмоции и никогда не давал им волю. Возможно он был идеальным, если таким считают того, кто всегда держит ситуацию под контролем. -Мне казалось, ты пришла сюда не потому чтоб учить меня жизни, а интересовалась судьбой своей сестры, - сказано это было очень холодным голосом. Уэнлок опустил чашку на стол и уставился на Габриэлль. Наглость – такая присущая девочкам, который ещё не осознали, что живут в сложном мире, а не в красочной сказке. В сказках всё всегда так просто, и идеально. Красивый принц спасает красивую принцессу от злого дракона, и в конце все счастливы. Только в жизни так не бывает, и очень часто смелость приходится убивать в себе, храбрость же часто доводит до гроба. Есть люди которые всегда будут верить в высшее благо, как например его брат, который пошел в Аврорат только потому, что верил – сможет изменить этот мир к лучшему. Кажется Габриэлль была тоже такой. -Габриэлль, мне кажется, что ты переходишь границы, - снова этот спокойный тон, а Аристей устало потер переносицу понимая, что кажется их разговор не доведет ни до чего хорошего, ведь они говорили на разных языках, - Во-первых я повторю, я ничего об этом не знал. Были у меня кое-какие предположения насчет того, что возможно, повторяю, возможно они близки, но я не ожидал такого. Идти к твоей сестре с вопросами о том, что я подозреваю якобы её что-то связывает с Лестрейнджем... интересно, как ты это себе представляешь? Я иду к Даниэлль, не имея никакого повода, никакого факта, который доказал бы, что у ними что-то серьезное и вдруг заявляю о том, что мне кажется между ними что-то есть, - Аристей был раздражен. Он ненавидел когда в его дела вмешивался кто-то, особенно если этот «кто-то» и понятия не имел каким он был человеком. Уэнлока сложно было назвать лучшим другом из всех, но по крайне мере он умел поддерживать и принимать своих друзей такими, какие они были. -Я знаю оттуда, что она не обратилась ко мне за помощью, - отрезал бывший рейвенкловец смотря прямо в глаза девушке, - Я знаю потому, что она ничего не сказала мне, и если её хотелось об этом поговорить, то поверь мне, она бы этого сделала. Но либо она сочла это ненужным, либо просто-напросто испугалась. В любом случае я не экстрасенс, если ты не заметила, и повторяю, что у меня не было никакой зацепки. Ну, он часто бывает у неё в кабинете, это что преступлении? Она куратор новых стажеров, поэтому это вполне объяснимо. А знать то, чем они там занимались или о чем говорили я насколько ты понимаешь – не мог, и вообще, - Аристей окончательно разозлился, хотя конечно по его виду сложно было это сказать, - Хочешь правды? Ты пришла сюда не за тем чтоб узнать, что она хорошо себя чувствует. И даже не для того чтоб я убедил тебя в том, что твоя сестра счастлива. Ты пришла потому, что в твоем сознании рушится картина Даниэлль, такой идеальной и правильной девушки, которая почему-то никогда не должна допускать ошибки. Сообщу тебе одну новость, Габриэлль, в мире не бывает идеальных людей. Их просто не бывает. И каждый человек допускает ошибку с самого сотворения этой планеты, поэтому я не буду тебя убеждать в том, что твоя сестра всё так же идеальна, какой ты её себе представляешь. Думаю, настало время посмотреть правде в глаза и признать, что даже Дани может допускать ошибки, и сама же их потом исправлять, а если уж не сможет, то будь уверена – я ей в этом помогу, - монолог Аристея казалось бы подошел к концу. Он не на шутку злился на эту белокурую девчонку, которая обвинила его в том, что он оказывается плохой друг. Аристея можно было назвать трудоголиком, человеком у которого не было личной жизни, но плохим другом он никогда не был. Никогда, черт возьми! И дружба это не слежка за своим так называемым другом и чтение морали при каждом подходящем случае. -Не знаю. Твоя сестра может и не знать того, что она делает. Но я этого не узнаю пока сам с ней не поговорю, а до сих пор мы не говорили о проклятом Лестрейндже, увы, - Аристей облокотился об стол понимая, что у него начинается жуткая мигрень. Не хватало этих бессонных ночей и усталости, надо было ещё выслушивать недовольство Габрэлль, которая совсем его не знала, но уже обвиняла во всех смертных грехах. -Почему ты не углядела, а, ты же её сестра? Если тебя настолько волнует её судьба, то где же была ты, интересно? Очень легко обвинять кого-то другого, когда хочется притупить угрызение совести...
