Форум » Архив «Lumiere-77» » [Видения во сне и наяву - 03.05] » Ответить
[Видения во сне и наяву - 03.05]
Raymond de Vries: Время и место: Хогвартс, кабинет ЗоТИ, после полудня. Участники: Ирменгильд фон Нойманн, Раймонд де Вриз. Примечания: Профессор фон Нойманн обращается к коллеге за некоторыми специфическими заклинаниями, охраняющими сны от злого влияния - последние трое суток сны у нее исключительно отвратны, и заподозрить здесь простой кошмар нет никакой возможности.
Ответов - 13
Irmenhild von Neuman: Оно перешло за грань обычных кошмаров именно в это утро, когда Ирменгильд проснулась на постели, превратившейся в комок тряпок, и обнаружила пятно крови на простыне. А потом - здоровенный ржавый гвоздь, насквозь пронзивший ступню. Нет, она не орала в голос. Дурмстранг - это вам не пансион для благородных девиц независимо, какого эти девицы пола. Но чуть не упала там же, и потом плохо помнила, как чуть не теряя сознание от тошноты, вытаскивала проклятую железяку, останавливала кровь и сама накладывала повязку. Это было воистину ужасно. Но не идти же к Помфри - объясни поди колдомедику, где умудрилась такое заработать и как. И еще, что с головой все в порядке. И еще - что этот гвоздь, дементор его дери, ей вообще приснился. Вот прямо под утро Ирменгильд видела во сне, как идет по болоту с булькающей черной грязью, по щиколотку проваливается в мох, а потом, после приступа неожиданной дергающей боли, вытаскивает из грязи пробитую ступню. И еще - в чем она не признается сама себе - утром на простыне была не только кровь. Испачканное в черной жиже полотно Ирменгильд сняла с кровати и уничтожила, попутно пытаясь трясущимися руками приготовить себе чай. Привычка взяла свое, после умывания, укладки, макияжа и чая под чтение контрольных седьмого курса дрожь все-таки кое-как улеглась, хотя Нойманн все еще пребывала в состоянии, близком к истерике. И в этом же состоянии она велу урок у второго курса Рэйвенкло. Между прочим, ничто так не успокаивает, как необходимость успокаивать других. Малыши истерили, кое-кто настолько, что не переставал реветь даже на уроке и в итоге лекция превратилась в массовую раздачу шоколада с коллективным чаепитием: Ирма любила чай с имбирем, щедро поила им студентов и считала, что это лекарство практически от всех душевных хворей. Ей, к слову, мало помогло. В конце концов она все же решилась дойти до коллеги - после вчерашнего собрания в учительской, тоже в некотором роде похожего на акт коллективной паники - было страшно ходить по коридорам, но спать оказалось еще страшнее. А чтобы было, с чего начать беседу, немка прихватила с собой давно обещанный коллеге травный ликер из тех, которые добавляют в чай - его делали у нее на родине и он был потрясающий. И давно обещан. У де Вриза как раз закончился урок. Ирменгильд приветливо кивнула выходящим из кабинета гриффиндорским пятикурсникам и заглянула в дверь: - Раймонд? - осторожно поинтересовалась она, - можно я войду? Вы не очень заняты?
