Форум » Архив «Lumiere-77» » Алмаз в стальной оправе » Ответить
Алмаз в стальной оправе
Abraxas Malfoy: Дата: осень, 1964 г. Место: Фамильный особняк Малфоев. Участники: Ursula Malfoy, Abraxas Malfoy. События: Дети – цветы жизни. Но даже самый прекрасный цветок чахнет в руках неумелого садовника. О трудностях воспитания и о трудностях воспитателей. Примечания: Ни одного Малфоя не пострадало. Вероятно.
Ответов - 13
Abraxas Malfoy: Супружеское счастье невозможно построить в одночасье. Супружеское счастье строится на протяжении девяти месяцев. Далее идет укрепление фундамента, облицовка фасада и кровельные работы. Семейная жизнь – тяжелый неблагодарный труд, за который ко всему прочему приходится платить из собственного кармана. Невозможно построить дом, не срубив дерева, а за срубленные деревья требуют штраф. Пожалуй, человечество переоценивает семейные ценности. Они, безусловно, хороши, приятны, добавляют красок, высекают искры и во всех отношениях бесподобны, но только лишь потому, что немногим удалось ощутить их подлинный вкус. По вкусу семейные ценности напоминают вязкую патоку – они сладки, однако склеивают зубы и сводят челюсти; или лимонный щербет – приторно снаружи, кисло внутри; и, конечно, подобно морфию, вызывают привыкание – изведавший единожды, обречен до гробовой доски требовать еще и еще, забывая, что остановиться следовало бы после первого же укола. Впрочем, в этом как раз нет ничего удивительного. Человек обязан испытывать зависимость, иначе человек не выживет. Человек обязан иметь цель, и чем она долгосрочнее, тем лучше для себя и общества. Семья – это навсегда. Вернее очень и очень надолго, потому как вечность – понятие не абсолютное, вечность спотыкается о могильную плиту. И пусть первым сбросит оковы погребального савана тот, кто дерзнул утвердить, будто бы смерть – всего-навсего начало; пересадочная станция на пути в «прекрасное неизведанное». Чушь. Бесполезная чушь. Наивны и жалки потуги ставить запятую там, где положено стоять кресту. Но человечество всегда испытывало проблемы с пунктуацией. И пунктуальностью. Правда, не поголовно. Абраксас Малфой был умен, пунктуален и – что греха таить – если и не совершенен во всем, то совершенен при всех. Сила, власть, интеллект и такая соблазнительная пустота в глубине. Окружающие ненавидели Абраксаса Малфоя и окружающее завидовали Абраксасу Малфою. Иными словами, публика была без ума. И без шансов. Без шансов уподобиться бесподобному, без шансов постигнуть непостижимое. Только оригинал способен плодить дубликаты. С юных лет за Вальпургиевым Рыцарем тянулся шлейф подражателей и завистников. В их тусклом сиянии его алмазный блеск смотрелся особенно выгодно. Хотя к дементору алмазы. Так блестит сталь. Холодная надежная сталь. И какая досадная ирония, что всякая сталь с годами ржавеет. Рано или поздно старый клинок заменяют новым. Абраксас понимал: когда-нибудь он состарится, плоть отделится от костей, кости истлеют в труху и сама память о нем превратиться в приглушенное, затерявшееся в безымянном ничто эхо. Забвения один из талантливейших магов современности допустить не мог. Естественно, бороться со смертью бессмысленно. Смерть ленива; бросьте ей под ноги перчатку – она даже не потрудиться опустить взгляд. Зато жизнь куда как сговорчивее. С ней можно составить контракт. Брачный. Сколько себя помнил, Абраксас мечтал о сыне - наследнике, достойном продолжателе рода. И мучительно вздрагивал при мысли, что же случится с семейным древом, родись у него дочь. Дочь не родилась. Судьба решила сыграть с Малфоем злую шутку – она подарила прекраснейшую женщину в мире: умную, эрудированную, обаятельную, совершенную; а вот дарить наследника не спешила. Бездетный брак убивал Вальпургиева Рыцаря, с каждым годом он злился все сильнее, до боли сжимал кулаки в тишине рабочего кабинета, клял фатум, сквозь стиснутые зубы ненавидел мир и целыми днями пропадал на работе, боясь возвращаться в такой пустой без детей дом. Он не винил Урсулу. Он винил себя. Это их род, род Малфоев, вырождался поколение за поколением, Лестрейнджи процветали. Вечерами Абраксас по-прежнему целовал жену и, ложась в постель, говорил себе, что не в нынешнем месяце, так, разумеется, в следующем она непременно забеременеет. По-другому и быть не может. Нет, не может быть. Когда Урсула наконец забеременела Абраксас Малфой впервые в жизни испытал счастье. Это было своеобразное счастье – удовлетворение от грамотно выполненной работы. Теперь оставалось обождать девять месяцев и наступит момент облегченного вздоха. День Рождения Люциуса Малфой-старший пропустил. Помимо семейных ценностей существуют ценности общечеловеческие. Долг перед Темным Лордом обязывал позаботиться еще и о них. Вернувшись домой, Абраксас с удивлением обнаружил, что его сын ничем не отличается от прочих младенцев – маленький вопящий ком плоти и крови. Обыкновенный ребенок и все же особенный. Это был его собственный сын. Его официально задокументированная собственность. Пожиратель Смерти вздохнул с облегчением и вновь взялся за то, что умел делать безукоризненно – служить себе и служить миру. Пока ребенок мал, его опеку можно поручить матери. Урсула согласилась немедленно, с жаром. Она не спорила. С Абраксасом Малфоем не спорят. Время шло. Люциус взрослел. Высокий для своего возраста и довольно смышленый он был истиной отрадой для матери. Абраксас, глядя на сына, все чаще хмурил брови и едва заметно качал головой. Внешне они были похожи – одинаковый овал лица, одинаковый разрез глаз; но цвет глаз и их выражение бесспорно материнские. И нос… скорее всего тоже никогда не будет таким тонким и заостренным. Волосы, вероятно, посветлеют; а утратят ли золотистый блеск – неизвестно… Волосы и глаза самого Абраксаса были практически бесцветными… Неважно. Не внешние различия печалили Пожирателя Смерти. Сын проявлял непокорство, дерзил и отказывался подчиняться приказам. Такого Абраксас стерпеть не мог. Не имел права. — Моя дорогая. Урсула, — холодно начал Абраксас, глядя на жену поверх рабочего стола. Деловые переговоры он любил вести в деловой обстановке. — Посмотри, пожалуйста, туда. — Волшебник кивком указал на одно из дальних кресел, расположенное возле книжных стеллажей. На кресле, свернувшись калачиком, дремало некое существо размером с кошку. Возможно, оно и было кошкой до того момента, как шерсть его не стала ярко фиолетовой, а морду не покрыли уродливые короткие протуберанцы. — Я не спрашиваю, что это. Если присмотреться внимательнее, должно быть, ты узнаешь в нем Персиваля, моего кота. А сейчас я задам один вопрос – почему? Почему мой кот фиолетовый. Почему мой кот оброс щупальцами. И почему мой сын отказывается отвечать на мои вопросы. Почему, Урсула? Почему? Надеюсь, ты не позволяла Люциусу играть со своей волшебной палочкой? Он юн. Он может наделать глупостей. Уже наделал. — Абраксас сцепил пальцы в замок. Голос его звучал скучающе. — Полагаю, коллеги будут счастливы узнать, что Абраксас Малфой не способен достойно воспитать единственного сына. А будешь ли счастлива ты, моя дорогая? Прояви любезность – ответь честно. Вальпургиев Рыцарь замолчал. Убедительнее всего оправдания звучат в тишине. Как и ложь.
