Форум » Архив «Lumiere-77» » О хорошем отношении к единорогам - Хогвартс, 3 января 1978 г. » Ответить
О хорошем отношении к единорогам - Хогвартс, 3 января 1978 г.
Aisling Sheridan: Окраина запретного леса, неподалеку от хижины лесничего. Полдень. Эшлинг устала прятаться, а Даниэлю надоело, что с ним играют в прятки. Он найдет ее - но найдет ли то, что ищет? Десять стрел на десяти ветрах, Лук, сплетенный из ветвей и трав. Он придет издалека, Меч дождя в его руках. Белый волк ведет его сквозь лес, Белый гриф следит за ним с небес, С ним придет единорог, Он чудесней всех чудес
Ответов - 13
Daniel de Foix: Серебристый Патронус растаял на опушке леса, и Даниэль, наконец, увидел ту, что так долго искал. Ту, что снилась ему вот уже не первую ночь подряд, в те короткие промежутки времени, когда ему вообще удавалось спать в этом жутком Больничном Крыле. Как это странно – оказывается, можно чувствовать себя ужасно одиноким даже тогда, когда ты не один. Де Фуа, конечно, навещали друзья, знакомые, и просто хорошие люди. Те, кто знал, отчего он лежал в лазарете и те, кто поверил в сказки Ланфир и МакКехта об очередной простуде. Но все они – ни вместе, ни по отдельности, всё равно не могли заменить той единственной, которой француз так и не дождался у своей постели. Он сходил с ума – от боли, от тоски, от отчаяния. От беспокойства, в конце концов. И всё равно не мог ничего поделать. Он замучил Альбериха, замучил Мордреда и Симона своими просьбами передать Эшлинг очередное послание. Своими вопросами о ней. Своими мольбами о том, чтобы его, наконец, выпустили отсюда на свежий воздух. Ну, или на худой конец – просто в коридор. Да, как всякий влюбленный максималист, Даниэль, конечно, переоценивал свои силы – только к концу второго дня он оказался вообще в состоянии встать с постели и куда-либо идти. Однако лишь зря провёл те несколько часов возле входа в гостиную Хаффлпаффа – девушка так и не появилась. Не было её и на завтраке утром, и только теперь, прибегнув к последнему, но самому надёжному средству, француз отыскал таки Шеридан. Увидев девушку издали – он бросился было бежать, но быстро понял, что дышать по-прежнему тяжело, что лёгкие отнюдь не желают сказать ему “спасибо” за такое безрассудство, а потому пришлось вновь перейти на шаг. - Эшлинг! – Стоило молодому человеку приблизиться, как ослепительной красоты создание, по недоразумению стоящее рядом с Хаффлпаффкой, моментально отшатнулось к ней ещё ближе, являя собой живую преграду между Эшлинг и Даниэлем. Француз так и замер в нерешительности, не сводя с девушки встревоженного взгляда. – Наконец-то я нашёл тебя. Я... так тебя ждал. Мне сказали, что ты п'гидёшь. Но ты всё не п'гиходила. И вот я... здесь.
