Форум » Архив «Lumiere-77» » Искупление » Ответить
Искупление
Sarah Adams: # Участники: Sarah Adams # Примечания: воспоминания и еще раз воспоминания Яблоки. Запах яблочного пирога с корицей – это последнее мое воспоминание, связанное с мамой. Помню, мы сидели все вместе за столом, папа травил какие-то байки, а мама… Мама как всегда беззаботно улыбалась, а ее глаза цвета шоколада начинали искриться, отражая падающий на них свет, делая их еще более загадочными. Причем, когда на ее лице появлялась улыбка, она словно начинала светиться изнутри и чем-то напоминала мне ангела. И многим друзьям именно поэтому я говорила, что моя мама – ангел, который спустился с небес. Думала ли я тогда, что мои слова вскоре станут правдой, с единственным различием в том, что она поднимется обратно на небо? Нет, навряд ли. Я была слишком маленькой и слишком беззаботной для этого. Для меня не существовала ни будущего, ни прошлого, было только одно «сейчас», и это «сейчас» было ничем не обременено. Ведь все прекрасно – родители рядом, а сестренка даже поделилась своей частью пирога, что стало уж совершенно неожиданным событием за вечер. Обычно от Мари и не дождешься подобной щедрости. Чаще всего именно она пытается умыкнуть чужую долю, дабы захватить себе всего побольше. Интересно, а сама мама догадывалась, что завтра ее не станет? Может она о чем-то догадывалась, но не хотела нам говорить? Может что-то было такое в ее взгляде или выражении лица, что выдавало бы ее? Пытаюсь вспомнить, вызвать яркую фотографию в голову, но бессмысленно. Все не слишком четко и местами расплывчато. Нет, сейчас я этого не пойму. Да и папа слишком уж веселый, мама бы точно ему рассказала, если бы ей что-то угрожало. Наверное, рассказала бы. Да нет, точно. Зачем ей что-то от него скрывать? А вот она встает из-за стола, чтобы убрать грязную посуду и темные локоны спадают с плеч немного вниз. Когда она наклоняется за тарелками. Мне нравились мамины волосы. Из них было можно сделать столько причесок, насколько хватило бы моей детской фантазии. Да и вообще я была к ней безумно привязана. Она была для меня недосягаемым идеалом. Когда родителей не бывало дома, я часто забиралась в их спальню и примеряла мамины украшения и платья, представляя, что я – это она, и что в будущем я стану такой же красивой. Я вертелась перед зеркалом, старалась подражать ее голосу, манерам, даже пыталась копировать ее выражение лица. Однако каждый раз меня настигало разочарование – мне до нее еще далеко. А Мари. Сидевшая в уголке, лишь смеялась, глядя на мои усилия и старания и говоря при этом, что до мамы мне далеко, как нашей бабушке до Мерлин Монро. Я всегда жутко обижалась и старалась кинуть в нее чем-нибудь увесистым и как можно более тяжелым, однако останавливало то, что под рукой всегда были мамины вещи, а они для меня – это святое. И поэтому пока я все аккуратно складывала все по местам, весь запал уже пропадал, и обида полностью испарялась. Хотя как-то раз я попалась за этим занятием. Мама забыла дома какие-то вещи и была довольно сильно удивлена, увидев меня в ее платье. Я, уже начавшая паниковать и боявшаяся, что меня накажут за это, была сильно удивлена, когда мама неожиданно рассмеялась. Смех был настолько добрым и заразительным, что спустя пару секунд я уже сама улыбалась вовсю. А потом она объяснила мне, что в будущем я тоже стану такой же как и она, но для этого сначала надо вырасти, потому что в детстве она была абсолютно такой же. Для всего нужно время. Последнюю фразу я запомнила надолго, практически на всю оставшуюся жизнь. Для всего нужно время. Для того, чтобы измениться, для того, чтобы забыть, для того, чтобы стало легче, для того, чтобы понять, для того чтобы простить. Я помню, как она зашла ко мне в комнату перед сном, чтобы как всегда поцеловать меня и Мари в лоб перед сном и поправить одеяло. Когда она наклонилась ко мне, я чувствовала все тот же запах яблок с корицей, который, казалось, так и «прилип» к ее волосам. Эта смесь до сих пор неизменно ассоциируется у меня с ней. Хотя после ее смерти у нас ни разу, НИ РАЗУ, не появился на столе этот пирог. Словно это бы нарушило память о ней. А мне так не кажется. Может быть, это хотя бы на секунду позволило бы мне подумать и даже поверить в то, что она жива и вернулась домой. В душе абсолютно всегда живет надежда на то, что дорогие нам люди снова вернутся в эту жизнь. Даже тот, кто утверждает обратное и что не верит в такое, что если человек умер, то умер навсегда, все равно продолжает жить подобной надеждой, которая кроется где-то в глубине его сердца. Сейчас я жалею, что