Ursula Malfoy: Когда-то давно мать сказала Урсуле, что жизнь в браке равносильна вышиванию четвертным крестиком. Вышивальщица тянет тонкую нить-паутинку, пытаясь захватить иголкой лишь одно перекрестие на ткани. Чуть больше захватил – и весь узор перекошен. Была картинка - вышло уродство. И сидит вышивальщица над тканью, не разгибая спины, работает аккуратно, педантично, с неослабевающим вниманием, трудиться денно и нощно. Только так добьется она результата. Только так, и ни как иначе. Урсула вышивание не любила, не видя в нем особого смысла, кроме обычного изничтожения времени. Да и слова матери восьмилетняя девочка не осознала, хотя и запомнила. Так, на всякий случай. Однако ж пригодилось знание почти сразу после свадьбы. Житейский опыт нельзя почерпнуть из книг, он набирается только со временем, капля за каплей, стежок к стежку. Вот уже больше десяти лет миссис Малфой терпеливо вышивала панно собственной семейной жизни, стараясь не спешить, не затягивать нить, не путать нити и всегда захватывать лишь одно перекрестье. Иногда она с иронией вспоминала свои жалкие эксперименты по вышивке. Если бы женщина знала, что будет заниматься всю оставшуюся жизнь тем же, но в более крупных масштабах, интересно, стала бы она прятать мотки ниток по углам или просто спалила бы все разом? К чему мелочиться, когда всегда можно сделать нечто великое и неповторимое? Иногда, правда, узор был крайне сложным и многоцветным. Тогда приходилось продвигаться вперед с утроенным вниманием, но результат того стоил. Сейчас на полотне ткани собрался новый узелок, который жизненно важно было распутать без потерь и вреда для всего остального полотна. Дети – цветы в родительской жизни. Даже если отвлечься от того, что цветы бывают принципиально разными, от ландыша и незабудки до росянки и раффлезии, то обычно ни кто не думает о том, что вся флора растет. И время от времени распускается. И не только флора. В этот момент родителям свойственно начать разбираться в том, кто же сажал, растил и чем полевал своего отпрыска. «Твой сын» - это если выросло что-то странное, сравнимое разве что с помесью кактуса и дуриана. «Мой сын» - это на случай редкостного сорта тюльпана или пиона. Урсула отдавала должное мужу, тот ни разу не пытался абстрагироваться от Люциуса. Пусть и не от любви, а от чувства собственности. Но много ли людей способны признать собственное творчество, если чадо у вас на глазах превратило в груду черепков вазу династии Тан? Сидящая на самом крае кресла женщина пребывала в состоянии легкой эйфории с небольшой примесью умиления. Абраксас во всей красе. Потрясающее зрелище. Впрочем, это было вполне обычное для нее ощущение в присутствии супруга. «Мой сын»… Умилительно. Даже в такой ситуации. Текущее же состояние самого мужа Урсула определяла как раздраженное. Абраксас злиться не умел. Он либо раздражался, либо впадал в состояние ледяного бешенства. Середины не существовало. Бешенство же в исполнении Малфоя-старшего выглядело настолько ужасно, что став свидетелем однажды, женщина более не желала повторять такие эксперименты. Тем более, над собой. Урсула послушно посмотрела в сторону того, что еще утром было котом. Она ни за что не отказала бы себе в удовольствии насладиться еще разок мучениям наглой твари. Будь ее воля, и Персиваль остался бы таким навсегда. Какая жалость, что Абраксас скоро снимет все заклинания. Слишком скоро. Даже будь она строгой и суровой матерью, она ни за что не стала бы наказывать Люциуса за подобное. Кот свое честно заработал. Но не говорить же подобное супругу. Урсула справедливо полагала, что тот подобными идеями не проникнется. Но что же она была бы за мать и жена, если бы у нее не было бы заготовлено ответа на любой вопрос мужа о сыне? - Видишь ли, дорогой. Наш мальчик пошел характером в тебя. Потому и молчит. Персиваль от чего-то узрел в Люциусе своего соперника и врага. Так что теперь они вдвоем увлеченно отстаивают свои права и обязанности. Ты же не думаешь, что твой кот не отплатил сполна? Боевые царапины у нашего ребенка я уже залечила. А до кота не успела добраться, он сбежал сюда, в кабинет, под твою защиту. Впрочем, в следующий раз я могу сначала расколдовать кота, а потом заняться сыном, если ты сочтешь, что так будет правильнее. – Можно было бы еще добавить, что наглой толстой морде подобные экзерсисы наследника обычно не вредили. Кот прекрасно пережил и розовый мех с зелеными подпалинами, и орлиный клюв, и даже кряканье взамен мяукания. С точки зрения восхищенной матери, это означало лишь огромный талант сына к трансфигурации. Просто раньше Урсула успевала изловить волосатый кирпич раньше, чем Абраксас возвращался домой. Однако, эта информация тоже попадала в разряд «Лишнее». – А молчит Люциус от того, что, как и положено Малфою, хочет разобраться со всем сам, без вмешательства взрослых. Он у нас очень самостоятельный и волевой мальчик. Кстати, он растет настоящим магом. Не кидает в бедного котика камнями, не пинает, вообще не применяет физическую силу. Люциус сразу колдует. При том очень даже неплохо для пятилетнего ребенка. Мало кто из его сверстников смог бы повторить подобное. Преобразование живого - это же практически высшая магия. Еще бы. Мало у кого из сверстников была такая практика, как у Люциуса. Но об этом упоминать уж тем более не стоило. Главная задача жены – беречь мужа. И Урсула старалась изо всех сил. Нельзя травмировать уставшего на работе мужчину, особенно если он еще даже не ужинал. Нет, про палочку она не забыла. Просто сочла, что в данный момент проще разговаривать о чем-то одном, не распыляясь. Если Абраксасу будет важно, он потом уточнит. Если не важно, то… То оно и к лучшему. Стежок был сделан.
Abraxas Malfoy: Любовь спасет мир. А еще мир спасут шоколадное молоко и тыквенный пудинг, потому как сомневаться в существовании шоколадного молока и тыквенного пудинга не рискнет даже самый отчаянный из смельчаков; сомневаться в любви – долг и обязанность каждого. Сплетни о любви соприродны сплетням о шестикрылых единорогах – всякий, имеющий уши, непременно слышал раз или два захватывающую историю о том, как двоюродный брат ассистента вашего, предположим, домашнего целителя поздним вечером двадцать восьмого июля n-ого года видел не дальше как на расстоянии вытянутой руки это в высшей степени фантастическое чудо; правда, сам двоюродный брат ассистента вашего домашнего целителя был в то время немножечко пьян, а так же с детства страдал косоглазием. Любовь – выдумка; уловка природы, заставляющая людей размножаться. Иногда силой. Абраксас Малфой в любовь не верил. Абраксас Малфой не верил в то, к чему нельзя прикоснуться или что нельзя заставить под заклятием Империус выполнять вашу собственную волю. Любовь казалась Вальпургиеву Рыцарю явлением маловажным и уж конечно не заслуживающим ни внимания, ни сил, ни ресурсов, которыми Малфой хоть и обладал в изобилии, но которые тратить предпочитал осознанно и эффективно. С юных лет будущий Пожиратель Смерти вытравливал из себя все человеческое; все, что так или иначе, являлось атрибутами полноценной, счастливой, социально уместной личности – страх, горечь, печаль, сострадание, любовь. И, надо сказать, преуспел. Должно быть тому способствовала какая-то врожденная эмоциональная рудиментарность. Еще будучи мальчишкой, Абраксас никогда не плакал, а, упав и расшибив колени, тотчас же поднимался на ноги, категорически оглядывал себя, стряхивал с одежды пыль и долго думал, где же он допустил ошибку и как бы не повторить ее в следующий раз. Арктурус своим наследником гордился; но сейчас, в возрасте тридцати четырех