Форум » Архив «Lumiere-77» » Такие дела, ангел мой - 6.11 » Ответить
Такие дела, ангел мой - 6.11
Alexander Lermontov: Александер Лермонтов и Яэль Ронен 6 ноября 1977 Алек и Яэль тенями безмолвными блуждают по замку как два отражения того принца. Рано или поздно их пути все равно должны были пересечься.
Ответов - 20
Alexander Lermontov: Дойти до «Кабаньей головы» и напиться. Или нет, купить огневиски и напиться уже здесь. Или нет, просто пойти к Дамблдору, взять за бороду и сказать, что он против, некомпетентен и вообще… или нет, просто выйти за ворота и аппарировать домой. Или нет… в Уэльс. Куда-нибудь в лес, где его ни одна живая душа не разыщет. Главное, где замолкнут эти проклятые струны. Струны, подобно воде лишь кажущиеся мягкими. За шесть дней их то затихающее до едва различимого шепота, то почти оглушающее звучание стало больно отдаваться где-то в голове, проникало в сны, и там продолжая к чему-то взывать. Что это, зов магического артефакта или просто бред больного воображения? Долго он сидел, прислушиваясь к себе, пытаясь понять это. Сверлил бессмысленным взглядом произвольно выбранную точку, ждал хоть чего-нибудь, желательно – тишины. Но ничего. Просто непрекращающаяся мелодия, завораживающая и, наверное, красивая. Наверное, потому что Алек не смог бы даже примерно вспомнить и воспроизвести ее после, не то, что записать. Однако, сейчас ему было совсем не до музыки. Прихрамывая, бродил он взад и вперед по галерее на четвертом этаже, пытаясь понять, как же так получилось, что он согласился. Более того, собственноручно поставил подпись под документом, который однажды на третьем курсе приснился ему в кошмаре. Тогда он проснулся в холодном поту и, успокоившись, подумал, что не подпишет ничего подобного даже под Империо. Подобные утверждения любят опровержения от противного, сейчас Алеку противно было до зубовного скрежета. Дамблдор, дед-курьез, борода из ваты, мать его к якорю… опровержение вот оно, один экземпляр на руках, второй в кабинете директора. Хоть смейся, хоть плачь. Алек, не привыкший настолько ярко выражать свои эмоции, не бросался ни в одну из этих крайностей, но лицом был страшен, младшекурсники определенно оценили, исчезая из поля зрения со скоростью застигнутых под веником мышей. В какой-то момент одна из «мышей», неожиданно появившаяся из-за поворота в конце галереи, оказалась несколько больше прочих, да и сбегать не захотела. Едва не сбив препятствие, Лермонтов все же включил сознательное управление, остановился неприлично близко к «мыши» и поднял раздосадованный взгляд. «О, Эль, прости, - мгновенно нацепив выражения безмятежного легкого раскаяния, Алек улыбнулся и поспешно отступил назад. – Привет». Не смотря на то, что подруга несколько раз заходила в лазарет, поговорить по-человечески у них не было возможности. Вспомнив это, Лермонтов затолкал душащую его злобу поглубже, до времени, но вытащить веселье на свет не получилось, так что вид Лермонтов даже с «безмятежностью» имел несколько угрюмый и отстраненный. «Ты спешишь куда-нибудь?» - спросил он, надеясь на отрицательный ответ.
Yael Ronen: Когда Ронэн увидела в коридоре знакомую фигуру, она сразу же поспешила к другу, потому что, помимо того, что она просто сто лет его не видела, в свете последних событий видеть его вообще, живым и относительно невредимым, было хорошо. Правда, пообщаться из-за того, что он провалялся в Больничном Крыле, а она все же здесь работала, им так и не удалось по сути. А сейчас он, похоже, ее не заметил, потому что так и продолжал идти, пока с ней не столкнулся. - Эй, спящий красавец! При взгляде в глаза Алека ей вдруг показалось, что в них отражается ее собственный взгляд, и это разом охлаждало всю радость. Эль замотала головой отчаянно. - Нет, никуда я не спешу. Я очень хочу с тобой... не знаю, поговорить, посидеть рядом, обнять... Она потянулась вперед и чуть вверх, и правда обнимая Алека. Стыдно было признаваться самой, но чувствовать хоть чье-то другое тепло было приятно, и хотелось продлить миг. Эль не знала, что сказать, что спросить, все слова будто мигом вылетели из головы.