Gabrielle Davis: Она всё испортила, и теперь страх за то, что Даниэлль никогда её не сможет простить, больно хлестал по щекам словно холодный, смешанный с солью морской ветер, заставляя нежную девичью кожу полыхать ярко красным румянцем. Теперь она не просто увидела то, что не предназначалось для её небесно-голубых глаз, она ещё ко всему прочему предала доверие сестры. С этого момента у неё не осталось ни одного оправдания тому, что этот день катился ко всем чертям, она даже не сможет объясниться тем, что не специально гуляла в этот день в парке и что совсем не подозревала о том, кого встретит среди толпы прохожих, ведь сюда, в министерство, она примчалась отдавая себе отчёт в том, что делает. Этому никогда не найдётся прощения. Если юный прокурор сама не сочла нужным признаться своему другу в том, что Лестранж стал для неё не просто школьным другом и стажёром под её покровительством, то не в руках блондинки было право рассказывать об этом. Англичанка, как всегда, послушалась свой мимолётный порыв, которому так и не научилась говорить своё твёрдое "нет", становясь безвольной, слишком легкомысленной для того, чтобы совладать с чувствами, что всегда были чем-то стихийным, затягивая в свой разноцветный водоворот, и она в очередной раз сделала то, чего бы идеальная папина дочка себе никогда не позволила, проявив деликатную осторожность. Сможет ли теперь Габи появиться у неё на глазах и смолчать о содеянном, трусливо потупив взор словно провинившаяся маленькая девочка, что украла с самой верхней полки буфета шоколадку, которая полагалась ей строго на десерт после первого и второго блюда. Хотя, всякую шоколадку можно было простить, а как простить то, что она могла разрушить жизненно необходимое доверие, такую невыносимо нужную ей часть жизни, оставшись без которой Дэвис впредь никогда не сможет почувствовать себя полноценной, будто оторвать кусочек души, в которой не бывает лишних деталей, и вычеркнуть его из себя, по неосторожной глупости. Ей уже не первый раз приходилось думать о том, что школьные ошибки она была просто обязана оставить в Хогвартсе, в этих запутанных коридорах, в небольших зазорах между каменной кладкой, вместе с самыми лучшими воспоминаниями, что навсегда зацепившись за её сердечко нашли там особенное место; с ощущением спокойствия, потому что там, за тысячи километров от реального, взрослого мира рейвенкловку постоянно защищала всё ещё детская наивность и проблемы всегда такие крохотные, вроде контрольной по трнасфигурации или доклада по истории магии, который она зачастую начинала писать вечером и проводила в гостиной целую ночь, откладывая такие вещи на самый последний момент. Даже выбор, который тогда казался таким важным, вроде того с кем пойти на бал или чьё принять приглашение на День Святого Валентина, когда хотелось провести этот праздник почти со всеми, кто отправил ей милые "валентинки", и она терялась в догадках по несколько раз дёргая подруг за советами, будто бы ничего сложнее в жизни нельзя было придумать. А сейчас всё это такие нелепые глупости, но хотелось вернуть их себе, чтобы не знать никогда обжигающей боли предательства, осознавая, что виновата здесь только ты. Стажёрка интуитивно опустила голову вниз и светлые локоны тут же соскользнув с уха упали ей на глаза, прикрывая странный стыд от чувства своей глубокой вины. Ей казалось, что над ней возвышался не Уэнлок, а как минимум Министр Магии, что отчитывал девушку у всех на глазах за страшное преступление, грозясь отослать в Азкабан вместе с убийцами и мошенниками без законного суда, потому что такое даже не требовало никаких разбирательств и лишней бумажной волокиты. Самое ужасное было в том, что Габриэлль уже была согласна на всё, лишь бы поскорее остаться наедине с собой, даже если это означало провести целую жизнь по ту сторону железных прутьев без солнечного света, в месте, которого никогда не было на карте. Лишь бы он перестал говорить, перестал быть так прав, пусть не во всём, но в самом главном - она не должна была приходить сюда. Может быть сказки и были для наивных глупых дурочек, может быть они никогда не станут реальными, но по крайней мере они дарили ту самую надежду с которой не страшно