лет, Абраксас Малфой понимал: отец не столько гордился сыном, сколько боялся его. Ребенок должен оставаться ребенком, ему положено шалить, капризничать, требовать сладкого, требовать ручную сову, щенка или котенка. Абраксас никогда ничего не требовал. Он говорил и получал, поскольку отказать юному Малфою было невозможно. И все-таки избалованным Малфой не рос. Малфой рос одиноким, сильным и целеустремленным. Он умел и любил побеждать; умел и любил командовать, умел и любил ставить цели и целей добиваться; абсолютно не понимая, что есть такое эта самая любовь. Для умения красиво ходить на высоких каблуках, женщине вовсе не обязательно профессионально разбираться в физике и пересказывать наизусть многочисленные труды, посвященные гравитации. Она просто ходит. И все кругом восхищаются. Абраксас Малфой задумался. Женщины. Женщины – это замечательно. Женщины – это истинные цветы жизни, дети – всего лишь семена. Пожиратель Смерти не знал, любил он Урсулу, или нет. Вероятно, любил, ибо не любить столь очаровательное белокурое, невыносимо красивое создание было бы непростительной глупостью. Да, Урсула действительно была красива, красива настоящей, полной жизни красотой; не в пример этим субтильным волшебницам из министерства, перенявшим маггловскую моду на анорексию. В острых углах нет гармонии. Красивая женщина должна быть гармоничной. Урсула была. Красива и чрезвычайно умна. Женой Абраксас восхищался, но высказывать свое восхищение вслух считал слабостью. Единственной слабость, которую Малфой признавал, была какая-то удивительная привязанность к кошкам. С детства Пожиратель Смерти держал в доме котов: рыжих, белых, черных, серых, дымчатых, черепаховых. Благородные, проницательные и непокорные животные. Они заставляли Абраксаса улыбаться. За Персиваля Вальпургиев Рыцарь готов был убить с тем же пылом и с той же решимостью, с каковой уничтожил бы всякого, дерзнувшего причинить вред его семье. Однако терялся, когда маленькие трагедии случались уже внутри самой семьи. Он не понимал, что Люциус и Перси могли не поделить между собой, не понимал, почему сын не испытывает такой естественной привязанности к отцовскому питомцу и абсолютно не понимал, почему Урсула выгораживает Люциуса. Люциус допустил промах, а за промахи положено расплачиваться. Любил ли Абраксас Малфой единокровного сына? Бестолковый вопрос. Любить сына – долг, к долгам Абраксас Малфой относился со всей ответственностью и со всей серьезностью. Особенно к долгам рода. Обладатель блестящего интеллекта, в делах материй тонких Пожиратель Смерти был полным невеждой. Глубокий омут чувств Малфоя-страшего оказался столь мелким, что утопиться в нем не смог бы даже муравей. — Моя драгоценная, — Абраксас чуть склонил голову на бок. — Не пытайся взывать к моей гордости. Я и в кошмарном сне не могу представить своего сына пусть и в мелочах подобным маггловскому отродью. Люциус – наш с тобой сын. Наш. Он обязан быть талантливым, обязан быть способным, обязан быть Малфоем. Но и ярчайший из алмазов без огранки не сравниться с бриллиантом. Люциус распоясался. Его своеволие не доведет до добра нас всех. Через шесть лет он поступит в Хогвартс, еще через шесть станет совершеннолетним. Двенадцать лет, Урсула, - это очень мало. Двенадцать лет – это ничто и не хочу через двенадцать лет видеть своего сына никем. Если ты и дальше намерена потворствовать «шалостям» Люциуса, я вынужден буду усомниться, а достоин ли он зваться моим сыном. Между «нашим сыном» и «моим сыном» великая разница. Подумай, Урсула. — Абраксас вздохнул. — Я никогда не откажусь от Люциуса, он моя плоть и кровь; но я всегда способен отказать Люциусу в себе, а вместе с тем в имени и наследстве. Отвратительная тема для беседы, верно? Предлагаю остановиться. Поэтому снова задам вопрос – зачем ты позволила ему играть с волшебной палочкой? Тебе безразлична участь Перси – я знаю – но ведь покалечиться мог сам Люциус. Вальпургиев Рыцарь холодно посмотрел на жену. Разговор был ему неприятен, и он не хотел повторять его в будущем.
Ursula Malfoy: Ложь – явление странное. Она куда более требовательна к своему создателю, нежели правда. Ложь не терпит небрежности, невнимательности, лени. Ложь не выносит дураков и неумех. Она мстит безжалостно и жестоко, уничтожая всякого, кто посмел отнестись к ней без должного уважения. Не достаточно просто придумать ложь, ее надо еще обрядить в обличия правды, связать сотнями нитей с реальностью, придумать прошлое, наметить будущее, найти нужное место в сегодняшнем дне. Чтобы чужеродное явление не выпячивало в канве событий, не выделялось в паутине чужих действий. Ложь должна быть на много логичнее правды. Только тогда она обретет плоть и кровь, только в этом случае станет полноправной реальностью. Лишь самая логичная и правдоподобная ложь со временем имеет шанс стать историей. Урсула не любила врать. Женщина не видела смысла в подобной трате собственных сил. Куда проще недоговорить или же просто использовать нужные слова, превращая правду в сказку. Скажи человеку, что время бежит, и он решит, что еще имеется шанс успеть все сделать. А скажи, что время ушло, и человек погрузиться в пучины унынья, опустив руки. Реальность куда более зыбкое и нестабильное явление, чем выдуманное действие. Врать же мужу Урсуле даже в голову не приходило. Она могла умолчать, не договорить, не упомянуть о чем-то, решив, что эта информация Абраксасу ни к чему. Право слово, какая мужчине разница, что именно за процедуры она прошла сегодня в салоне? Главу семьи Малфоев даже счет из салона не слишком-то волновал. Так к чему рассказывать? Реальность, как правило, скучна и занудна до невозможности, а многие события не стоят даже воспоминаний. Но дело было даже не в этом, а скорее в понимании Урсулой семейных ценностей. Ей была глубоко противна мысль об обмане Абраксаса. Быть может, это было слишком наивно с ее стороны, но женщина считала, что если муж не может доверять жене, то кнат цена такому браку. Не собиралась она изменять своим принципам и в этот раз. Однако ж, перед Урсулой стояла проблема. Вообще-то, палочку Люциусу она дала сама, будучи в трезвом уме и здравой памяти. Ребенку ни чего не грозило, так как мать за ним присматривала. Сыну так хотелось научиться отпирающим чарам, а она не видела причин отказать своему птенчику в такой малости. Персиваль подвернулся совершенно случайно. Урсула вообще не любила животных, ее с детства раздражали все эти собачки, лошадки, птички. Единственное, на что они были годны, так это на ингредиенты в зелья. Но вот беда, зелья женщина тоже не слишком жаловала. Принимая их полезность в жизни каждого мага, сам процесс варки, это вонючее и грязное действо, она старалась исключить из сферы своих интересов. Коты же миссис Малфой попросту угнетали своей беспричинной наглостью, невоспитанностью и ленью, Урсула не понимала, что же Абраксас нашел в этих животных. Тем не менее, коли уж муж их так привечал, жена была готова мириться с этими никчемными и неприятными соседями. Мужчина имеет право на безобидное хобби, нравиться оно супруге или нет. И уж совершенно точно она бы ни за что не дала Люциусу просто так, из пустой прихоти, издеваться над Персивалем. В конце концов, отцово имущество есть отцово имущество, и значит, кот порче не подлежит. Все было бы хорошо, если бы наглое животное не обзавелось бы привычкой подкарауливать мальчика, кидаться тому под ноги и вцепляться когтями и зубами в одну из нижних конечностей, так что в своем текущем состоянии кот был виноват сам целиком и полностью. Но это был как раз тот случай, когда реальность была