Alexander Lermontov: В первую секунду Алек даже растерялся. Слишком резкий переход, мысли по инерции все еще пытались найти выход из мышеловки или просто заставить директора икать до самого ужина. А тут – Эль, ее глаза, такие… потерянные… словно она тоже не могла взять в толк, как же так случилось, что они здесь и сейчас и жизнь вокруг именно такая, а вовсе не отражение их школьных совместных грез. Так… неловко. Алек бережно прижал к себе девушку и устыдился. Своих недавних мыслей, своих слов в адрес судьбы… - Как ты? - спросил он тихо, отпуская Эль. – Прогуляемся до балкона? Маска беззаботности оказалась совсем непрочной, но Алек никогда и не был хорошим актером. По лбу пролегла тревожная складка, губы поджались, выдавая нерадостные мысли. А потом Алек поймал свое лицо на неуместной откровенности и попытался сделать вид, что все… нет, не здорово, конечно, но в порядке. - Я… вот, подписал договор с Дамблдором. Теперь буду преподавать здесь… Прорицания… Последнее слово сопровождал такой всхлипывающий смешок, совсем не скрывающий отношения Сана к назначению. Но заострять на этом внимание страдальческой улыбкой он не стал. Сказал что мысли занимало – легче стало. Правда.
Yael Ronen: Эль взяла Алека за руку, потому что не будешь ведь стоять, обнявшись, все время пока они говорят, а так наконец-то казалось, что кто-то рядом. И пусть они были другие уже, взрослые, и было много неправильного в том, что они оказались здесь, в школе, вновь, но если нельзя теперь по-другому... - Преподавать? Что-то ты не рад, кажется. А я вот... охраняю. И тоже что-то не рада. Там все делают что-то настоящее, а ты здесь словно прячешься. И от этого... тошно. Вдруг совершенно честные слова, вдруг она сказала именно то, что думала, словно был снят какой-то запрет. - У нас ведь тут даже концерт был. Мэдди так пела... Эль вдруг застыла, словно громом пораженная, осознавая, что говорит, как это, должно быть, звучит для Алека, как это звучит для нее самой. - Как мы могли играть, когда вы были там, когда были в опасности? Я тут отсиживалась, а вы там чуть не погибли. Не понимаю, Алек. Как можно устраивать этот Турнир, когда такое?.. Я ничего, ничего уже совсем не понимаю. И она даже в глаза ему посмотреть не могла, устыдившись саму себя.
Alexander Lermontov: - Шутишь? Уже вошедшим в привычку движением Алек провел рукой от светлого пятна на виске к затылку, не добавив шевелюре ни хаоса, ни порядка. Потянул себя за ухо, преувеличено интересуясь ничем не выделяющимся камнем в кладке стены. - Я прорицаниями занимался на третьем курсе два месяца, чему я могу их научить? И снова долгий вздох. Долгий разговор с Дамблдором все еще не шел у него из головы. Противнее всего было только то, что директор все сказал верно, придраться не к чему, только соглашаться и радоваться тому, как удачно все сложилось. - Впрочем, у Дамблдора другое мнение. Возможно, потому что он и сам не считает это наукой. На этот раз Алек улыбнулся уже вполне по-человечески. Действительно, надо было просто сказать кому-то о своих тревогах. Вслух это прозвучало как-то не смертельно. Ну, убитые выходные, в первый раз, что ли? Ну, прорицания, не демонстрация же? По крайней мере, они здесь в безопасности. Отсюда, из безопасности хогвартского коридора, прошлые опасности казались чем-то игрушечным, несерьезным. Словно они были в кинотеатре и смотрели захватывающее кино. Но вот как объяснить это Эль? Что ей незачем прятать глаза и не за что винить ни себя, ни Министерство. У тех свои проблемы - надо держать лицо, хотя Алек и сам считал затею с Турниром отборной глупостью. А "Алхимия"... ну, с ними же все хорошо. И Маделайн, наверняка знала это. Она всегда знала больше, чем он. Утешать Алек никогда не умел, потому и стоял как дурак, примеряясь сказать что-то, но все не решаясь. В итоге опять сморозил глупость: - Ты за кого-нибудь из них болеешь?