ночью закрывать глаза, которую хотелось ждать целую жизнь, знать, что ты достойна большего, потому что ничем не хуже принцессы самых чистых кровей или обычной девочки с самым добрым сердцем, которое только можно было найти. Как же Аристей не понимал, что люди обязаны во что-то верить, и потому из всех прочих религий она предпочитала разукрашивать мир так же, как это делали в книжках или магловских фильмах, которые она смотрела исподтишка, бывая частым гостем в немагическом Лондоне. Она не видела ничего плохого в том, чтобы смотреть на привычные вещи с некой долей фантазии, раскрывать их внутреннюю суть, ей было намного лучшем, чем многим другим известно о том, что не бывает бесполезных предметов и уж тем более людей. Всё зачем-то нужно. И девушка не перестанет верить надуманным идеалам, постулатам о том, что хорошо и что плохо, даже принцам. Разве он мог доказать, что всего этого не существовало на самом деле? - Да, ты абсолютно прав, что я привыкла считать её идеалом и что я искренне верила в этот идеал. И сейчас мне так… - невыносимо больно – плохо от того, что я увидела. Знаешь, мне просто нужно было с кем-то поговорить. И это уже моя ошибка, которую я хотела совершить, и которую я сейчас постараюсь исправить. – неожиданно призналась Дэвис, на мгновение закусив нижнюю губу, так и не решившись снова посмотреть в сторону молодого человека. Она боялась увидеть на его лице то самодовольное выражение триумфа, которое не редко переливалось в её глазах, когда блондинка добивалась своего, подавляя кого-то или просто оказываясь умнее. Сейчас англичанка бы просто не вынесла нечто подобное, поэтому предпочла просто-напросто огородить себя от этого, робко сбежать о того, что ранит больше. По крайней мере, она теперь знает наверняка, что бесчувственность Аристея – это миф, прекрасное убежище без стен и видимых границ, не нужно было далеко ходить, чтобы спрятаться от жизни глубоко внутри себя. Знал ли он сам о том, что всегда найдётся что-то, способное вывернуть его привычный мир наизнанку, пусть ненадолго, но этого будет вполне достаточно, чтобы понять, что сам Уэнлок не так уж и далеко ушёл в своих заблуждениях. Просто его сказки были совсем другого содержания. Она помедлила ещё секунду, прежде чем медленно подняться с места, и хотела было потянуться к своему рисунку, но бывший рейвенкловец навис над столом и от него веяло такой беспредельной самоуверенностью вперемешку с раздражением, что она была готова накричать на него прямо здесь, лишь бы он перестал вести себя словно ему шёл уже пятый десяток и он успел узнать о жизни абсолютно всё, получив одобренное где-то на небесах право поучать других, внушая свою правду. Меньше всего сейчас Дэавис хотела приближаться к нему, поэтому тут же оправила края своего пальто, смиренно поджав губы. Стало даже интересно как он собирался разговаривать с её старшей сестрой, если Дани никогда об этом не попросит. Получался замкнутый круг, который приводил Аристея к тому, как он поступал всегда: не делал ничего, будучи уверенный в том, что делает всё правильно. И, честно говоря, блондинке нечего было этому противопоставить. - Ты, кажется, и сам прекрасно знаешь, где я была. Ходила с закрытыми глазами, считая свою сестру совершенством, и поэтому в упор не видела, что с ней происходит. О, Боже, как я могла забыть? У неё ведь есть ты, который видит всё исключительно в правильном свете. Да Даниэлль просто отмечена удачей в окружении таких мужчин! – Габриэлль изобразила наигранное удивление, приложив ладошку к губам и при этом приподняв брови. Ей чертовски хорошо удавалось выводить людей из себя, при этом оставаясь спокойной, что всегда только добавляло масла в огонь, заставляя людей рядом с ней чувствовать себя неуравновешенными на фоне такой хладнокровности, что читалась в каждом жесте. Казалось, она могла вывести из себя кого угодно лишь потому, что не могла так просто смириться со своим фиаско. Потом, когда этого никто не увидит, она сдастся, стойко выстаивая против собственной совести, чувства вины и трусостью, но сейчас девушка не могла позволить себе это. Не у него на глазах. - Приятной ночи. – наконец произнесла англичанка, не забыв улыбнуться подчёркнуто вежливо.