скучна, как первородный грех. К тому же, возьмись Урсула рассказывать эту долгую эпопею Абраксасу… Ну да, она дала палочку сыну вопреки пожеланиям мужа, и что? Это же не повод оправдываться. Да и вины особой Урсула за собой не чувствовала. Скорее, неудобство. В целом Абраксас ведь был прав, волшебная палочка не игрушка, но Люциус находился под непрестанным присмотром матери. Даже тогда, когда накладывал проклятие на кота. И как прикажете объясняться с супругом? Правда, только правда и ни чего, кроме правды. - Вопреки уже имеющемуся у тебя предубеждению, мне небезразличен твой кот. Я уже не говорю о Люциусе. Мне действительно жаль, что так вышло с Персивалем, я бы желала, чтобы он избрал другой объект для охоты, а не точил свои когти о ноги нашего сына. Что же касается волшебной палочки, то да, я дала ее мальчику. В конце концов, он должен знать основы колдовства. Это был не первый раз, когда Люциус пробует заклинания, и тебе это известно. Как известно и то, что палочка оказывается у нашего сына в руках только под моим присмотром. А то, что Люциус пытается разобраться со своими проблемами сам, лишь показывает то, что через шесть лет, когда он пойдет в школу, сын будет вполне самостоятельным и независимым молодым человеком, а не мямлей, неспособным без нашего руководства и слова вымолвить. И Люциус не играл волшебной палочкой. Мы с ним занимались. Прямая спина, расслабленные кисти рук, прямой взгляд, спокойный голос - с мужем нельзя иначе. Разум Абраксаса отличался повышенной сложностью и запутанностью. Урсула часто ощущала себя стоящей на распутье в минойском лабиринте, причем ариаднова нить ей вовсе не полагалась. Ее муж всегда продумывал все на десятки шагов вперед и если решал извести окружающих о результатах, то сообщал лишь конечные выводы. Найти же промежуточные звенья и составить из них логичную непротиворечивую цепочку должен был сам слушатель. Урсуле повезло, ее чаще других оповещали о намерениях, а не ставили перед свершившимся фактом, так что на поиск следствий для каждой причины она тратила изрядную долю супружеской жизни. Однако именно это и составляло в ее глазах изрядную долю очарования мужа, именно это и покоряло, подкупало, кружило голову. Абраксас никогда не ошибался в выводах, и если Урсуле удавалось воссоздать ход его рассуждений, то она испытывала глубочайшее удовлетворение. Для нее это была своеобразная игра разума, бесконечно захватывающая и невозможно очаровательная. Сейчас ей как раз предлагалось решить очередную задачку, к которой она пока не знала, как подступиться. Что больше раздражало мужа, состояние кота, открытое неповиновение Люциуса, ее собственное несогласие или…
Abraxas Malfoy: Абраксас Малфой никогда не делил мир на черное и белое. Возможно, Абраксас Малфой страдал социальным дальтонизмом. Неделимая, монолитная картина вселенной в восприятии Вальпургиева Рыцаря представляла собой вязкую, серую слякоть, где каждый шаг в сторону полутонов расценивался как попирание исторически сложившихся закономерностей и безжалостно карался на месте. Абраксас не делал различий между добром и злом, предпочитая роль коронного свидетеля и ни коем образом не вмешивался в ход естественных событий, пока не чувствовал, что земля под ногами из привычной вязкой слякоти превращается в зыбучие пески; тогда Малфой брал в руки палочку и выходил на сцену. Спектакль длился не более одного акта. Грязнокровных статистов Абраксас выводил из игры с изяществом прирожденного режиссера, хотя сам, впрочем, отнюдь не мог претендовать на должность ведущего лица – первый ассистент режиссера, таково было его призвание. Ближайший и преданнейший соратник Темного Лорда, фанатик, стратег и негласный исполнитель, вопреки очевидной логике был лишен какой бы то ни было, даже зачаточной, системы пресловуто моральных ценностей, чье отсутствие с лихвой и знанием дела восполнял – что интересно – не энтузиазмом, а угрожающе четким пониманием метафизической связки «долг-обязанность-исполнение». За всю свою относительно недолгую жизнь Пожиратель Смерти ни разу не пытался выйти за пределы единожды установленных рамок общественно одобренного и социально зарекомендовавшего себя способа существования, как то: «следуй традициям рода и ты будешь прав». Ни о какой свободе мысли, слова и уж тем паче действия не было и речи. Свобода в пределах замкнутого круга, каковым и является вся наша причинно-следственная жизнь, есть понятие абстрактное; приятное глазу, но только до тех пор пока цветовая канитель перед глазами не приведет к слепоте. Если слишком долго всматриваться в картины абстракционистов – можно сойти с ума. Точно так же и со свободой. Жизнь – замкнутый круг, лучше прочих это понимают белки. Да, вся жизнь – круг в квадрате и никто не застрахован от удара об угол. Домашняя свобода заменяется свободой офисной, офисная – гробовой; задача человека – приспособиться. Абраксас Малфой любил пофилософствовать на досуге, однако всякое его умствование обрывалось на середине, комканное и сумбурное, выталкивалось новым потоком мыслей, угасало на мели, или возращалось обратно к точке отправления. Не жизнь, а палиндром с замашками аллегории. Будь у Вальпургиева Рыцаря мало-мальски развитое воображение, он бы, должно быть, расстроился. Жену Пожиратель Смерти слушал внимательно, с любопытством следя за выражением болотно-зеленых глаз и белокожим математически правильным лицом. Абраксас не собирался уличить миссис Малфой во лжи; Урсула не отличалась особой честностью – Абраксас признавал это и более того, всячески поощрял, - но лгать мужу Урсула не осмелилась бы. Вернее так – лгать мужу – это стратегически неверный, опрометчивый и, говоря откровенно, глупый шаг. Зачем лгать тому, кто по отношению к тебе сам всегда предельно честен? Поразительно, но Абраксас Малфой лгал чрезвычайно редко. Лгут приспособленцы. Абраксас Малфой не приспосабливался, он приспосабливал мир и людей, его населяющих. Результатами был неизменно доволен. Кроме одного. Собственный сын, Люциус, приспосабливаться, видимо, не собирался; и это было грустно. Именно грустно. Дубликат, должный когда-нибудь занять место оригинала, свойства оригинала отчего-то перенять не стремился, напротив – удалялся все дальше и дальше, если и, не пытаясь изменить дарованную художником цветовую палитру, то сгустить краски, или добавить полутона. А полутона – все правильно – Абраксас Малфой ненавидел. Только бы знать, где в его расчеты закралась… статистическая погрешность, он бы не преминул начать сызнова. Но, что поделать, было уже поздно. Придется обходиться подручными средствами и лепить из глины человека. — Я благодарен за твою заботу о нашем сыне, Урсула, — сухим бумажно-деловым тоном, каковым говорил секретарю «не беспокойтесь, я подпишу», произнес Абраксас. — И я одобряю твои попытки обучить Люциуса магии. Не сомневаюсь: все, что ты делаешь идет нашему сыну во благо. Но пока у него нет собственной волшебной палочки, пока он не достиг совершеннолетия и пока он находится под крышей моего дома, я хочу, чтобы его уроки самостоятельности проходили под моим надзором. Я не хочу вырастить Люциуса, как ты выразилась, «мямлей», но и расти взбалмошным, недисциплинированным мальчишкой не позволю. Непокорный сегодня, завтра он станет бунтарем. А бунтари в роду мне не нужны. Бунтари рушат, моя цель – созидание. Ты не думала, Урсула, что этим утром Люциус заколдовал моего кота, а через несколько лет приведет в дом грязнокровку? Узкие ноздри Абраксаса расширились. Нет, пожалуй, не стоило прибегать к крайностям. Во всяком случае, время покажет. И лучше перестраховаться сейчас.
