Форум » Архив «Lumiere-77» » Второе Испытание: меч, веревка и факел - 25.12.1977 » Ответить
Второе Испытание: меч, веревка и факел - 25.12.1977
Dietrich Lumier: Далеко в запретном лесу у предгорий возвышается одинокая башня с позеленевшим от времени бронзовым ангелом на шпиле. Когда погода портится, ангел тоненьким голоском предупреждает о грядущем ливне или снегопаде, но слышать его некому, а местные вороны перестали этого пугаться еще сотню лет назад. Начиная второе испытание, чемпионы войдут за дверь и останутся там, и задача их - выбраться наружу. Остальные же могут наблюдать за ходом испытания на огромном магическом экране, сооруженном во дворе Хогвартса. Ставки, драки и разговоры о высоком приветствуются. - Надеюсь, вы готовы, - сказал Дамблдор чемпионам, когда те встали у дверей, ведущих в башню. Двери были очень старые и, кажется, не открывались уже давно. Мадам Максим закрыла глаза. Директор Дурмстранга почему-то презрительно поджимал губы. - Мы знаем, что это испытание Тримагического Турнира, - продолжал Директор Хогвартса, - но речь здесь пойдет о другой магии. Сдайте палочки и выберите по одной вещи из этих. Чуть поодаль, на резном столике, установленном прямо в снег, были разложены старинный, хорошей работы меч, факел с удобной ручкой и хорошо просмоленной паклей, и моток крепкой веревки. - Вы должны будете выбраться оттуда, - закончил Дамблдор. - Вы должны будете выбраться, - зачем-то повторила мадам Максим. По жребию первым выбирает Альберих Рихтенберг, за ним Мио Лундгрен, и Даниэль де Фуа последним. !!! Зона коротких постов!
Ответов - 56, стр:
1 2 3 All
Daniel de Foix: Мыслей не было, зато время... было. Неизвестно, правда, сколько. Наверное, Даниэль как-нибудь даже был бы рад порешать сию загадку. Где-нибудь за столом, или вечерком в библиотеке. Но никак не после сражения с полчищем озлобленных зубастых тварей в мрачных коридорах не менее мрачной башни. Свет, свет... в жизни Даниэля де Фуа теперь был только один Свет. Одна. - По мне, так во м'гаке ведёт надежда. На то, ш-што он 'гассеится. В воздух поднимает ве'га, или сила. Или ве'га в силу... Или сила ве'гы… щ-ще'гт! А любовь даёт жизнь, она же х'ганит её. Но я не масте'г 'газгадывать сек'геты муд'гецов. Француз обернулся к Мио, который уже собрался наступит на букву. - Нет, это не есть музей. Те тва'ги водятся лишь там, где убивали людей. Останавливать Лундгрена он не стал, просто пару раз одобрительно похлопал Альбериха по плечу, будто старого друга. - Если ты идешь впе'гёд, я пойду с тобой. На душе было как-то невыразимо горько и обидно. Кажется, по количеству совершенных ошибок Даниэль сегодня превзошёл сам себя.
Alberich Richtenberg: Скорость, с которой Альберих оказался на ногах, была просто поразительна, и в следующее мгновение он уже вжимал в стену Мио, серьезно произнося ему прямо в лицо. - Не нато. Кажется, стоило браться за задачу с немецкой методичностью, а то на тему отвлеченных понятий они могли фантазировать долго, равно как и пытаться в случайном порядке попрыгать по буквам. Альберих медленно отпустил гриффиндорца и оглянулся на плитки со словами, прикидывая в уме, как бы подступиться к этой задаче. - Тафайте нашнем сначала, - вслух рассуждал Альберих, - тумаю, Таниэль праф, мы три толжны понимать язык. Фосьмем латынь, мы все его снаем и он... ясык магии, как-то так. Какой у нас перфый фариант, факел? Мне кашется, скорее претмет... Рихтенберг поводил пальцем в воздухе, прикидывая, и отрицательно покачал головой. - Не потхотит. Букф нет. - и обернулся к коллегам. - Что еще сфетит ф темноте? Фонарь, лушина, сфечка?