Aisling Sheridan: В последние дни Эшлинг сама не походила не себя: тихая и неразговорчивая, она все больше задумчиво молчала, не радуясь привычно ни шуткам однокурсников, ни установившейся солнечной погоде, ни даже вестям о выздоровлении Даниэля. Будет ложью, однако, сказать, что последняя новость оставила ее равнодушной: взволнованная Эшлинг даже бросилась в Больничное Крыло, но с каждый шагом, приближавшим ее к де Фуа, поступь девушки становилась все неувереннее, а заигравшая на лице улыбка - все бледнее. Она дошла - но так и не нашла в себе сил выйти из-за ширмы, и когда Даниэль повернул голову, словно бы на звук ее шагов, хаффлпаффка выпорхнула из лазарета, как испуганная птица. Она приходила потом еще раз - но в тогда француз оказался поглощен беседой со своим товарищем, и Шеридан снова отступила, так и не решившись подойти. Эшлинг отлично знала, что поступает с французом не просто некрасиво, но откровенно плохо: тот наверняка терялся в догадках о том, куда девушка могла пропасть, однако Шеридан ничего не могла с собой поделать. На послания Даниэля она отвечала короткими записками, в которых неизменно говорилось о том, что она рада его выздоровлению, но, увы, никак не может выкроить времени, чтобы повидать. Прятаться от де Фуа было легко, но вот убежать от себя оказалось куда сложнее. Пожалуй, впервые в жизни Эшлинг могла признаться в том, что не понимает себя: попытки разобраться в собственных эмоциях и причинах поступков неизменно заводили девушку в тупик, заставляя раз за разом испытывать чувство, близкое к полному отчаянию. Она не понимала, отчего так, но только точно знала, что показываться на глаза Даниэлю сейчас не смеет, и оттого внезапное явление де Фуа Шеридан не на шутку взволновало. Стоило ждать чего-то такого - Эшлинг знала, что он станет искать ее, но, страшась самой мысли, боялась даже представить, что будет делать, когда Даниэль ее все-таки найдет, и оттого теперь выглядела испуганной и потерянной. Старательно пряча взор от де Фуа, девушка судорожно поглаживала по шее единорога, которому, кажется, общество француза доставляло не меньший дискомфорт - правда, у животного на то были другие причины. - Дэн! - Эшлинг попыталась улыбнуться, но улыбка ее вышла нервной, неуверенной и почти сразу угасла. - Я.. так хорошо, что ты выздоровел. Единорог тряхнул гривой, чуть отступая от де Фуа, и Шеридан запустила пальцы в серебристо-белую гриву животного. - Тебе... тебе лучше уйти. - отводя взор попросила Эшлинг. - Ты его пугаешь. Они... не любят мужчин.
Daniel de Foix: Эшлинг, кажется, попросила Даниэля уйти, а он словно бы не слышал. Гораздо большее значение имело сейчас то, что он чувствовал и видел перед собой. Чувствовал ясным эмоциональным фоном её неуверенность, отчаяние и страх, которому не мог найти причины. Чего бояться теперь, когда всё позади? Но вместе с тем, де Фуа, наконец, ощущал и то, чего ему так не хватало все эти дни, проведенные в лазарете. Он будто не мог просто насмотреться на Шеридан – и снова всё было вокруг белым, только уже без крови. И солнце снова сияло, а снег искрился, и даже этот единорожек, по недоразумению очутившийся возле неё, казалось, только придавал её облику ещё больше сияния. Эшлинг снова заставляла сердце в груди Даниэля отчаянно трепетать – от одного только взгляда, от одной лишь полуулыбки, пускай даже исчезнувшей так быстро. Вот какого лекарства не хватало его лёгким. Ведь по-настоящему вдохнуть воздуха он смог только сейчас, рядом с ней. И всё, чего сейчас хотелось французу – это прижать девушку к себе покрепче, чтобы уже никогда и никуда не отпускать. Чтобы забыть, как страшный сон, и белую перчатку Лорензена, и его удары, и её слёзы, чтобы вновь поверить в то, что всё самое страшное закончилось. Вот только сама Эшлинг не спешила ни обнимать Даниэля, ни говорить с ним... и когда он мыслями вновь вернулся с небес на землю, поминая добрым словом фрау Рихтенберг, то уже твёрдо знал, что и на этот раз не отступится. Неужели он так дрался за неё и прошёл через всё это ради того, чтобы просто уйти? Чёрт возьми, как больно. По незажившим ещё ранам. - Как ты скажешь, светлая – я уйду. – Француз кивнул и протянул девушке руку, не приближаясь, дабы не напугать единорога. – Но только вместе с тобой. И отчего эти создания так боятся мужчин, чёрт бы их побрал?! Нет, он сейчас не про женщин. - Идём. Мне столько всего нужно тебе сказать!
Aisling Sheridan: Несмотря на то, что Даниэль не приближался, единорог воспринял его жест с опаской: чуть опустив голову, он выставил вперед рог, не нападая, но словно бы демонстрируя, что в случае драки у него есть, чем удивить волшебника. Шеридан тоже не спешила бросаться французу на шею - с сомнением глядела девушка на предложенную руку, понимая, что еще несколько дней назад она без раздумий взялась бы за ладонь де Фуа, а сейчас - не решалась даже пошевелиться, прячась за шеей единорога так, будто Даниэль был ей врагом. И ей было стыдно перед де Фуа - и одновременно Эшлинг не находила в себе сил, чтобы преодолеть невидимую преграду, внезапно отделившую ее от Даниэля. Она так и не взяла его за руку: помолчав немного, снова отвела взор, утверждая не слишком решительно: - Дэн, правда... может, потом? Его надо покормить. Давай... давай я тебя потом найду? И мы поговорим. В одно предложение Эшлинг умудрилась вместить лжи в два раза больше: конечно, единорог вполне мог справиться с поиском корма сам, а она - хотя и боялась признаться в том сама себе - знала, что не станет искать Даниэля, если он сейчас уйдет. Возможно, будет изводить себя, возможно - тосковать, возможно несколько раз предпримет попытку отыскать француза, но до конца ее так и не доведет. И Эшлинг понятия не имела, что же с ней творится.