Ursula Malfoy: Еще во времена помолвки Урсула отдала бразды правления Абраксасу, признав за ним первенство во всем. Почему бы и нет, если так посчастливилось повстречать человека, таланты которого превосходили ее собственные? Никому иному она бы не позволила командовать своей жизнью, никого иного не подпустила бы так близко к себе. Но свет яркой звезды нужен многим, мало кто может жить без солнца. Урсула никогда не сетовала на частые отлучки мужа, довольствуясь редкими семейными вечерами. Она берегла для мужа дом, старалась создать для него место, куда всегда можно вернуться. Рождение наследника женщина первоначально восприняла лишь как исполнение пожеланий Абраксаса. Самой ей дети были не так уж и нужны, но ради удовольствия мужа чего не сделаешь. Однако ж, мужчины часто забывают, что умные гордые наследники рода, гордость родителей и объект восхищенной зависти знакомых на этот свет приходят в виде маленьких орущих вечно голодных комков ярко-красной плоти. Новорожденному все равно, в какой семье он родился, сколько денег на счетах у его родителей и сколько поколений на родовом древе. Так что на руках у Урсулы оказался сын, крохотный, беспомощный, и не интересующий в данный момент мужа ни в малой степени в силу своей несознательности. И без сомнения принадлежащий Абраксасу. А еще ей. До этого у супругов были общие интересы, общие знакомые, общие воспоминания. И вот теперь они вместе создали нечто, объединяющее их, содержащее в себя в равных долях и Урсулу, и Абраксаса. Это было новое знание, новое понимание, новая ступень самосознания. Женщина с упоением отдалась новым ощущениям. Частичка мужа, такая хрупкая, такая беззащитная, такая зависимая. Урсула была готова проводить с сыном каждое свободное мгновение. К ее счастью, Абраксас обнаружил, что орущий младенец вырос до стадии «мальчик», когда Люциусу было уже почти пять, Урсула уже успела свыкнуться с новизной и свести ее к повседневности. Но с другой стороны, она уже успела привыкнуть к мысли о том, что это ее мальчик. Во всех смыслах. Теперь в ней активно боролась профессиональная жена с сумасшедшей матерью. Разумом женщина осознавала, что вообще-то муж прав, мужчина должен воспитывать сына. Видеть, как Люциус растет изнеженным и невоспитанным, она не желала. Но и отказываться от своих прав тоже была пока не готова. Но возражать мужу было неправильно, ведь он прав. Не заметив того, Урсула сама загнала себя в замкнутый круг, и теперь все время перебирала доводы за и против, постоянно противореча самой себе. При этом, с чисто женским упорством она даже не пыталась найти альтернативу. Не желала. Не хотела. Знала, что это мелко и недостойно, малодушно, в конце концов. Слабость. Отвратительно. Можно было бы попробовать договориться с Абраксасом. Что еще более мерзко. Отмолчаться? Нет, тоже плохой вариант. Согласиться, а потом сделать по-своему? Гадость. Урсула шевельнула пальцами, словно перебирая клавиши рояля, и подняла глаза на мужа. Нет, не глаза в глаза. Какой уж тут вызов, Мерлин упаси. - Люциус никогда не совершит ни чего подобного. Да, сын не уживается с твоим котом, но подозревать его в подобном… - Урсула медленно вздохнула, пытаясь отделаться от неприятного ощущения, она ненавидела подобные разговоры, находя их крайне неприятными. – Я всегда ставила ему в пример тебя. Другое было бы по меньшей мере странно. Но, по правде говоря, не вижу противоречий между изучением магии или истории и твоим на него влиянием. Прости меня, дорогой, но я действительно не понимаю, как одно противоречит другому. Его упрямство действительно не допустимо. Но причем тут уроки чистописания? Я не подрываю твой авторитет. В конце концов, если не доверяешь мне, давай найдем учителей. Можно было бы еще еще добавить, что Абраксас пропадал на работе большую часть времени и видел Люциуса слишком редко, чтобы можно было говорить о постоянном влиянии и систематическом воспитании. Но это могло бы прозвучать как обвинение в небрежности, чего Урсула допустить не могла ни как. Будь на месте Урсулы кто-то иной, и он, скорее всего, впал бы в прострацию, осмысливая теорию замещения любви. Если природа не любит пустоты, а ты не любишь кого-то, скажем, котов, то рано или поздно эмоционально незаполненная ниша потребует иного содержимого. К примеру, любви к грязнокровкам. Мысль сама по себе для чистокровной ведьмы просто ужасающая, но миссис Малфой в данный момент было не до этого. Она лишь слабо вздохнула, когда столь неприятное для слуха слово всплыло в разговоре. К тому же, в словах мужа она, наконец, уловила намек на проблему. Опустив глаза долу, женщина рассматривала собственные пальцы, внимательно слушала все, что говорит Абраксас.
Abraxas Malfoy: Все, что человеку необходимо для счастья, свободно умещается на одной стороне визитной карточки – имя и номер лицевого счета в банке. Остальное можно смело сдать в утиль и лишний раз не мучиться, вскакивая по ночам в холодном поту при мысли, уж не пробрались ли в дом воры и не придется ли собирать заново начатую еще покойным дедушкой коллекцию редких и столь симпатичных марочек. Счастье условно, не прогнозируемо и лишено стабильности. Оно приходит, когда вздумается, что при условии полнейшего отсутствия мозгов у исследуемого объекта случается примерно раз в два-три миллениума; и уходит незамеченным. Возможно, благодаря своей эталонной пунктуальности, англичане самые несчастные люди во вселенной. Хотя это неважно. Если что-то в мире и способно объединить людей всех рас, вероисповеданий, гендерных признаков, социальных градаций и дарвинистских архетипов – так это библейская уверенность в собственной несчастности. Все люди несчастны и точка. Абраксас Малфой тоже был своего рода несчастен, это был странный, невообразимый род несчастья, не вписывающийся ни в одну структурированную систему ни одной из психологических школ. Малфой относился к тому типу людей, чье сознание не приемлет половинчатого счастья, выбирая либо все, либо ничего. И никогда не останавливается на достигнутом. С рождением Люциуса Вальпургиеву Рыцарю начало казаться: он практически достиг абсолюта, достиг той вершины, с высоты которой можно томно взирать на мир, расслабленно дымя дорогой сигарой и лениво попивая сухое красное. В этом и состояла его первая ошибка. Неведающий простых человеческих страстей, Абраксас Малфой решил: для продолжения рода… достаточно продолжить род. Поделиться генами с достойной женщиной и рожденный вскоре наследник, благодарный уже тем, что ему повезло появиться на свет в семействе Малфоев, продолжит дальнейший путь самостоятельно. Ведь у него действительно есть все – есть благородная кровь, благородные гены, прекрасная наследственность, только и ждущая часа, дабы проявиться во всей, как говорится, красе. Разве розе положено заботиться о своих семенах? Неужели из семян розы может вырасти подсолнух? Безусловно, нет. Так было и с Люциусом. Так было и с Абраксасом. Арктурус Малфой, даже в худшие дни беспробудных депрессий бывший человеком куда более нежным, теплым и отзывчивым, чем Абраксас в моменты редчайшего веселья, не позволял себе снисходительного отношения к сыну. Он был строг, бывал груб и бывал вспыльчив. Но нынешний взрослый Пожиратель Смерти Абраксас Малфой и мысли не допускал, что с детьми можно и – о, Салазар! – нужно обходиться иначе. Ласки, задушевные беседы, похвалы – абсурд, несущественная деталь, если не порок, развращающий и извращающий все, к чему прикасается; все, что, казалось бы из лучших побуждений, старается оберегать; все, что… быть может, в глубине души любит. Нелепица. Дети – аморфное, мягкое месиво; не используй резец сейчас, не прокали в печи сегодня – завтра они расползутся, превратятся в бесформенную безмозглую человекообразную кашу, не способную постоять ни за себя, ни тем паче за других. Абраксас действительно желал видеть Люциуса точным своим подобием, ибо знал – только так у мальчика будет шанс выжить в этом жестком, жестком, не знающем пощады мире. Деньги, имя, социальный статус – элемент приходящий. Опыт подсказывал и практика показывала – безродные грязнокровки умеют отлично ассимилироваться в обществе, умеют строить карьеру и добиваться немыслимых, невероятных, противоестественных успехов на магическом поприще, а у них изначально не было ничего. Вообще ничего. У Люциуса был в распоряжении целый мир, однако мальчишка целому миру избирал крошечные, постыдные радости – издевательство над отцовским котом. И, сдается, Урсулу это устраивало. Урсула, честолюбивая дочь Лестренджей, полагала, будто юному Малфою полезна самостоятельность. Какое заблуждение! Самостоятельность хороша в разумных пределах, а разумные пределы не выходят за границы разума Абраксаса Малфоя. — Нет, Урсула, — Вальпургиев Рыцарь вздохнул. — Не совершит. Люциус никогда не совершит ничего такого. Ничего, что заставило бы в последствии сожалеть тебя, или меня. Люциус вырастит достойным сыном своего отца и не менее достойным матери. А все потому, что я лично прослежу за его воспитанием. Я доверяю тебе, Урсула. Ты единственный человек в мире, которому я, не лукавя, могу это сказать. И ты прекрасно знаешь, я не сомневался и не сомневаюсь в искренности твоих побуждений; не сомневаюсь в логичности твоих доводов и рациональности твоих мотиваций. Повторюсь, Урсула, я не сомневаюсь в тебе. Но я сомневаюсь в Люциусе. Сомневаюсь, способен ли он отличить урок от забавы, а забаву от жизни. Это-то меня и пугает. С сегодняшнего дня занятия Люциуса будут проходить строго под моим присмотром. Я не стану вмешиваться, я буду наблюдать. Три-четыре раза в неделю. Для пятилетнего мальчика вполне достаточно. Не обсуждается, Урсула. Абраксас сцепил руки в замок и воззрился на жену. От нее требовалась малость – покорность.