Yael Ronen: Эль покачала головой, опущенной к полу, безвольно опущенной, словно у куклы со сломанной шеей. Разве живут со сломанной шеей, разве ходят, машут руками? Может, разве что говорят, и то, наверное, негромко, потому что страшно. Страшно это все ей, и Ронэн кажется, что это она одна здесь такая трусиха, тревожная переживательница, надумывает вечно и паникует, правда, тихо и про себя. - За кого болеть? Ни за кого я не болею, Алек, только за то, чтобы все это закончилось, чтобы мы однажды проснулись утром, все проснулись, и поняли, что все это только казалось. Я, наверное, совсем с ума сошла, если думаю о таком. Надо ведь жить так, будто это все так и надо, ведь так проще, да? Или нет? Видимо, надо не думать, совсем не думать, потому что тогда не сможешь делать то, что должен. Хотелось забиться в угол, здесь хотелось только этого. Или бросить все и идти воевать, по-настоящему, размахивать палочкой направо и налево, разя Пожирателей, задевая за живое, пока не сломаешься окончательно, пока зеленая стрела не пронзи насквозь. Освобождение? Возможно. Может, так и получаются смертники? - Прости, не надо мне так. Он ведь не виноват, Алек, и у всех сейчас свои беды, и нельзя свои сваливать на других. - Ну вот видишь, раз Дамблдор не переживает и доверяет тебе, так, может, и нечего переживать? Мне порой кажется, что сейчас все эти уроки не важны, что сейчас бы научить их, как защищать себя и близких. Расскажи им то, что знаешь, просто то, что им пригодится в жизни. Нет, про прорицания тоже расскажи, экзамены же, их никто еще не отменял. Пока.
Alexander Lermontov: В этот момент Алек с предельной ясностью понял, что если вот прямо сейчас не перевести разговор куда-нибудь подальше от Турнира, войны в целом и их с Фианном злоключений в частности, то будет буря. Это было тем яснее, что это была Яэль. Добрая, светлая, сильная Яэль, которую Алек ещё с первых курсов школы заслуженно считал сильнее себя. Сколько жил из нее вытянул этот несчастный Аврорат ей, пока они вдумчиво копались в бумажках? - Эй, - иного способа утешать, подходящего к данному случаю, Лермонтов не знал, потому просто прижал к себе девушку, - не надо так. Правда. Планета пока что вертится. А, знаешь что? Алек положил руки на плечи Эль и заглянул в её лицо. - Пойдем-ка. Я слышал, нынешние семикурсники соорудили из наших посиделок в общей гостиной регулярное мероприятие и даже выбили под это дело отдельную комнату. Не хочешь взглянуть? По правде говоря, когда Лантерн в лазарете с вдохновенным лицом рассказывал о музыкальной гостиной, Алек попеременно испытывал ощущение конца света и легкого стыда. Конец света заключался в поющем Лантерне, само воспоминание об этом явлении заставляло искать рядом что-то не убийственно тяжелое, даже если Джек и не собирался петь. А стыд приходил, когда он вспоминал, что с того мая не брал в руки ни флейту, ни гитару. Для музыки или не было времени, или не хватало желания. А теперь из-за этих неумолкающих струн арфы и вовсе хотелось выть по ночам. - Если честно, я не представляю чему можно научить студентов в рамках курса Прорицаний. Это глупо даже с учетом экзаменов, там они наплетут какой-нибудь правдоподобной чуши, получат свою оценку и забудут курс как страшный сон. И будут правы.