Aristaeus Wenlock: Возможно Габриэлль Дэвис задела Аристея и именно поэтому он всё же вспылил, по-своему, но всё же вспылил. Но несмотря на это стоило ему увидеть как девушка опускает голову, и её белокурые локоны спадают на лицо как он вдруг ощутил укол вины. Спорить ему приходилось разве что с Лисандром. Его круг общения был настолько узким, что Аристей разговаривал на важные темы лишь со своими друзьями, которые были очень ему близки. С остальными всё было гораздо легче. С теми же стажерами в Отделе Тайн ему не приходилось переходить границу вежливости, и это его вполне устраивало. Но Лис – одно, а вот милая и хрупкая Габи – другое. Конечно хрупкой её сложно назвать, учитывая как она нападала на Аристея всего лишь минуту назад, но он всё равно почувствовал вину за то, что был так резок с ней. Общаясь с братом каждый день, он иногда забывал, что женщины всё же существа ранимые и капризные, куда же без этого, поэтому порой лучше смолчать и согласиться. Даже если хочется скрипеть зубами от злости. Наблюдая за тем как Габриэлль привстала и приготовилась отвечать Аристей про себя подумал, что человеку которому придется жениться на ней придется нелегко. Она кажется избегала любого физического контакта с ним так как странно отстранялась от него стоило ему чуток приблизиться к ней. Нет, Тей всегда уважал желания других, особенно если это касалось собственного пространства, но в этот раз ему подобный жест показался очень странным. Хотя эта мысль сразу же испарилась оставляя место лишь раздумьям о том, что наверное Габриэлль Дэвис сегодня точно его возненавидела. Не то чтоб его это очень заботило, ведь если признаться, то они совсем чужие люди, но всё же было неприятно. -Ладно, извини, - с чего это вдруг Аристей Уэнлок решился извиниться он и сам не знал, но стоя рядом со своим столом он смотрел прямо в васильковые глаза Габриэлль. Дело не в том, что он считал что был неправ. Дело в том, что ему нельзя было вот так сразу говорить всё ей, ведь младшая сестра Даниэлль и так была очень впечатлена новостями на весь день. Аристей сложил руки в карманы и призадумался. Он редко извинялся. Нет, давайте признаемся, он никогда не извинялся, исключая те редкие случаи когда считал, что он неправ, а такого в природе не случалось. Но сейчас дело было не в этом, а скорее в глазах Габриэлль, и в её разочаровании. Ему показалось, что он своими словами начал рушить её хрупкий мир и за это чувствовал себя виноватым. -Ты вольна думать обо мне всё, что ты хочешь. Ты можешь даже обвинять меня во всех смертных грехах, Габриэлль, но вместо этого я бы посоветовал тебе поговорить с сестрой. Вы – женщины, и у вас одна кровь. Она скажет тебе больше, чем мне, ибо как не крути, но женщины друг-друга понимают гораздо лучше, особенно если они сестры, - Аристей вздохнул наблюдая за тем, что несколько стажеров всё ещё поглядывают в их сторону. А как же! Ведь к нему никогда ещё не заявлялась девушку, кроме Даниэлль конечно, которая часто забегала к нему после работы и они шли пить чай где-нибудь неподалеку от Министерства Магии. А сейчас пришла совсем незнакомая белокурая девушка, которая к тому же была очень даже привлекательна и обаятельна, поэтому как не следить за ними, а? -Мне жаль, что ты разочаровалась в друге своей сестры, - ну, если уж Габриэлль хочет сыграть ламбаду на его нервах, то ему будет гораздо легче изображать полное безразличие. А ведь только минуту назад он искренне сожалел о сказанном, а тут такое дело, что сразу же захотелось попрощаться с девушкой. Аристей не считал себя идеальным человеком, но у него было собственное мнение и он не собирался ходить у кого-то на поводу. Если Габриэлль считает, что искренная забота о человеке значит лезть к нему в душу, то пусть сама этим и занимается, а он этого делать не будет. –Габриэлль, ты даже меня не видишь, - сдержав смех Аристей всё же усмехнулся, - Я тебя ещё больше разочарую. Я не настолько идеальный поэтому не стоит требовать от меня идеальных поступков, не только тебе дозволено допускать ошибки. Вроде этой, - что поделаешь она его тоже задела, поэтому стоило подчеркнуть, что Габриэлль сюда зря заявилась ибо если она хотела перевести все стрелки на Тея и обвинить его в том, что её сестра ведет себя глупо, то это её проблема. Кстати о сестре. Как же Аристею хотелось встретится с Даниэлль и узнать наконец-то что у неё там с этим Лестранжем происходит, иначе ему бы не пришлось выслушивать этот монолог Габриэлль весь вечер. -Я бы предложил тебе остаться ещё ненадолго и выпить кофе, но кажется ты не в восторге от него. Ну, или может не в восторге от моего общества. Впрочем, приятно было с тобой побеседовать. Доброй ночи, Габриэлль, - Аристей всё так же вежливо улыбался. Не только Дэвис младшая умеет выводить людей из себя, вот поживите немного с Лисандром и таких выкрутасов научитесь, что весь мир можно будет свести с ума. Но конечно же надо признать одну очень интересную вещь, а именно то, что Аристей всё равно чувствовал себя виноватым понимая, что нападением Габриэлль отчаянно защищается от него, а значит он неплохо задел её своими словами. Ему не было стыдно, но он чувствовал некую вину за сказанные слова, так как не особо любил рушить чей-то мир.
полная версия страницы