Ursula Malfoy: Если б Урсулу Малфой кто-нибудь спросил однажды о том, каким ей видится мужское мышление, после некоторого размышления она бы, пожалуй, представила бы себе бескрайнюю бездну, затянутую туманом, из которой то тут, то там торчат острова и скалы, объединенные сетью мостов и арок. Чтобы достигнуть цели, мужчина выбирал нужный островок, определялся с цепочкой переходов до него, и шел вперед, не обращая внимания на все остальное. Туман в бездне радостно скрывал от путешественника бытовые мелочи, незначительные счета, мелкий ремонт, несущественных людей… Мужчина не замечал по дороге ни архитектуры мостов, ни красот пейзажа, но особенностей дороги. Ровно до тех пор, пока все намеченные мосты были на месте. Если же в пути образовывалась прореха, путник застывал на краю. Вовсе не для того, чтобы всмотреться в бездну. А ради выбора нового маршрута. Точка тут, контрольный пункт там, намеченная цель через три перехода. Бинго. Бездна огромна, количество островков-целей несчетно. И, великий Мерлин свидетель, путешественника не интересует счет за ремонт моста, по которому он прошел. Для женщины жизнь проходит в тумане. В том самом, что укрывает бездну. К счастью для себя, Урсула никогда ни о чем подобном не размышляла. Способность мужа видеть основное в любой проблеме и найти кратчайшее, наиболее оптимальное решение ее всегда восхищала. Абраксас никогда не ошибался в делах и людях. Его суждению жена доверяла полностью и абсолютно. Но иногда эта его способность могла поставить в тупик кого угодно. Даже верную и преданную последовательницу. Нет, Урсула вовсе не была против решения мужа заняться воспитанием наследника. В этом она даже на первый взгляд видела только положительные стороны и выгоды. В том числе, и лично для себя. Во-первых, Абраксас будет проводить время дома, а не где-то еще. Более того, они будут общаться несколько часов в день. Урсула не сомневалась, что муж не удержаться и возьмет бразды правления в свои руки, лично рассказывая наследнику историю магического мира, его обычаи и традиции. Рассказчиком старший Малфой был великолепным. Он много знал и мог кратко, четко и интересно его преподнести. Не в силу того, что хотел нравиться, а потому, что все и всегда делал идеально. Так что Урсула заранее предвкушала интереснейшие уроки. Опять же, и во-вторых, в этом была несомненная польза и для Люциуса. Лучшего учителя для него, чем отец, нельзя было и вообразить. А воспитание наследника – это будущее всего рода. Именно то, о чем так беспокоился Абраксас. Будь на месте Урсулы любая другая женщина, она бы уже, наверное, радостно улыбалась или может даже счастливо повизгивала, но Урсула была точно там, где должна быть. Поэтому она просто спокойно кивнула. - Конечно, дорогой, как скажешь. – И добавила, как полагалось послушной жене. – Когда тебе удобнее? Я перенесу все занятия. Ну и в-третьих, Абраксас шел от цели к цели, от островка к островку. И не заглядывал в туман. Воспитание наследника – что может быть важнее? А что там в тумане – кому это интересно? Муж собирался завладеть вниманием Люциуса пусть на три часа четыре раза в неделю. И того, двенадцать часов. А в неделе их всего семь дней по двадцать четыре. Минус время на сон, еду и обязанности самой Урсулы. И того, в ее распоряжении остаются почти семьдесят часов в неделю, когда сын будет по прежнему принадлежать только ей. Время, несущественное, время-мостки, время, находящееся между важными событиями. Время в тумане. Время только для Урсулы и ее дел. Опять же, если отвлечься от лирики, то первоначально речь шла о коте и дисциплине. Урсула терпеть не могла, когда разговор уходил от сути обсуждения. Но в данном случае она не стала поднимать первоначальный вопрос. От части не желая об этом напоминать. Отчасти, полагая, что муж сам об этом помнит, к чему напоминать? Абраксас ни чего не забывает.
Abraxas Malfoy: Абраксас Малфой всегда был крайне восприимчив к тонким материям – он их рвал. Не проходило и дня, чтобы Абраксас не пошатнул какой-нибудь исключительно важный закон мироздания и не втоптал в метафизический гумус некую фундаментальную истину. При этом Вальпургиев Рыцарь отнюдь не считал себя разрушителем, как раз наоборот – собственная персона мнилась Абраксасу персоной в высшей степени созидательной. В конечном итоге, если верить маггловским ученым (а им, конечно, лучше не верить, к ним лучше прислушиваться) предтечей сотворения мира служил Большой Взрыв, то есть мероприятие, которое даже самый благостно настроенный филантроп едва ли назовет созидательным. Порядок рождается из хаоса, так стоит ли удивляться количеству поломанных дров и невинных жертв? Самым прочным клеем для строительства будущей утопии служат человеческие кровь и плоть, поэтому поступками Абраксаса Малфоя в большинстве своем руководствовал объективный садизм. Делай больно другим, и пока они залечивают раны – можешь быть уверен, никто не причинит боль тебе или твоим родственникам. Ко всему прочему Пожиратель Смерти совершенно не верил в возможность существования окончательной, безапелляционной победы. Победа – это тактический маневр, краткая передышка на пути к поражению. Сейчас, наблюдая наигранную покорность Урсулы, Малфой ни в коем случае не позволял себе расслабиться. Женщины – коварнейшие существа, они нападают исподтишка и, еще не видя белков, уже готовы выцарапать глаза. Удивительно, почему до сих пор женщин считают слабым, изнеженным полом, только и годным что в услужение. Разумеется, вслух этого Малфой никогда бы не произнес (ну хотя бы потому, что его никогда бы и не спросили), однако он действительно полагал Урсулу опаснее и умнее, пожалуй, всего Аврората в полном составе. По крайней мере в отличие от тех же авроров, миссис Малфой имела над мужем власть – реальную власть, сакраментальную власть Женщины над Мужчиной; и как бы Вальпургиеву Рыцарю не было тяжело и печально это осознавать, временами он вынужден был покориться. Впрочем, достаточно редко, опасаясь вызвать у жены привыкание. Все хорошее необратимо портится, войди оно в привычку. По этой причине Малфой не признавался в любви. Он говорил жене «моя дорогая», он говорил «любовь моя», но сокровенное «я люблю тебя», Абраксас Малфой произнести был не способен, полагая, что обоюдное уважение с лихвой окупает одностороннюю любовь. Одностороннюю. Не безответную. Одностороннюю, поскольку обе стороны симпатизировали одной и той же персоне – Абраксасу Малфою. Вальпургиев Рыцарь сцепил пальцы в замок и лениво перевел взгляд на фиолетовое чудовище, мирно дремавшее в кресле. Помимо мужа Урсула наверняка любила сына. Любила обыкновенной материнской любовью. Слишком обыкновенной. Абраксас задумался. Семейство Малфоев обыкновенным не было, а значит все человеческое по определению должно быть ему чуждо. Абраксасу было, жене и сыну – вряд ли. А жаль. Когда-нибудь Вальпургиев Рыцарь надеялся передать сыну наследство, с гордой улыбкой на тонких, бескровных губах сказать «властвуй, ты достоин» и со спокойным сердцем отойти от дел. Абраксас не сомневался: так оно однажды и произойдет, но теперь это заветное «однажды», похоже, откладывалось на длительный срок. Сперва мальчишку стоило воспитать. Люциус вкусил сладость пряника, пора отведать жесткости кнута. — Превосходно, — заговорил Абраксас. Бледное лицо его казалось непроницаемым. — Я знал, ты согласишься. Мое расписание довольно плотное. Кроме службы министерству, я служу и обществу. Мне нелегко выкроить в графике свободное время. Но я пойду на жертвы. Я пойду на жертвы, раз уж больше никто на это не способен. Предлагаю устраивать занятия четырежды в неделю: по понедельникам, четвергам и в выходные. Первое задание будет таким – Люциус в моем присутствии расколдует Персиваля. Ты не станешь ему полагать. Если он сумел заколдовать кота, логично предположить – в его интересах вернуть Персивалю изначальный облик. На этом все. Абраксас поднялся из-за стола, давая понять об окончании разговора. Отвечать Урсуле было абсолютно ни к чему, но Малфой не спешил покидать кабинет.