Yael Ronen: Эль была рада тому, что они отвлеклись от этих разговоров, она была рада видеть Алека, именно его сейчас, потому что он хорошо ее чувствовал и знал, как успокоить. Она улыбнулась. - Хочу. Пойдем. Думаю, эти стены будут не против наших песен. Яэль потянула друга за руку, уже спеша по коридору, подальше от этой суеты, подальше от всего. Ей хотелось убедить Алека, что ему не о чем волноваться, что, возможно, не стоит принимать это как бремя, скорее, как шанс как-то на что-то влиять, хотя бы немного. - Я думаю, - она обернулась к Лермонтову, - что тому, кто и так видит, Прорицания не нужны, а тем, кто не видит, они и не помогут. Пусть они лучше научатся сами отвечать на свои вопросы, руны и хрустальные шары с картами нам ведь только помощники, они не знают всей правды. Нам ведь самим выбирать. Эль остановилась у двери. - Я знаю, что для тебя это предложение как насмешка. Но ты ведь не отказался, значит, знаешь, чего хочешь. И ведь свою судьбу разве мы не вольны сами менять, даже зная, что будет впереди? Прости, если я глупости говорю. Мы ведь пришли, да?
Alexander Lermontov: Не переставая улыбаться, Алек в сомнении сдвинул брови. - Если, конечно, там найдётся какой-нибудь музыкальный инструмент. Я как-то совершенно не подумал, что мне может понадобиться флейта в этом походе, - нарочито беззаботно проговорил он, не желая возвращать ни себя, ни Эль к мыслям об их не увлекательных приключениях и незавидном положении. - Не нужны, - всё ещё улыбаясь, сказал Алек уже на ходу. Правда, улыбка вышла какой-то печальной, да и смысл за этими словами стоял иной. – Но учебный план мне уже выдали. По нему выходит, что я должен научить их делать вид, будто они действительно что-то видят во всех этих чаинках и кофейной гуще. Знаешь, пока я посещал эти занятия на третьем курсе, я сначала боялся, что правда буду видеть будущее в этих случайных по сути фигурках и раскладах. Но в них не было ничего, я бы вряд ли отличался среди тех оболтусов, что выбирают Прорицания только для того, чтобы занять учебное время чем полегче. Этого Лермонтов не рассказывал никому раньше. И без того скрытный даже с близкими, он не любил возвращаться к тем временам. За ту истерику стыдно было до сих пор. - А потом я всё же увидел. Это хуже, чем просто сны и события, происходящие раньше, чем они на самом деле происходят. Просто ты знаешь что таится за бессмысленным пятном на дне чашки, и понятия не имеешь откуда ты это знаешь, и совершенно точно не можешь ничего изменить… Голова кипит от этого. И никакой учёбы на деле не нужно. К концу рассказа Алек уже жалел, что начал его. На его счастье, во множестве подробностей описанное Лантерном место уже показалось. Открыв дверь, Лермонтов остановился у порога, оглядывая пресловутую «музыкальную гостиную». - А неплохо, - с лёгким удивлением в голосе вынес он вердикт. В гостиной и впрямь было неплохо. Больше всего удивляло наличие старого пианино, покрытого сеткой тонких трещин и по виду имеющего ценность только историческую, но никак не музыкальную. Зато из-за него выглядывал большой медный цветок патефона. Он-то и привлёк внимание Алека в первую очередь. - Надо же… у меня дома такой же, - с какой-то странной улыбкой сказал он, проводя пальцами по немного пыльному боку аппарата.