тогда не попросила ее остаться посидеть со мной хотя бы еще пару минут. Пара лишних минут, всего несколько сотен лишних секунд, но я этого не сделала. Просто пожелала ей спокойной ночи, и, зарывшись с головой в одеяло, уснула. А теперь поздно уповать на все и прося бога повернуть время вспять. Больше этих минут нет, как и многого другого. А ведь можно было бы просто попросить ее прочитать мне сказку, что стало бы еще одним не менее важным воспоминанием. Но чего нет, того нет. А следующий день, 14 июня 1970 года, навсегда врезался в мою память. Врезался целиком и полностью без каких-либо смазанных кадров или пропавших бесследно моментов. Это только так говорят, что детская память стирает абсолютно все, на самом деле это не так. Стираются только те воспоминания, о которых сам ребенок ничего не хочет знать дальше, которые ему будут просто не нужны. А этот день я не хотела изгонять из своей памяти. Точнее я пыталась, правда пыталась, но ничего не получалось. Картина 14 июня возникала перед глазами без моего на то желания. Сначала было все хорошо. Мама захотела остаться дома, в то время как папа пошел с нами гулять по городу. Это было что-то вроде традиции, как называл это отец: «Выходной день для мамы от семьи». И все было отлично. Это только в книжках пишут. Что у героев возникает предчувствие, что что-то должно произойти, потом храбрый рыцарь или кто-то еще мчится домой и успевает спасти возлюбленную от лап смерти и все заканчивается хэппи-эндом. Поверьте, это не так. Ни у меня, ни у Мари, ни даже у папы, который просто обожал маму, не было подобных ощущений. Мы веселились, как обычно, и даже не торопились домой. Но когда вернулись… Мне до сих пор писать сложно об этом, даже сейчас, по прошествии столького времени. Я никогда до этого не видела столько огня. Его было много, безумно много, и, кажется, будто он грозился поглотить все, не только дом, но и нас, замерших неподалеку. Он словно завлекал и манил к себе, но одновременно с этим вызывал первобытный страх, который зарождался в крови и проникал во все клеточки тела, заставляя тебя замереть. Он зачаровывал. Но с тех пор я его ненавижу, с тех самых пор, как он погубил мою маму. Такого я простить не могу. Он стал для меня и страхом и врагом №1, которого даже нельзя победить, которого просто невозможно искоренить из жизни. Но и смириться совсем непросто. Я впервые видела на папином лице растерянность, страх, отчаяние и боль одновременно. И это совершенно не вязалось с тем папой, который постоянно рассказывал веселые байки за ужином. Это был совершенно другой человек, который буквально за мгновение поседел на 15 лет. Оставив меня с сестрой подбежавшей соседке, он сам ринулся к дому, однако уже было слишком поздно. Пожарные, которые прибыли пару минут назад просто его туда не пустили, уверяя, что выжить не мог никто. Это ведь было мамино желание, чтобы мы жили в маггловском мире. Фактически оно ее и погубило. Тем временем, пока пожарные все еще справлялись с огнем, я обнимала сестру, прижав ее к себе, и старалась, чтобы она не видела этого пылающего монстра. Да-да, для детей, все, что становится страшным, называется всего одним словом – монстр. Я не стала исключением. В конце концов, сколько мне тогда было? 9? Да, девять лет. Всего 9 лет, которые стали переломным годом в моей жизни. Сбылась моя мечта – я стала на место мамы. Да, я этого хотела, но ведь не такой ценой. Однако судьбу не выбирают. Я даже не плакала. Не проронила ни одной чертовой слезинки, ни когда отец мертвым голосом сказал нам, что мамы больше нет, ни когда ее закрытый гроб опускали в землю. Я очень хотела заплакать! Правда! Но почему-то не выходило. Глаза были полностью сухими. К тому же рядом плакала Мари, которую тоже требовалось успокаивать. А сестра была для меня важнее, чем собственные переживания. Я думаю, мама поступила бы так же. Она просто бы забыла о себе, если бы рядом страдал близкий человек. А я, как она. Я тоже забываю о себе, потому что так надо. Потому что так лучше для сестры и для отца, который стал совершенно другим человеком. Зачем я все это пишу? Наверное, это что-то вроде искупления. Я чувствую свою вину перед ней. Не знаю почему, но я виновата. И точка. Это даже неоспоримый факт. Нельзя оспорить то, чего саман е знаешь, но это чувство съедает тебя изнутри. Оно разъедает тебя подобно серной кислоте, и этого нельзя избавиться. Просто я научилась быть сильной и не замечать этого. Стараюсь не замечать. И стараюсь простить. А мама… Мама всегда рядом, здесь со мной. И ее любимый пирог с яблоками и корицей тоже.
Ответов - 0
полная версия страницы