Daniel de Foix: - Да не смот'ги на меня так! Я тебя не обижу. Эти слова, хоть и были сказаны в сторону Эшлинг, предназначались, конечно же, единорогу. Несчастное животное уже начинало порядком раздражать Даниэля одним своим предостерегающим видом. Он вообще не мог понять, отчего какая-то рогатая лошадь посмела встать между ним и его девушкой, а теперь и вовсе не позволяла ему приблизиться. А лошадь – это вам не учебник по истории магии, у неё и рог, и копыта, и этот взгляд, приводящий девушек в священный трепет. Вот же не вовремя! Пальцы де Фуа сомкнулись в воздухе друг с другом, и он в бессилии опустил руку. Однако при этом и не подумал сделать ни шагу назад. Прислушиваясь к своим ощущениям, француз не мог найти им объяснения, как не мог найти даже точного определения тому, что чувствует. Шеридан находилась сейчас в полном смятении, словно бы не знала, чего ей хочется больше – чтобы Даниэль ушёл или же, наоборот, остался. - Ma chérie, что, чёрт возьми, п'гоисходит?! Я три дня п'говалялся в лаза'гете, чтобы п'гидти и услышать, что в вашем Хогвартсе некому ко'гмить животных, к'гоме тебя? Де Фуа не кричал, конечно же, он вообще никогда не смел повышать на Эшлинг голоса. Однако в интонациях его явно звучало неприкрытое отчаяние. - П'гошу, только не обманывай меня. Скажи, как есть. Если ты не хочешь 'газгова'гивать со мной – то скажи это п'гямо, только не делай вид, что это не так. Ты будто специально п'гячешься от меня. Неужели ты думаешь, что я ничего не чувствую? Ей-богу, только не молчи – иначе я сейчас п'гинесу сюда столько еды для этого создания, что ему на год хватит.
Aisling Sheridan: Каждое слово Даниэля было осязаемо - и каждое хлестким упреком било по щекам, заставляя Шеридан все усерднее прятать взор от де Фуа. Она искренне желала сейчас провалиться сквозь землю, потому что отлично знала, что все упреки француза справедливы, и что он имеет право хотя бы знать, что происходит - но увы, Шеридан не была в силах даже себе объяснить, что с ней творится, не то, чтобы ответить на справедливые вопросы Даниэля. Как объяснить французу, что она не смеет показаться ему на глаза? Как сказать, что она боится даже поднять на него взор? - Я не прячусь от тебя, - упрямо возразила Эшлинг, все так же не глядя на Даниэля, - Дэн, послушай... Как рассказать о том, что у нее до сих пор перед глазами стоит все, произошедшее на той поляне, а во сне она видит кровь на снегу? Как признаться, что она до сих пор считает себя - себя, а не Лорензена - виноватой во всем, что случилось? - Я приношу тебе одни беды. - внезапно горько проговорила Шеридан и впервые за весь разговор подняла полные печали глаза на Даниэля. - Наверное, ты все-таки слишком хорош для меня. Единорог тихо фыркнул и поднял голову, переставая угрожать де Фуа рогом. Он не считал француза слишком хорошим, но словно бы чувствуя настрой людей решил не делать ситуацию еще более напряженной. Он, кажется, вообще полагал, что люди в целом - существа странные, но эти двое перещеголяли вообще всех в своей глупости.