Yael Ronen: - Когда-то давно, на первых курсах, мне очень хотелось иметь дар предвидения. Чтобы узнавать наперед, что предрешено. А теперь... Яэль посмотрела на Алека очень грустно и серьезно. - А теперь не хочется. И самое ужасное, что ты ведь этого не выбирал... И знаешь, если тебе захочется поделиться, я всегда рядом. Буду стараться быть рядом. Она вздохнула. Ничего хорошего и не предрешено, похоже. - Хотя иногда мне безумно хочется сбежать. И в то же время хочется быть с людьми, а не одной. Ронэн тоже осмотрела комнату, нашла гитару, но на сей раз та совсем ее к себе не звала. И даже не потому что чужая. Просто в душе не было сейчас музыки. - А когда ты так запутался, очень помогает музыка. Раз у тебя дома такой же, значит, ты знаешь, как сделать так, чтобы он заработал? Давай послушаем что-нибудь.
Alexander Lermontov: Александер не стал отвечать. Чувство было такое противное, словно выпросил себе сочувствие, а теперь не знаешь куда его такое. И сам дурак, и для Эль ничего хорошего. Не надо шкуру прорицателя примерять. Даже в шутку. - Прости. И спасибо. Вот и всё, на что его хватило. Он просто до зубовного скрежета не хотел дальше развивать тему. Ничего хорошего из этого разговора всё равно бы не вышло. Посидели бы, пожалели друг друга... и что? Легче, да? Да вот нет... совестно, вот что. Его внимание приковал патефон, а Эль уже нашла где-то гитару. В груди теплом взорвалась надежда, что она сейчас возьмёт её в руки и начнёт перебирать струны. Из-под её пальцев выходили сказки, а он так и не научился ничего более, чем сносно аккомпанировать песенкам разной степени серьёзности и пристойности. Но нет, она оставила гитару, а он ничего не сказал, сделав вид, что увлечён разглядыванием десятка пластинок. А через секунду собрание его и вправду привлекло. - С ума сойти. Вот где не ожидаешь... - с выражением удивления на лице Лермонтов извлёк с самого низа пачки белый конверт с изображением Чёрного Пьеро. Внешние признаки самого скверного расположения духа как рукой сняло.
Yael Ronen: Яэль стало интересно, что там нашел Алек, и она подошла ближе, совсем близко, хотела заглянуть через плечо, но роста не хватило, и пришлось выглянуть из-за спины, прижавшись головой к руке друга. - Что это? - она взглянула на Алека, ожидая ответа. Здесь в Хогвартсе за столько лет с легкостью забывалось, что все они пришли когда-то из разных мест, иногда даже приехали из разных стран когда-то, говорили дома на разных языках... Магический мир с легкостью стирает границы. Аппарация отменяет расстояния, маховик времени отменяет это самое время. Все возможно. И самое сложное и непобедимое в этом мире - ты сам. Не придумали еще заклинаний, способных излечить душу навсегда. Значит, будем пытаться сами. Значит, будем думать, что все у нас в порядке. Значит, будем верить. Может, поможет?
Alexander Lermontov: Пластинка была старая даже для всего того разножанрового собрания, что смогли найти у себя по домам активисты музыкальной гостиной, с потерянной навсегда родной обложкой, эта была явно сделана руками благодарного слушателя из старой афиши. И тем страннее было увидеть её здесь, после найденных в стопке популярных магических или, по крайней мере, британских исполнителей. Обернувшись к Яэль, Алек повернул к ней пластинку. Он странно улыбался, как человек, нашедший в чулане деревянного коня, который был нелюбимой игрушкой в детстве, но теперь превратился в маленький якорёк, способный пусть ненадолго, но удержать время. - Это Вертинский. Мой отец называл его последним русским. У меня дома несколько таких, а вот кто бы из нынешних семикурсников мог найти такое у себя дома - не представляю. Как думаешь, работа Джека? Подумав, Алек вернул пластинку на место. - На самом деле, и в детстве его не очень любил. Да и непонятно будет. Или послушаем? Тут написано, что "песенки", песенки это и есть. В школе Лермонтов любил петь на русском, так, чтобы никто не понял. И не только петь, благо уместность некоторых цитат оценить никто не мог всё равно. Теперь же... не было желания. Ни русской речи, ни русских книг, ни русской музыки, пусть и изданной в Европе.