Raymond de Vries: Родина Раймонда де Вриза не славилась ничем, кроме нескольких крайне агрессивных эпископов, целого полчища сумасшедших инквизиторов и одного очень злобного подвида троллей, однако всякий раз видя Ирменгильд фон Нойманн, де Вриза распирала гордость – если обобщать, а близость Ирмы всегда наводила на мысли исключительно возвышенные, следовательно, жутко бессвязные и метафоричные, они воспитывались с ней коли уж и не в одних и тех же условиях, то по крайней мере могли дышать одним и тем же воздухом. В Аугсбург иногда наведывались туристы из Тюрингии, в основном это были очень веселые маги, дни напролет пропадавшие в пивных, а ночи – в кустах по соседству. Баварские леса испокон веков славились своими приключениями и густотой лесного покрова, в котором так приятно уединиться вечерком в компании прекрасной барышни. Впрочем, сам Раймонд тогда был слишком мал, чтобы помышлять о чем-то столь пикантно-утонченным, но сейчас понимал: будь он тогда чуть постарше и будь тогда чуть постарше Ирменгильд, и соедини их судьба в одном месте в одно время… Они могли бы заняться чем-нибудь удивительным. Скажем, гербологией. Раймонд старался гнать от себя посторонние мысли. Безусловно, фон Нойманн была необыкновенно хороша, но помимо уз расовых их связывали узы куда более крепкие, а именно – профессиональные. К тому же он так давно не был в Германии... Заметив Ирменгильд, де Вриз отложил стопку пергамента. Густота скопления пергаментных стопок на столе де Вриза могла дать фору густоте лесного покрова баварских лесов. Пергамента было много, но об этом Раймонд уже думал с утра и решил больше не отвлекаться на такие пустяки. Проверкой домашних работ он всегда сможет заняться в нерабочее время, особенно при условии, что в рабочее время он может заняться Ирменгильд фон Нойманн, точнее беседой с ней. Беседовать с профессором нумерологии Раймонду нравилось. Возможно, ему были не знакомы все нюансы воспитания бывшей ученицы Дурмстранга, но кое-что он знал наверняка – в отличие от англичанок, фон Нойманн обладала какой-то удивительно харизмой. Харизмой Женщины с большой буквы. — Проходите, я свободен, — подал голос де Вриз, внимательно рассматривая новоприбывшую. — При всем уважении, Ирменгильд, прошу прощения за нескромный вопрос – вам нездоровится? Вы очень устало выглядите. Что-то случилось? В последние дни этим вопросом начиналась каждая новая беседа. Разумеется, что-то случилось. Теперь в этой школе постоянно что-то случалось. И это что-то было очень плохим «что-то». Лицо де Вриза выражало искреннюю тревогу. Ему не хотелось знать, что тварь успела добраться и до его очаровательной коллеги. Но, сдается, все к тому и клонилось. «Проклятье, - выругался профессор. – У этой бестии абсолютно нет совести. Мучить такую очаровательную женщину!» Впрочем, издевательства над студентами тоже были подвигом довольно сомнительным, и дальше профессор решил не продолжать.
Irmenhild von Neuman: Не то, чтобы Ирму всегда особенно заботило, что подумают о ней мужчины. Особенно, если это мужчины, которых она не рассматривает в качестве своих. Своих мужчин, а не своих... к примеру, коллег и друзей, как Раймонда. Но если уж тот "при всем уважении" мягко замечает, что она не слишком хорошо выглядит - это значит, что она выглядит ужасно, и не помогли никакие ухищрения. Нойманн закрыла за собой дверь и улыбнулась. Вообще-то, совершенно искренне, профессор де Вриз был одним из немногих преподавателей, с которым она находила общий язык чуть больше, чем в рамках общения двух коллег - это безусловно радовало хотя бы тем, что той же Минерве МакГонагалл она бы не решилась сказать то, что собиралась поведать соотечественнику. - Держите сначала, Раймонд, - немка двумя руками поставила на стол квадратную бутылку с ликером, - Я давно уже обещала. Она нерешительно потерла пальцами виски и вздохнула, не решаясь переносить вес тела на больную ногу: - Раймонд, я, кажется... сошла с ума, - паника в голос все-таки пробилась, как ни старалась Ирменгильд говорить спокойно. Она все-таки была не мужчиной... хотя не была уверена, что в таких обстоятельствах мужчина бы не влез на стенку от ужаса и не остался там прятаться за люстрой и дрожать. Во всяком случае, лично ее такие желания посещали. Особенно сегодняшним утром. Но преподаватель Защиты выглядел таким спокойным и уверенным, у него-то наверняка все под контролем. И он ей поможет. Обязательно поможет. Главное не разреветься прямо тут. - Или меня прокляли, что вернее, - уже более вменяемо добавила Нойманн, - но... вы обещаете, что не... что не будете смеяться?