Daniel de Foix: В первые мгновения он даже не нашёлся, что ей ответить, настолько дико прозвучали сейчас для него слова девушки. Да как ей вообще такое могло в голову придти?! Страшно стало от одной мысли о том, что ещё Эшлинг могла себе придумать. Даниэль, наконец, поймал её взгляд, в котором было столько печали, что сердце, казалось, просто не выдержит, не сможет вместить в себя её всю. - Светлая моя... Бедная, хорошая, светлая девочка. Ведь если кто и виноват во всём, то только он – тот, кто не смог ни оградить, ни уберечь от того ужаса, что тебе пришлось испытать на поляне возле озера. Тот, кто, сам подставляясь под удар чужого клинка, невольно подставил под него и тебя, и неизвестно ещё, кому из вас было больнее. - Но ведь это не так. Ты ничуть не виновата в том, что п'гоисходит! Ты п'гиносишь мне удачу – я точно в этом уве'ген! Вспомни ут'го пе'гед вто'гым испытанием, вспомни! Я никогда не был ещё так счастлив, как тогда с тобой – и в 'гезультате всё закончилось хо'гошо. А эта дуэль – если кто и виноват в том, что она п'гоизошла, то точно не ты. Как вообще можно быть виноватой в том, о чём ты не знала до самого последнего момента?! Эшлинг... Хриплый кашель вновь подбирался к горлу – вновь совершенно не вовремя. Так он тут точно всех животных распугает... Но де Фуа не выдержал всё-таки, шагнул к девушке ближе, а единорог, напротив, отступил назад на пару шагов. - П'гошу, если ты всё ещё любишь меня, не убегай. Мне очень плохо без тебя.
Aisling Sheridan: - А со мной тебе еще хуже, - упрямо твердила Эшлинг, вновь опуская глаза, - вспомни... вспомни, как мы вообще познакомились. Фестрал укусил тебя тогда - из-за меня, а теперь тебя чуть не убили, и я не знаю, что будет дальше. Все, что заканчивалось хорошо, заканчивалось хорошо только потому, что ты был достаточно смел и силен. Я не приносила тебе удачи. Я всегда была обузой. И слушая себя, Шеридан сама все сильнее убеждалась в справедливости произнесенных слов, все больше уверяясь в собственной бесполезности. Она словно бы возвращалось к своему обычному потерянному и боязливому состоянию, только отступала еще на шаг назад, обвиняя теперь себя во всем, в чем была и не была виновата. Эшлинг не ждала от Даниэля возражений, хотя была уверена, что они последуют: де Фуа почти наверняка станет убеждать ее в том, что она неправа, однако Шеридан твердо знала, что он говорит так исключительно из любви к ней. Да даже если бы она своими руками столкнула его со скалы, он бы непременно нашел повод оправдать ее поступок. Если бы выжил, конечно. - И ты отлично знаешь, как я могу быть виноватой. Ланфир рассказала мне все тогда, когда нашла. Мне стыдно смотреть на тебя, - признавалась Эшлинг, - мне стыдно просто быть рядом с тобой, потому что я не стою того, чтобы из-за меня кто-то дрался. Я никогда не хотела быть причиной споров. Я знаю, многим это льстит - но пусть люди умирают за руку Эллы Руквуд, она хотя бы того стоит. Я - не стою. Я очень сомнительное счастье. Мерлин, да я вообще не счастье! Шеридан в сердцах топнула ногой, и обративший к ней взор единорог, кажется, глядел на девушку укоризненно. - Я никакая не светлая, я обычная. Я обычная, безродная, бесталанная девчонка. А ты - талантливый, знатный чистокровный маг. Такие не должны страдать из-за безродных девчонок. - Эшлинг подняла болезненный взор на Даниэля. - Ты сейчас будешь говорить, что это не так, но ты просто слишком добр ко мне. Ты меня любишь. А я не хочу, чтобы ты однажды погиб оттого, что имел глупость влюбиться в дурочку.