Yael Ronen: Яэль неуверенно пожала плечами, все еще смотря на пластинку через плечо Алека. Забавная картинка. - Может, у кого-то родители тоже маггловские дипломаты, как мой дядя, вот и привезли. Если он тебе не нравится... Можно, мы одну единственную песенку послушаем? Я хочу просто послушать голос. Голос совершенно незнакомого мне человека. Знаешь, может, надо записывать на пластинки голоса знакомых? Чтобы потом слушать, когда их нет рядом, а очень хочется их слышать... Было не избавиться от этой грусти. Она уже и злилась на себя, и старалась быть веселой специально, и отвлекала себя всем, чем угодно. Грусть неизменно возвращалась. Словно ей не хватило детства, словно хотелось еще капельку. Какое теперь детство... - Хотя мне порой достаточно закрыть глаза, и я слышу голоса всех-всех, кого хочу. Чьи голоса помню. Но чаще всего она вспоминала один голос... Который вспоминать было больнее всего, но который ярче всего врезался в память.
Alexander Lermontov: Разгадка странного явления, скорее всего, была куда как тривиальна. Мало ли пластинок «брат Пьеро» записал, пока жил вдали от Ро… Союза, конечно. Могло статься, что винил приехал сюда из Франции, Алек не больно хорошо помнил биографию того, чей голос и песни его не вдохновляли. Но пластинку на граммофон он всё же поставил. А вот завести не успел. - А если кто петь не умеет, тому стихи давать читать? Ну, для записи? – улыбнувшись, сказал он, повернувшись всем телом к подруге и встав в позу вдохновенного декламатора. – И будет The one I am in love with isn't really you, Your charm is not for me, as it appears, I love in you the bygone pain and tears And the departed youth that I went through. And when, my friend, at times, I look at you, When deep into your eyes I do intently stare I hold a magic conversation, I declare! But you are not the one that I'm talking to. I talk with an engaging girl-fiend of my youth, And in your face I look for other features, The living lips are silent now and speechless, And in the eyes the fire has died down, in truth. И все слова – нарочито пафосно, грусть в голосе Эль ему сильно не понравилась. Странно, но от собственного же кривляния и самому стало чуточку легче, что ли. Может, Алеку просто давно не хватало способности возвращаться к беззаботности школьных лет, так резко оборвавшейся перед выпускным? Стихи - М.Ю.Лермонтов "Нет, не тебя так пылко я люблю" в переводе Алика Вагапова
Yael Ronen: Яэль покачала головой, выслушав стихотворение, и сказала строгим голосом: - Это грустное стихотворение, Алек. А потом улыбнулась - на самом деле, стало легче. То ли от строк, то ли от родного голоса Алека. И ведь часто они видятся, благодаря Мэдди и группе, а кажется, будто действительно не виделись очень давно. Почему так? Не хотелось Эль больше грустить, не рядом с Алеком. - Но очень хорошее. Спасибо. Она переступила с ноги на ногу, словно не решаясь что-то сделать. А потом все-таки подошла и взяла гитару. - Знаешь, есть одна песня, моя любимая, она поется на иврите, но я сделала для нее перевод на английский. И, наверное, она не такая удачная, как твое стихотворение... Больше Эль ничего говорить не стала, просто запели струны, а потом запела и она сама. you suddenly came and now you are back home give me time to make one breath you came back to me so suddenly for me it was hard but i am not complaining cause i know very well that for you it was so hard as well if, if you if you only want tomorrow we'll be here no excuses it's not important now at all give me some time just to get used to you again give me some time just to get used to you again _____________ на самом деле, я давно хотела эту песню использовать в отыгрыше Эль и Алека. и я действительно сделала ее перевод на английский так, чтобы он максимально лег в музыку, и будто бы Эль действительно могла это спеть. а сама песня вот (это отрывок из фильма, поэтому так обрывается)