Raymond de Vries: — О… Иногда одной гласной буквой можно выразить сотни междометий, порой даже тысячи. Гласные буквы обладают необычайной силой, еще они вездесущи и всеобъемлющи, то есть в одной гласной букве можно закупорить целый букет чувств, целую гамму эмоций, целую палитру смысловых оттенков и… да что угодно, главное правильно подобрать интонации. Брови де Вриза скептически поползли вверх. Вернее, они сделали отчаянную попытку поползти вверх и замерли где-то на полпути. Довольно жалкое получилось зрелище, а все потому, что взгляд де Вриза уткнулся в бутылку с ликером и заподозрил что-то неладное. Согласитесь, довольно странно получать от женщины в подарок спиртное, а в следующий момент слышать такое в высшей степени интимное признание, как «я сошла с ума». Конечно, тяжелые времена каждый переживает по своему, кому-то легче закопаться в бумажной рутине, а вот кому-то проще искать успокоение в пряных дебрях травяного ликера. Да и этот потрепанный вид… На мгновение Раймонд задумался. Разумеется, кто не лишен слабостей, тот обыкновенно лишен ума, но так откровенно выставлять свои слабости на показ? «Какая трагедия, - подумал де Вриз. – Жизнь не щадит и сильнейших из нас». Через минуту он уже готов был рассмеяться собственным идиотским мыслям и, пожалуй, поспорить с фон Нойманн, кто тут первый кандидат в безумцы. Ну, естественно, никакой связи между проблемами профессора и травяным ликером и быть не могло. Однако на какую-то долю секунды эта мысль казалась весьма здравой. Маг даже готов был поверить, что он сам не далек от той черты, за которой все горести мира начинают так ароматно горчить, а если ими облить скатерть – вспыхивают синим пламенем. Правда, на утро голова традиционно становится неподъемно тяжелой, да и пить хочется адски, но блаженные часы летаргического забытья того стоят. Впрочем, де Вриз никогда особенно не злоупотреблял спиртным. Хотя и не мог похвастаться врожденной устойчивостью к алкоголю. Например, сейчас де Вризу очень сильно захотелось сделать пару крепких глотков и на этой веселой ноте не думать уже ни о чем. Но долг обязывал. — Я… Ну, как бы вам сказать, Ирменгильд, я вообще-то… Боже правый, разумеется, я не буду смеяться. Проклятия – довольно скверная почва для шуток. Не вижу в них ничего смешного. Или забавного. Поэтому я слушаю. Какие у вас основания полагать, будто вас прокляли? И, собственно, кому бы это могло понадобиться… К слову, благодарю за ликер. Де Вриз, наконец, поставил бутылку на стол и теперь мог полностью сосредоточиться на словах Ирменгильд. Он уже понял, какой глупостью оказалось его недавнее замечание по поводу ее внешности, не хватало вдовесок проявить грубость невнимательности. Достаточно опрометчивых поступков за последние пять минут.
Irmenhild von Neuman: Когда Ирменгильд была совсем молода и еще почти совсем невинна, за ней ухлестывал - в числе прочих - загонщик школьной команды, здоровенный такой норвежец, на удивление вспыльчивый для своего крайне спокойного народа. Так вот Олаф имел дурную привычку без предупреждения бить по морде всех, кто вызвал его неудовольствие, и этим был знаменит. Он имел множество последователей. Так вот, сейчас Нойманн ощутила настоятельную потребность стать одной из неофитов культа Олафа Викинга и, в качестве вступительного испытания, треснуть коллегу старинной печатной бутылкой по голове. Так ее уже давно никто и ничто не бесило, как скептическая мина де Вриза, который этой миной заслужил уже, как минимум, пощечину, если не сотрясение мозга. - Это дягилевый ликер из Ильменау, я вам его обещала еще на Рождество, помните? - от звуков голоса Ирмы, казалось, по стеклам расползаются морозные узоры, - родители, к сожалению, прислали только вчера. Преподаватель Нумерологии вовремя подумала об интегралах. Потом еще немного - о преобразовании Фурье. Это лучший способ для леди сохранить невозмутимость, хотя невозмутимость сохранять и не хотелось. Но уходить, хлопнув дверью, было бы очень, очень глупо - мало того, что Раймонд де Вриз так резво счел ее... да дементор знает кем уже, то ли истеричкой, то ли пьяницей, то ли... ох, прости Мерлин... даже думать не хочется... но окончательно утверждать его в этом мнении было бы нерационально. Женщина вздохнула, собираясь с мыслями. Запинаться тоже не стоит. Не девочка. - Мне снятся кошмары, - с тяжеловесной немецкой прямотой сообщила Ирменгильд, - в самом сюжете ничего страшного нет, просто очень отчетливые сны о каком-то болоте, черной грязи и... еще там мертвецы. Вы знаете, я во сне хожу по болоту и в ужасе думаю, что эта черная грязь - понятия не имею, откуда мне это известно во сне - это люди, которых поглотило болото. Сгнившие люди, да. Это очень плохой сон. Настолько, что утром я чувствую себя больной. Вчера утром я проснулась, и на моей простыне была эта грязь. А сегодня во сне я наступила на гвоздь. Знаете, что я обнаружила по пробуждении? Этот гвоздь в своей ноге. И опять грязь.