Mio Lundgren: Лундгрен не успел наступить, тут же впечатанный в стену немцем. - Хорошо-хорошо, - успокаивающе заявил он, поднимая руки, - я стою, ничего не трогаю. Он снова подошел к плите, проверяя в голове все известные ему светящиеся предметы. - Да, факел не подходит. Fax. Фонарь - laterna, не хватает буквы T. Лучина - assula, нет S. Ну да, свечка - candela. Кстати, все буквы есть. И как нужно пробовать? Вставать на них по порядку? Но это невозможно. Мио был уже готов попробовать что угодно, только бы убраться из этого места.
Daniel de Foix: - Если взять ва'гиант Мио, останется десять букв. Penna – крыло, ве'гсия Альбе'гиха. Останется amor. И одна лишняя. Куда здесь букву L? Здесь ошибка, или ошибка у меня в голове. Всё это никак не сходилось, буквы не сходились, и все эти каменные плитки уже сливались перед глазами. Француз не удивился бы даже, если бы они сейчас сами поменялись местами, образовав какую-нибудь надпись, вроде “Де Фуа – ты редкостный болван”. - Pourquoi pas? Если иных ва'гиантов нет, то остаётся вставать на них по ош-ще'геди. Это было бы логищ-щно. Спе'гва ответ на пе'гвые слова, потом на вто'гые, и так дальше. Мы не узнаем, как надо было, пока не поп'гобуем.
Alberich Richtenberg: Альберих почесал в затылке, задумчиво глядя на ряд букв. - Может, их не нато испольсовать все. Мошет они тут... проста есть. Gut, тафайте просто попропуем, инашше мы никогта не ствинемся. Буква "С", однако же, находилась дальше всех: поразмыслив пару мгновений, Альберих сделал чуть отступил назад, а потом после двух быстрых шагов прыгнул, приземляясь точно на дальнюю букву "С". Пару мгновений у него ушло на удержание равновесия, и еще несколько - чтобы понять, не обрушивается ли на их бедовые головы потолок. Потолок держался. Рихтенберг коротко вздохнул и сделал широкий шаг, переступая с "С" на "A" неподалеку - апокалипсис не спешил наступать и после этого, отчего Альберих несколько воодушевился. - Мио, Таниэль, тафайте, - призвал он коллег к участию. - N там блиско. Чем черт не шутит, может, они и правы - хотя чувствовал себя сейчас немец редкостным дураком.
Mio Lundgren: Лундгрен даже не стал спорить, просто перепрыгнул A, приземляясь на N. - Следующая D, да? - уточнил он на всякий случай, хотя прекрасно знал, как пишется слово. Просто каждая ошибка может быть фатальна. Мио перепрыгнул на D и замер. - Даниэль, ты собираешься принять участие в нашей игре в классики или так и будешь стоять?
Daniel de Foix: - А мне те'гять здесь нечего. Де Фуа пожал плечами и прыгнул на E, приземляясь рядом с Лундгреном. Он разделял чувства Альбериха и ощущал себя если не редкостным дураком, то, по крайней мере, безумцем, решившим доверить свою судьбу одним лишь неясным предположениям. Шаг в сторону – L. Ещё один наискосок, и Даниэль стоит на букве А, нервно оборачиваясь через плечо, дабы отыскать глазами немца и англичанина. - Пе'гвое слово у нас есть.
Dietrich Lumier: Волна сияния сверкнула по плитам, стирая буквы и надписи, дверь в конце коридора вспыхнула и осыпалась искрами. - Вы сделали правильный выбор, - насмешливый голос ши раздавался словно из ниоткуда, - и теперь вам предстоит сделать еще один. За дверью была комната. Очень светлая и очень пустая. - Отсюда, - сказал голос, - выйдет только один из вас. Один из вас выйдет, остальные же останутся навсегда. Кто-то еще холодно рассмеялся с другой стороны. - Мы выпустим любого из вас, и он станет победителем. Единственным. Но при условии, что оставшиеся два останутся с нами. Вы сами должны решить, кто отсюда выйдет.