Alexander Lermontov: Алек пожал плечами с мнимым покаянием на лице и улыбнулся. - Это Михаил Юрьевич. Мой знаменитый русский родственник, если верить моему отцу. Стихотворение было не самым подходящим, это правда. Но это первое, к чему Алек смог вспомнить перевод. Можно было бы, конечно, и без него, но звучание русской речи с некоторых пор стало для него неприятно. И потом... кажется, помогло. Уловив, за чем отправилась подруга, Лермонтов опустился на подлокотник стоящего тут же кресла. Совсем как в школьные годы. Если закрыть глаза, то можно было представить, будто за окном семьдесят шестой, нет никакой войны и самое страшное, что им грозит - выпускные экзамены, о приближении которых говорили только геометрически увеличивающиеся домашние задания. Так он и поступил, только поверить почему-то всё равно не получилось. - Хорошая песня. И ничего не неудачная. Я как на шестой курс вернулся. Почему на посиделках "Алхимии" так не получалось? - Так странно. Вроде, всего-то полгода прошло, а похоже, что полжизни... Вот, опять... куда бы не вела нить разговора, всё одно к клубку возвращается. Алек тряхнул волосами, почесал седой висок и виновато улыбнулся. - А как это будет на иврите? Я не помню, чтобы ты пела для нас не по-английски, и кто-то даже ставил мне это в укор. Дескать, какой смысл в песне, если её слов всё равно не понятно.
Yael Ronen: - Время быстро летит. И можно его только догнать, а вернуть обратно нельзя. Но можно вспоминать… Эль улыбнулась самой настоящей своей улыбкой, спокойной и доброй. Музыка поднимала настроение, и рядом был друг. О чем еще мечтать? - Давай вспоминать иногда вместе, а? Вот как сейчас. Это дает силы двигаться дальше, и уже не так страшно вокруг. И ты точно знаешь, что не один. Эль опустила голову, подумала немного и снова посмотрела на Алека. - Я другую на иврите спою, хорошо? Она про дом и про то, что всегда можно туда вернуться. Этой песне не хватало ударных, любых, и она кивала в такт и отбивала ритм кончиками пальцев по корпусу гитары между аккордами. ____________________ песня. к ней тоже есть перевод, мной сделанный в музыку, но не знаю, нужен ли...
Alexander Lermontov: Алек смутился. Как обычно, выглядело со стороны это так, будто Лермонтов чем-то недоволен. Последние месяцы его запутали, и сейчас, когда жизнь сошла с привычных рельс, и только какой-то русский авось не давал признать, что сошла она под откос, он всё чаще чувствовал себя свиньёй. Чего не успел, что пропустил, чего не сделал. Сделав работу и Маделайн своим миром, он довольствовался посиделками "Алхимии" и искренне считал, что всё прекрасно. А как ему не хватало вот таких почти домашних посиделок - понял только сейчас. Удастся ли выбраться из этой передряги, в которую ухнули они с Фианном, взявшись за поиски давно потерянного артефакта? Если удастся, что-то нужно будет менять. - Давай, - перестав хмуриться, кивнул он. Ему было странно. Его лондонский дом... он был бы рад вторжению друзей, но отчего-то ему казалось, что они знают об этом сами. Просто находят другие дела. Рядом с Фианном и Маделайн он так приучился слышать несказанное и понимать подразумеваемое... похоже, он тоже встал за серой тканью как за мантией-невидимкой. Он думал об этом, тяжело и серьёзно, пока Эль не запела. Слова незнакомого языка звучали музыкой, грустной за бодрым ритмом. И вправду о доме... не придётся ли ему дожидаться окончания войны, чтобы вернуться домой? Потянувшись к пианино, Алек поддержал ритм. Старый инструмент гулко отзывался на