Daniel de Foix: Даниэль слушал, хмурился, снова слушал и снова хмурился. Пару раз даже пытался перебить, чтобы возразить, но в какой-то момент прекратил и эти попытки. Дабы дать Эшлинг возможность высказаться до конца, хотя бы просто позволить выговориться, скинуть с души этот тяжелый камень, который так мучил её. Это ведь надо было так крепко вбить себе в голову столько ерунды про себя! А ведь французу казалось, что на какое-то время он дал девушке возможность почувствовать себя рядом с ним действительно той, что способна, если не на всё, так точно очень на многое. А стоило оставить её одну – пускай даже невольно, как она вновь принялась копаться в себе, докопавшись до такого, что просто уму не постижимо было. Когда, наконец, Шеридан закончила свою пламенную речь, Даниэль лишь покачал головой и улыбнулся. Словно понял, что сейчас с ней бесполезно разговоры разговаривать – на всякое слово девушка непременно найдёт сотню ответных аргументов. - Ничего я гово'гить не буду. Ты вон и сама всё знаешь – я тебя люблю. И видно хочешь, чтобы я погиб оттого, что некая “дурочка” решила, что мне без неё будет лучше. Он шагнул к ней совсем уже близко, и единорог отступил в тень, не сводя, впрочем, пристального взгляда с двоих. - Глупое моё счастье. Ты стоишь большего. А вот гово'гишь ты, п'гости, действительно чушь. Де Фуа спрятал улыбку, протянул руки и просто сгрёб девушку в охапку, притягивая к себе. Губы его тут же нашли её губы – и целовали так жадно, будто целую вечность по ним тосковали. Как сердце его тосковало по ней, руки – по её плечам, а душа – по её Свету. И вспомнился вдруг снова тот вечер, когда они впервые встретились. Вспомнил, как тогда он в первый раз испытал это желание – своими руками укрыть её от всего плохого, что только может с ней произойти. То желание будто вновь вернулось к нему, и сейчас, как и тогда, он упрямо верил в то, что его руки действительно станут ей незримым щитом от всех бед. Даже от тех, что девушка придумала сама.
Aisling Sheridan: Единорог, кажется, и сам был не рад, что стал свидетелем всей этой сцены: благородное животное снова тихо фыркнуло и, развернувшись, неторопливо направилось к ближайшим зарослям - прилечь в их тени - оставляя молодых людей наедине. Им в любом случае уже не было дела ни до чего, кроме друг друга: вырывавшаяся поначалу девушка стремительно теряла желание сопротивляться и оттого еще несколько мгновений назад отталкивавшая Даниэля, она теперь отчаянно цеплялась за плечи француза, с тем же жаром отвечая на его поцелуи. Пожалуй, де Фуа избрал единственно правильный способ спора - не спорить вовсе, и тем застал уже приготовившуюся возражать Эшлинг врасплох. Разум ее был готов к каким угодно словам - в аргументации Шеридан не было слабого места - зато ее чувства, отказывавшиеся подчиняться голосу разума, являлись сплошной ахиллесовой пятой. Эшлинг знала, что Даниэлю будет лучше без нее - и одновременно боялась даже представить, каково будет ей без него. Очень плохо и тяжело, очевидно, и это казалось тем более странным, когда Шеридан вспоминала, что пару месяцев назад не просто не была знакома с де Фуа, но просто никогда не задумывалась о том, каково это - "гулять с мальчиком". Разум еще лепетал что-то разумное, но при этом уже был полностью повержен. Эшлинг уткнулась лбом в грудь Даниэля, жалуясь тихо: - Я так испугалась тогда, я думала, ты умираешь... там было столько крови. Столько крови на вас обоих, и вокруг... Я чуть с ума не сошла. Дэн, неужели вы готовы были убить друг друга? Странно вообще-то было подумать, что молодые люди двадцати лет с мрачной решимостью шли убивать - и ради чего? С точки зрения Эшлинг, мало поводов могло считаться достаточными - и спор из-за девушки явно не считался одним из них.
Daniel de Foix: Но вспять безумцев не поворотить, Они уже согласны заплатить. Любой ценой - и жизнью бы рискнули, Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить Волшебную невидимую нить, Которую меж ними протянули. © Внутренний голос подсказывал Даниэлю, что он сделал всё правильно, а губы и руки девушки подтверждали это как нельзя лучше. И от поцелуев её становилось теплее, и не было, казалось, ничего важнее того, чтобы сейчас просто держать Эшлинг в своих объятиях. Чтобы никакие слова и страхи не могли помешать тому чувству, что связывало двоих столь прочно. - Нет, Мой Свет. То есть... я не стану гово'гить за него, но за себя скажу честно – я не готов был его убить. Разо'гужить, ранить – да. Но убивать его, в сущности, было не за что. Даниэль коснулся губами светлой макушки и вздохнул, зарываясь лицом в золотистые волосы. Не хотелось сейчас вспоминать Альдо Лорензена. Но, наверное, нужно было. Просто говорить обо всём, что тревожит, чтобы только не переживать это всё по одиночке. Чтобы пережить вместе и оставить прошлое – прошлому, шагнув дальше. Нет, не обязательно выше – слова Ланфир очень чётко отпечатались в памяти француза. А просто дальше, только непременно вдвоём. Что до норвежца... наговорил он там, конечно, всякого, но этим же причинил себе столько боли, что теперь не скоро её забудет. - Нам не повезло, так бывает. Но иначе он бы не отступился. Я ве'гю, что такие, как он способны убивать. Но моя сме'гть не п'гинесла бы ему счастья. Знаешь, мне кажется, что он понял... уже тогда, ск'гестив свою шпагу с моей. Понял, что че'гез щит твоего Света ему не п'гобиться. Ладони де Фуа неторопливо скользили по волосам девушки, и он всё-таки нашёл в себе силы улыбнуться. - Так что ты можешь не бояться – я не умру, пока твоя любовь хранит меня. Эшлинг, я так скучал! А ты должна пообещать мне, что больше никогда не станешь поднимать с земли чужих пе'гчаток.