Alberich Richtenberg: - Та фы шутите, - устало произнес Рихтенберг, понимая, однако, что никто с ним не шутит, и что голос невидимого альва говорит совершенно серьезно. Ну, насколько серьезным может быть альв. Он знал, что здесь должен быть какой-то подвох, однако даже несмотря на это распахнутся дверь манила: не столько новостью о том, что вышедший из нее станет единственным победителем, сколько тем, что все это - темнота, красные колпаки, дурацкие загадки и опасность для жизни - закончится, и можно будет спокойно вздохнуть и хоть на какое-то короткое время - пусть даже дней на пять - забыть об опасности. А потом Альберих тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он не верил альвам, не верил их игре и не доверял их предложениям, а уж их попытки в самом начале стравить чемпионов так и вовсе не оставляли места для веры их словам, поэтому Рихтенберг, шагнувший было к двери, остановился и отвел взор от выхода из коридора. Он посмотрел на своих соперников: хмурого Лундгрена и изрядно потрепанного де Фуа, потом перевел взгляд на дверь в конце коридора и с усмешкой вновь сел на пол, приваливаясь спиной к стене. - Если оттута фыйтет отин, - поинтересовался он то ли у соперников, а то ли у обладателя голоса, - окута фыйтут, чтобы все? Я хотеть бы выйти из фыхот для фсе. Отному неинтересно, я сегодня решил. Альберих вопросительно посмотрел на чемпионов других школ. В конце концов, если своим решением он прогневает хозяев игры, "навсегда" - достаточно долгий срок, чтобы попытаться выбраться отсюда, если что.
Mio Lundgren: Вот те раз, ехали-ехали и приехали - а отсюда выйдет только один. А почему не половина? - Ну, я согласен с герром Рихтенбергом, как ни странно. Сегодня у меня день удивительной тяги к социализации, поэтому я один никуда не хочу. Вот только мы же имеем дело с непростыми ребятами… А что, если выйти все-таки могут все? Ну да, победителями не станем, зато пойдем дальше в той же теплой компании? То, что в словах сидов была хитрость, было ясно как свет, льющийся из этой самой комнаты. - А еще я б поискал другой выход, раз теперь по этой комнате можно перемещаться свободно. Лундгрен огляделся в попытках найти хоть что-нибудь, напоминающее дверь или проход.
Daniel de Foix: Есть события, пережив которые, нельзя не проникнуться друг к другу симпатией. И победа над четырехметровым горным троллем, несомненно, относится к таким событиям. © Это было почти предсказуемо. Даниэль не головой, но интуицией пришёл к выводу о том, что испытав их физические возможности, а следом и умственные, на десерт оставят эмоциональную составляющую. Моральный выбор, а не пошёл бы он к чёрту. Француз даже не дёрнулся, когда Альберих шагнул к двери. Он также прислонился спиной к холодной стене и мрачно глядел на светлую комнату впереди. Свет этот совсем не манил и не радовал. Даниэль вспомнил вдруг утро, улыбку Эшлинг и её заверения в том, что с ним ничего плохого не случится. Вспомнил и отчего-то неожиданно поверил. Да и шутка ли – вместе пройдя через то, через что сегодня прошли де Фуа, Рихтенберг и Лундгрен, сложно при этом не ощутить некое духовное родство. И уж, тем более, невозможно оставаться врагами, даже при всем несносном характере нахала Мио. - Отлищ-щно, господа. Мой выбо'г тот же. Оттуда не выйдет ни один из нас, получается. Потому как я тоже не сделаю этого. Слишком высока цена у вашей победы.
Dietrich Lumier: Тишина повисла над коридором и комнатой. В тишине постепенно нарастали шепотки, так, будто многие совещались между собой. Потом, минуты через три - которые тянулись, как три часа - тот, что говорил с ними до этого, рассмеялся снова, но смех этот, удивительно, не был злым. - Хорошо, - сказал ши, - очень хорошо. Нам это нравится. Испытание внезапно оказалось слишком легким для вас - совсем иного рода смертных мы привыкли наблюдать и потому проиграли. Вы должны были сражаться с собой, со своей спесью, со своей алчностью и своей злостью. Вам не с чем оказалось сражаться... ну, почти. Я не люблю людей. Я не люблю проигрывать. Но это был проигрыш из тех, которые приятно получать. Уходите и с этих пор лес открыт для вас - потому что мы удивились. Осыпались песком стены, перестала существовать комната, исчез коридор с факелами. Снова был песок под ногами и распахнутая прямо в снежный зимний день дверь башни. И кровь от ран, порезов и укусов.