постукивания по крышке, а Лермонтов пытался отвлечься от неприятных мыслей. И ему это почти удалось. - Здорово. Я никогда не думал, что он такой звучный. Протянув руку, он забрал у Эль гитару. Прислушиваясь к себе, с задумчивым видом он наиграл мотив зелёных рукавов, но после покачал головой и вернул гитару подруге. Не певчий у него сегодня день, разве что только бормотать строчки под нос под перебор струн. - Не выйдет из меня сегодня певца. Но я могу рассказать что-нибудь более весёлое и подходящее. Блажен, кто веселится в покое, без забот... ну, к примеру... On seashore far a green oak towers, And to it with a gold chain bound, A learned cat whiles away the hours By walking slowly round and round. To right he walks, and sings a ditty; To left he walks, and tells a tale.... - Мне кажется, Слагхорн на него очень похож. На уроках, - фыркнул Алек. И продолжил. What marvels there! A mermaid sitting High in a tree, a sprite, a trail Where unknown beasts move never seen by Man's eyes, a hut on chicken feet, Without a door, without a wdndow, An evil witch's lone retreat; The woods and valleys there are teeming With strange things.... Dawn brings waves that, gleaming, Over the sandy beaches creep, And from the clear and shining water Step thirty goodly knights escorted By their Old Guardian, of the deep An ancient dweller.... There a dreaded And hated tsar is captive ta'en; There, as all watch, for cloud banks headed, Across the sea and o'er a plain, A warlock bears a knight. There, weeping, A princess sits locked in a cell, And Grey Wolf serves her very well; There, in a mortar, onward sweeping All of itself, beneath the skies The wicked Baba-Yaga flies; There pines Koshchei and lusts for gold.... All breathes of Russ, the Russ of old There once was I, friends, and the с As near him 'neath the oak I sat And drank of sweet mead at my leisure, Recounted tales to me.... With pleasure One that I liked do I recall And here and now will share with all...
Yael Ronen: Эль хотелось, чтобы Алек тоже что-то сыграл и спел, она давно не слышала, как он поет, но он не стал, а она не подала виду даже, что ей очень хочется. Главное ведь, чтобы Алеку хотелось, в конце концов. Зато она внимательно слушала стихотворение, иногда улыбаясь на самых забавных строчках. Еще захотелось лечь на этом самом диване, свернувшись, положить руку под щеку, и пусть это будет сказка перед сном. Но они ведь уже не дети. - О, я вспомнила одну песню. Она, правда, невеселая, но… наверное, тоже немножко про нас всех. Сколько же про нас песен написали, с ума сойти. Яэль тихо рассмеялась и утянула снова себе гитару. Песня в этот раз была медленной и тягучей. Once upon a time A girl with moonlight in her eyes Put her hand in mine, And said she loved me so... But that was once upon a time... Very long ago Once upon a hill We sat beneath a willow tree Counting all the stars And waiting for the dawn But that was once upon a time, Now the tree is gone How the breeze ruffled through her hair How we always laughed As though tomorrow wasn't there... We were young And didn't have a care Where did it go? Once upon a time the world was sweeter than we knew Everything was ours How happy we were then But somehow once upon a time Never comes again.... - Знаешь, забавно, я плохо помню маму, но я помню, как она рассказывала сказки. И даже помню некоторые из них. И теперь я понимаю, почти отчетливо, что мы сами пишем свои сказки, и только от нас зависит, грустные они или веселые, волшебные или страшные. Все равно все зависит от нас, что бы не происходило… Я хочу, чтобы у нас были сказки со счастливым концом. ______________________ Bobby Darin - Once Upon a Time
полная версия страницы