Ursula Malfoy: Любое живое существо подчиняется инстинктам, вбитым в него природой. И противиться этому факту есть занятие бессмысленное и неблагодарное. Без инстинктов нет жизни, сие истина в высшей инстанции. Инстинкт заставляет дышать, ходить, есть, любить, в конце концов. На основании инстинктов строится вся человеческая жизнь без исключения, будь то распорядок дня или вопросы морали. К примеру, инстинкт размножения гласит о том, что забота о своем потомстве – это хорошо, это правильно. А еще хорошо любить своих детей, защищать их, воспитывать, кормить, холить и лелеять. С точки зрения инстинкта, пищащий комочек должен вызывать у взрослых приступ умиления, восхищения или хотя бы изумления. Под понятие пищащих беспомощных комочков попадают котята, щенята, жеребята, и даже крысята. Любить маленьких и беззащитных – это естественно. Мучить и издеваться над ними – аморально. Банальные истины, известные всем нормальным людям. Если же кому-то нравиться мучить зверушек, если их надрывные предсмертные писки вызывают чувство глубочайшего удовлетворения, то значит он без сомнения тяжело болен, аморален и опасен для общества. Оно и понятно, если у человека отсутствует один из основных инстинктов, если он рискует передать подобный дефект по наследству, то ему надо помешать размножаться. Урсула всегда была равнодушна к животным. А инстинкт размножения ей прекрасно заменили ответственность перед своей семьей и желание угодить мужу. Собственно, чувство ответственности было очень сильным движителем во многих делах. Вот, скажем, наследник. Это вам не просто мальчик. Его недостаточно просто любить, правильно кормить, пичкать знаниями. Его требуется дрессировать, как и любое маленькое пищащее существо, потому что однажды оно вырастет и станет твоим продолжением, отражением тебя, лицом семьи. Плохо дрессируемое и неухоженное животное скажет заинтересованному наблюдателю столько же, сколько и явление невоспитанного ребенка. Нет, Урсула не путала зверей и детей. Разумеется, собственного сына она ценила куда больше какого-то кота. В конце концов, котов на белом свете куда больше, чем собственных детей. Но в данном случае обожаемый муж подсунул ей просто таки неразрешимую дилемму морально-инстинктивного свойства: кого спасать? Судя по настрою Абраксаса, это было просто необходимо. Но вот кого? Теоретически, Люциусу ни что не угрожало. Миссис Малфой прекрасно представляла себе все методики, которыми буде руководствоваться ее супруг при воспитании наследника. Быть может, любую другую мать они бы повергли в ужас, они бы кинулись на Абраксаса словно на какого атаха в попытке спасти своего детеныша. Но сейчас в комнате присутствовала именно дочь гордого рода Лестрейнджей, и она вовсе не была удивлена или поражена намерениями своего супруга. О чем речь? Мальчика необходимо воспитывать. Да, мать существует, чтобы иногда баловать сына, гладить его по головке и восхищаться достижениями. Но право слово, если его только баловать, то восхищаться будет не чем. Так что твердая рука отца была совершенно незаменима, Урсула не собиралась мешать воспитательному процессу. С другой стороны, был кот. Пусть, глубоко отвратительный женщине, пусть наглый и раздражающий, пусть. Однако проблемы кота всегда беспокоили Малфоя-старшего. А этого Урсула не выносила. Абраксасу хватало неприятностей и раздражителей на работе, а дома его должно было ждать спокойствие и стабильность. Женщина снова искренне пожалела, что не успела расколдовать это порождение Тиамат до возвращения супруга. В данный момент Перси ни чего не грозило, но даже магглы знают, что ломать – не строить. Одно дело, наложить на кота неизвестное науке проклятие внешней трансформации. Другое дело – расколдовать живое существо. Люциус в порыве детской непосредственности, да еще и находясь под давлением со стороны отца, мог натворить такое, что вместо кота муж получил бы и вовсе дикий конструкт, у которого внутри был бы набор внутренностей, не совместимый с жизнью кота. Урсула не сомневалась, что от этого расстроились бы все разом: и труп кота, и Абраксас, и воспитуемый Люциус, и в итоге она сама. Воочию представив себе расстроенного мужа, женщина чуть было не зажмурилась от кошмарности видения, но тут же взяла себя в руки, надо было срочно спасать кота. - Дорогой, наш сын, конечно, умный и талантливый мальчик… - Поднявшись на ноги вслед за мужем, миссис Малфой лихорадочно соображала, как бы в наиболее простой форме донести до него свои опасения. Нужно было срочно убедить Абраксаса в потенциальной опасности для жизни кота. – Но не лучше ли начинать эксперименты по трансфигурации живой плоти на более… простом и менее дорогом материале? Все же спонтанный выброс по перекраске шерсти – это одно, а практика с волшебной палочкой – это другое. К тому же у Люциуса может возникнуть неверное представление о том, что новые заклинания можно отрабатывать на Перси. И то верно, стоило Люциусу освоить чары обратной трансфигурации на живом материале, и Перси ждала незавидная судьба подопытного кролика. Урсула достаточно хорошо знала своего сына, чтобы ни мало в этом не сомневаться. - К тому же, дорогой, Люциус даже не освоил трансфигурацию неживого, ты сам знаешь, первое заклинание всегда неудачно. Разумно ли ставить подобные эксперименты на коте?
Abraxas Malfoy: Не стоит доверять случаю то, что можно доверить Абраксасу Малфою. Случай в конце концов может положиться на авось, а Абраксас Малфой полагался только на логику. Что было крайне удобно, поскольку окружающие гораздо чаще прибегали к услугам подчиненных и коллег, позволяя собственной голове находиться в бессрочном, или вернее сказать – патологическом отпуске. Пожиратель Смерти в отдыхе не нуждался. Его логика, которая, впрочем, нередко бывала в состоянии конфронтации со здравым смыслом, подсказывала Вальпургиеву Рыцарю, что с его стороны было бы несколько невежливым поручать чужой воле то, что можно выполнить самостоятельно. Объяснений такому поведению было два, в общей сложности одинаково рациональных: во-первых, чужую волю Абраксас вырывал с корнем, а образовавшуюся рану, как правило, посыпал гашеной известью, чтобы - не дай Салазар - та не отросла заново, и во-вторых, Абраксас Малфой считал унизительным пребывать за кулисами, когда можно блистать на сцене под столь чарующим светом театральных рамп. Ведь наша жизнь, как всем должно быть известно, ничто иное как театральная постановка. Временами скучная, но в ретроспективе, сколь бы парадоксально это не звучало, всегда актуальная и захватывающая. Пожиратель Смерти задумался. Задумчивость Абраксаса Малфоя не ведала о существовании таких вульгарно-человеческих понятий как пространство-время, поэтому длиться могла часами, и, вероятно, даже жила отдельно от тела, ибо в моменты своей задумчивости маг представлял собой зрелище довольно впечатляющее – на лице его тускло сияла печать вселенского равнодушия, глаза аутично стекленели и лишь уголки тонких губ меланхолично подрагивали, что ничуть не прибавляло лицу живости – напротив, у невольного свидетеля, должно быть, складывалось впечатление, что еще минута другая и у Пожирателя Смерти пойдет ртом пена. Быть может, кровавая. Впечатление, разумеется, было ошибочным. И кому как не Урсуле Малфой об этом знать. Размышлял Абраксас Малфой в первую очередь, конечно, о Перси. Нет, этот факт отнюдь не свидетельствовал в пользу теории о полном безразличии Малфоя-старшего к Малфою-младшему. Просто Перси Абраксас знал дольше, чем Люциуса, а, следовательно, и чувства, испытываемые к коту, были чуточку крепче. При условии, что чувства у Малфоя все-таки были. Абраксас хмыкнул. Персивалю шел двенадцатый год. Малфой не знал, сколько лет живут обычные кошки, однако по меркам животных волшебных Перси был относительно молод и при хорошем уходе мог прожить еще лет пятьдесят, а то и больше. Но все же та самая логика, наличием каковой Пожиратель Смерти испокон веков гордился, подсказывала, что при всем желании с котом невозможно поделиться собственной фамилией и, даже случись ему, Малфою-страшему, впасть в маразм, переписав завещание на имя Персиваля, едва ли Персиваль в обозримом будущем будет способен дать семейству Малфоев достойных наследников… хотя маленькие пушистые котята так умилительно потешны… Как ни крути, придется подумать о сыне. В одном Урсула оказалась неоспоримо права – при всех своих условно многочисленных достоинствах Люциус – ребенок, соответственно, глуп, бездарен, неуклюж и абсолютно бессовестен. Но нет такого порока, который нельзя изжить опытным путем. Пусть иногда и в лабораторных условиях. — Дорогая моя, — Абраксас сложил руки на спинке кресла, поочередно рассматривая то свои далеко не длинные и далеко не тонкие пальцы, то дверь кабинета. Беседа утомляла. — Еще пять минут назад ты дерзновенно упрекала меня в необъективности по отношению к талантам Люциуса, и вот сейчас уверяешь меня, что мальчик слишком юн для упражнений с палочкой, слишком неопытен для настоящей магии. Я теряюсь, Урсула. Мне начинает думаться – я поспешил с назначением занятий для Люциуса. Может быть, ему достаточно ограничиться простой теорией, а дабы не было велико искушение перейти к практике лишить палочки еще и тебя? Унизительно, верно? — Абраксас улыбнулся. — Не стоит воспринимать мои последние слова всерьез. Да ты и сама это понимаешь. Тогда пойми вот что – Люциус всенепременно расколдует Перси. Расколдует без посторонней помощи. И поверь, с того момента у него категорически отпадет желание испытывать каждое новое заклятие на Персивале, поскольку каждое неудачное заклятие, брошенное в кота, будет зеркально отражаться на Люциусе. Возможно, ты захочешь обвинить меня в жесткости, но не спеши. Подумай о мире вне этих стен, подумай тщательно и ты поймешь: я желаю нашему сыну только блага. Жизнь – опыт. А опыт не всегда бывает приятным, но всегда оказывается полезным. Малфой замолк, медленно расправил плечи и двинулся к выходу. — Уверен, в конечном итоге ни Персиваль, ни Люциус не пострадают. Абраксас вздохнул. Если Люциус жаждал поэкспериментировать с магией – он своего добился. Ну и что с того, что ему выпала роль подопытного кролика – по крайней мере Люциус точно ничего не упустит.