Alberich Richtenberg: Вот все и кончилось Морозный ветер щекотал пылающие щеки - Рихтенберг на пару мгновений прикрыл глаза, наслаждаясь этим ощущением, а потом медленно разомкнул веки. Он сказал бы, что все это привиделось ему - что не было ни испытания, ни блуждания в темноте; ни головоломок и ни злобных карликов - только кое-что оказывалось столь реальным, что все произошедшее отрицать было невозможно. Боль, к примеру, оказалась вполне настоящей. На Альбериха внезапно навалилась усталость; в один момент, будто тело только и ждало конца испытания, сразу начали саднить все укусы, оставленные красными колпаками; заныло плечо, которое, кажется, немец потянул, когда прыгал хватаясь за Лундгрена. Хотелось уснуть прямо здесь, в тиши этой дикой чащи, которая больше не казалась такой враждебной, привалившись к холодной каменной стене старой башни, которая отныне тоже не выглядела угрожающей. Просто тихий лес и заброшенное здание. В дверном проеме виднелся уходящий вдаль лес, а за ним - горы, на склонах которых темнел ельник. Тихо шептал что-то ветер, и вдали парила какая-то хищная птица - Альберих мог различить, как она покачивается на ветру, прежде чем камнем упасть вниз. И было так тихо - лишь позеленевший ангел на вершине башни тоненьким голоском почти горько пожаловался чемпионам на приближающуюся метель, да так печально, что Рихтенбергу всерьез стало жалко одинокое изваяние, обреченное вечно стоять в лесной глуши. Подняться бы да почистить его от сырости. - Спасибо, - одними губами поблагодарил Альберих ангела на крыше. А потом подняла глаза на остальных, и спросил внезапно: - Снаете... а у меня через пять тней сфатьба. Хотите прийти?
Mio Lundgren: Лундгрен думал, не ослышался ли он, и помотал головой хорошенько, а потом спросил у своих… да нет, не соперников уже давно, как-то растерянно и чуть жалобно, по-детски глупо: - И что, это все? Мы можем идти? Там снаружи был снег, и Мио высунулся на улицу, сгреб этого снега в ладонь и вернулся к немцу с французом. - Хорошо поиграли, да? И живы остались, и почти целы. Он поморщился, потому что теперь было очень больно от всех этих укусов тех маленьких красных монстров. Мио посмотрел на Альбериха сначала недоверчиво, мол, не шутишь ли, затем бросил взгляд на Даниэля и ответил совершенно серьезно: - А что? Я хочу, да. Спасибо. Может, он даже сможет сдерживаться и не говорить с ними обоими больше в своем фирменном стиле. Ну, он постарается.
Daniel de Foix: Ничего такого он не ждал, конечно. А потом осыпались стены, и хлынувший свет почти ослеплял. Белый снег вдалеке в первые мгновения казался будто бы не настоящим – до той поры, пока Мио не вернулся к ним с целыми горстями его в ладонях. Даниэль выдохнул и едва не пошатнулся, когда под его спиной больше не оказалось опоры. Он снял перчатки, бросил их себе под ноги и теперь смотрел туда, на лес. Накатило что-то – горькое, одновременно печальное, тревожное, бесконечно усталое, но какое-то очень светлое и правильное. Француз не знал, чьи это эмоции, не знал, что чувствовать, что говорить, и что думать. Хотелось просто лечь где-нибудь, можно даже прямо здесь, закрыть глаза... а открыть их уже от того прикосновения любимых пальцев к лицу, от которого он открывал их сегодня утром. И чтобы не было уже ни крови, ни боли... которые, на удивление, позволяли де Фуа чувствовать себя всё ещё живым. - Считай, я уже выби'гаю тебе пода'гок. Видишь, Альбе'гих, 'гано или поздно, я найду способ отведать пи'гожки мадмуазель П'гайс, пускай даже на твоей свадьбе. Он улыбнулся, по-дурацки как-то вышло – что за глупость, пирожки какие-то... - Да уж. Хо'гоша была иг'га. Даже сиды удивились. Идёмте, д'гузья мои, это п'гиклющ-щение для нас подошло к концу. А новые, чувствую, найдут нас сами. Он шагнул вперёд, и она его ладонь легла на плечо немца, тогда, как вторая – на плечо англичанина. И лес зашептал над их головами что-то, не то одобряя, не то незримо желая удачи.
Dietrich Lumier: Ну что я могу сказать. Daniel de Foix - 50 баллов Mio Lundgren - 50 баллов Alberich Richtenberg - 50 баллов при таком же количестве баллов за предыдущее испытание. Пожалуйста, не будьте идиотами на следующем испытании.
полная версия страницы