Aisling Sheridan: Иногда цветистые метафоры Даниэля несколько смущали Эшлинг: она сама не мыслила столь образно, и бытие частью подобных метафор представлялось ей неловким. Де Фуа изъяснялся так, как разговаривают персонажи в книгах, и иногда Шеридан ощущала себя рядом с ним болезненно "не книжной". - Ну ты скажешь иногда, Дэн, - бормотала она, прячась в отворотах его пальто, - "щит моего Света". Я таких заклинаний-то не знаю, чтобы щит света... на защите от темных искусств такому точно не учили. Она коротко вздохнула и постаралась отогнать вставший перед глазами образ той поляны. И внезапно нахмурилась с притворной суровостью, снизу вверх глядя на Даниэля. - Вот уж теперь, Даниэль де Фуа, - наставительно сообщила Эшлинг, - я буду ходить за тобой и подбирать все перчатки, которые увижу. Может, хоть так ты перестанешь заниматься такими глупостями, как дуэли. И она легко щелкнула его по носу. На самом деле мысль с перчаткой пришла к ней спонтанно - тогда, перепуганная, Шеридан не знала, что поделать, и разум ее, как всегда в таких случаях, зацепился за самую мелкую и малозначительную деталь. Эшлинг даже не была уверена, что была права, когда утверждала, что вызов принимает поднявший перчатку - однако для нее важно было для начала просто как-то отвлечь участников поединка. Наверное, если бы ей не пришла мысль о перчатке, Шеридан бы просто бежала к ним, крича:"Смотрите, химера!"
Daniel de Foix: - Конечно, не учили. Эта магия посильнее любых заклинаний. Нести людям Свет – это твой дар. - И француз снова улыбался – сколь по-книжному не звучали бы его речи, он всё же знал, что они справедливы. Знал, что “несущая свет миру” – это не просто красивая метафора, придуманная трубадурами ещё в ту эпоху, когда Великая Эсклармонда де Фуа творила свои не менее великие деяния, нет, это самая настоящая реальность. И эта реальность стоит сейчас рядом с ним, смешно хмурится, щёлкает его по носу и прячет смущенное лицо у него на груди. Тогда как он перебирает руками пряди её волос, совсем не понимая, как смог прожить без неё эти три страшных и долгих дня. Определенно, Даниэлю предстояло продолжить работу над самооценкой девушки. Ведь эти объятия и поцелуи были только началом её. - Мммм, ходи. Хотя, это мне следовало бы ходить за тобой – кто знает, какого ещё отчаянного безумца ты оча'гуешь, пока меня не будет 'гядом? В самом деле – такое сокровище нужно охранять, даже если оно и не осознаёт своей ценности. Особенно, если не осознаёт. - Идём. Идём со мной, светлая, я должен п'гинять лека'гство. Даниэль хитро улыбнулся, проводя по щеке Шеридан кончиками пальцев, а после беря девушку за руку. Он, повёл её по направлению к карете Шармбатона, до которой здесь было совсем рукой подать. И уж, конечно, его лекарство не могло бы выглядеть как очередное зелье, бальзам или микстура. Мантия, слетающая с хрупких плеч, разгоряченная кожа под пальцами и сбивчивый шёпот, который напрочь выключает рассудок; кажется, никто из целителей ещё не додумался до более полезного и приятного способа излечить любые болезни.
полная версия страницы