Ursula Malfoy: Высококвалифицированная жена всегда лучше мужа знает, что он имел в виду. Она нюхом, шестым чувством, ментальным полем, всем телом улавливает его намерения и пожелания. И никогда не ошибается. Иначе она не жена, а сожительница, соседка по дому. Урсула считала себя идеальной женой. И, видит Лилит, у нее на то были все основания. Какие? Ну, к примеру, муж до сих пор с ней общался в домашних условиях. Размеры поместья вполне позволяли супругам не встречаться месяцами, однако же Абраксас иногда даже сообщал жене о своих намерениях и никогда не игнорировал просто так, без повода. Да, Урсула могла собой гордиться. Но не гордилась. Ведь это было естественное положение вещей, по-другому и сложиться бы не могло. Сейчас миссис Малфой всей кожей ощущала усталость и раздражение своего драгоценного. Ему надоел разговор, очень хорошо, ей тоже. К тому же, что тут обсуждать? Раз Абраксас уверен в безопасности своего кота, то все вопросы можно считать решенными. Она спокойно двинулась вслед за мужем к выходу из комнаты. - Хорошо, дорогой. Как скажешь. Ты же знаешь, я тебе полностью доверяю. И все же, странная штука, инстинкты. Особенно, если они атрофированы. Кто-то скажет, что Урсуле пристало бы защищать сына от страшной участи до последнего вздоха, пусть в ход все средства от слез до уговоров и морального шантажа. В ответ можно было бы услышать, что леди не пристало рыдать, закатывать скандалы. И что блондинки не способны мыслить логически, а потому женщина навряд ли одолела бы в споре мужа. Но все это, как и многое прочее не имело бы ни какого отношения к Урсуле. Просто потому, что ей и в голову не приходило, что Люциусу может хоть что-то угрожать. В самом деле, мальчик растет избалованным и изнеженным. Слегка. Не сильно. Ну ладно, Урсула была готова признать, что избаловала сына сверх меры. Это было мило, пока он был маленьким, но ведь рано или поздно все дети вырастают. Полноте, Абраксас не собирался убивать сына или увечить его. Будучи сильным магом, он прекрасно контролировал бы сам процесс. А Люциус… Что ж, пришло время сыну познать значение слова «ответственность». Урсула уже мысленно продумывала план лекции «Наши поступки и их последствия», которую следовало прочитать мальчику перед сном. Он должен будет понять мотивы отца, осознать их, запомнить. И по возможности сделать выводы. Разумеется, Люциус еще слишком мал, но она постарается объяснить доступным ему языком. Оставался еще один вопрос. Пожалуй, последний на сегодня. - Я могу присутствовать на занятиях? Полчаса в обществе мужа. Может быть, даже час, хотя вряд ли Люциус сейчас сможет удержать внимание отца на столь длительный срок. Но все равно, тридцать минут – это же целое богатство! Урсула остановилась рядом с Абраксасом, заглянула ему прямо в глаза и безмятежно улыбнулась, откровенно предвкушая удовольствие лицезреть в ближайшем будущем его мастерскую работу с волшебной палочкой. Движения муже во время колдовства были столь точны и изящны, что она никогда не уставала любоваться своим мужчиной.
Abraxas Malfoy: В ряду макроценностей общества с вектором «материя» винтажная ценность Семейное Счастье условно доминантна над античной Счастье Индивидуальное. Институт семьи культивировался во все времена, но – какая ирония, какая глубокая трагедия – никогда не мог похвастаться даровитыми преподавателями. Обучение первоосновам продуктивного гендерного сотрудничества с отнюдь не платоническим уклоном отчего-то издревле возлагалось на совесть неких деклассифицированных элементов с удивительно пропитой физиономией и таким багажом комплексов, что на их примере резоннее изучать упадок и крах мировых цивилизаций в пределах конкретно взятой личности; проще – дилетантам. Еще проще – идиотам. Абраксас Малфой в силу отсутствия генетической предрасположенности, либо по причине врожденной эмоциональной рудиментарности полагал семейное счастье естественным продолжением последней завитушки в брачном контракте. Достаточно надеть женщине на палец кольцо и она инстинктивно становится хорошей женой, тем более женщина с таким безупречным набором инстинктов, как Урсула Малфой. Заботу о поддержании огня в семейном очаге Абраксас поручил жене и ни разу за годы брака не усомнился в правильности решения, лишь изредка выражая не совсем искреннее беспокойство по поводу нерационально потраченного времени – времени, потраченного на исполнение супружеских обязанностей, а именно каждодневных свиданий, без которых вполне можно обойтись, не испытывая отношения на прочность и собственные нервы тоже. Абраксас довольствовался обладанием вещью, беспрестанно любоваться ею он не видел смысла и не находил времени. Опыт предыдущих поколений Малфоев, уходящий корнями в вечность и потерянный примерно там же, говорил Пожирателю Смерти, что единственным долгом носителя фамилии «Малфой» является долг передачи фамилии следующему носителю; любить средства и достигнутую цель вовсе не обязательно. Достигнутая цель теряет привлекательность. Обретая форму реальности мечта лишается эфемерной, возвышенной красоты. Понятие красоты было Абраксасу Малфою знакомо смутно. Он полагал красивым все, чья близость не вызывала коленной дрожи и не способствовала рвотным позывам. Но достаточно красоты. В мире повседневности господствует уродство. Лучше поговорить о нем. Труд воспитания сына Абраксас решил взять на себя. Когда достигнутая цель вдруг начинает жонглировать средствами, волей-неволей приходится усомниться, а была ли она достигнута? Похоже Вальпургиев Рыцарь поторопился с выводами. Закономерности прошлого не всегда актуальны в настоящем. Если у Арктуруса получилось воспитать достойного приемника это еще не свидетельствовало о практическом успехе Абраксаса. Однако и обратного не утверждало. — Я рад нашему согласию, — вежливо отвечал Абраксас, готовый покинуть кабинет. — Твое присутствие кажется мне разумным. Присутствие, не вмешательство. Отныне магическим образованием Люциуса занимаюсь я. Этот вопрос мы обсудили и, думаю, пришли к соглашению: четыре раза в неделю на протяжении нескольких часов ответственность за Люциуса лежит на мне, остальное время за развитием мальчика следишь ты. Полно об этом, дорогая. Сейчас мне нужно заняться делами. Я буду в библиотеке. Скупо улыбнувшись жене на прощание, Абраксас подозвал Перси. Подвергшийся трансформации кот двигался неуклюже, забавно высоко поднимая лапы, и при каждом движении шевелил лиловыми протуберанцами, густая поросль которых придавала Персивалю близкое сходство с кальмаром. Абраксас любил своего кота даже таким. В отличие от Люциуса Перси всегда беспрекословно выполнял команды хозяина. Если приложить немного усилий, однажды и Люциус станет таким… Нет, не покрытым лиловой шерстью вневидовым уродцем, а… Впрочем, не стоит загадывать наперед. Время покажет и возьмет свое. Подумав так, Абраксас покинул кабинет. Ему многое предстояло осмыслить, многое подвергнуть сомнению. Но в одном Абраксас был уверен, все что не делается – делается во благо рода. И цель всегда, всегда оправдывает средства. Семейное счастье требует жертв.
полная версия страницы