Raymond de Vries: — Простите мою скептичность, Ирменгильд. Присаживайтесь, пожалуйста, — де Вриз указал на собственное преподавательское кресло. — Не стоит вам объяснять ситуацию в Хогвартсе. Люди становятся мнительными. Некоторые мои ученики уверены: с ними происходит в точности то же, что и с вами. И, боюсь, не только ученики. Не сочтите за колкость. Видите ли, я вам верю. Профессор подошел к окну. Ливень по-прежнему не утихал. Людям не запретишь совершать ошибки. Конечно, можно попытаться ужесточить законы, ввести смертную казнь, пригрозить изощренными пытками и даже лишением пособия по инвалидности, но это лишь подстегнет людскую фантазию. Самые ужасные преступления в истории человечества свершались по той причине, что некому храбрецу однажды пришла в голову светлая мысль «а что если именно мне суждено выбраться сухим из воды?». Тот факт, что, выбравшись сухим из воды, вы, как правило, попадаете прямиком в костер еще никого не смущал. Люди любопытны, им нравится проверять свою шкуру на прочность. Чужую кстати тоже – как раз в этом и заключается дух соперничества, который при верном использовании может привести к прогрессу, при неверном же – ведет на эшафот. Раймонд вздохнул. Имей он возможность начать беседу с профессором фон Нойманн заново, он бы не позволил себе сморозить и треть той глупости, что в приливе какого-то божественного озарения минуту назад полагал крайне изысканной остротой. Ну, или на худой конец дружеской шуткой. К сожалению, понятие дружеских шуток было известно де Вризу исключительно со страниц старых, вышедших из моды энциклопедий, поэтому над его шутками не смеялись даже ближайшие друзья. Над шутками де Вриза не смеялось даже зеркало. Зеркало де Вриза вообще никогда не смеялось. Профессору стоило последовать его примеру. А, впрочем, он и не шутил вовсе. Помимо врожденного чувства такта Раймонд де Вриз обладал удивительной прямолинейностью. Эта прямолинейность закручивала собеседников де Вриза в узел. Маг отошел от окна и перевел взгляд на Ирменгильд. — Вам должно быть известно о вчерашнем происшествии, действующим лицом – далеко не главным – которого мне не посчастливилось стать? Подобные новости распространяются быстро. Тогда вы слышали, какие… образы, иллюзии… не могу подобрать точного слова… сопровождают появление здешней твари? Сперва это туман, затем иногда появляется черная болотистая жижа и, безусловно, мертвые руки. Очень, стоит отметить, сильные руки. Ирменгильд, весьма вероятно, вас никто не проклял. Я бы не стал называть ваши видения проклятием, скорее это дар, — голос Раймонда стал тверже. — Если бы мы смогли контролировать ваши видения, быть может, нам удалось узнать хоть бы что-то об этом создании. Понимаю, это риск. Но сегодня мы все рискуем. Что вы скажите о таком эксперименте? С вашего позволения в моем присутствии. За окном глухо ударил гром. Де Вриз ждал.
Irmenhild von Neuman: - Благодарю, - все еще сухо кивнула Ирма, но буквально через пару вздохов оттаяла и даже попыталась улыбнуться. Она довольно спокойно выслушала коллегу и тоже уставилась в окно. - Малыши плачут, - вдруг не к месту тихо сказала она, - жалко детей. А вы заметили, Раймонд, что из них тем не менее, никто не пострадал? И не встретил тварь. Даже странно... Нойманн повела плечами, отрывая взгляд от бушующей за окном грозы и текущего по стеклу импровизированного водопада и только потом осторожно устроилась на краю стула, прижимая к груди машинально прихваченный с собой ежедневник. Тут бы стоило ей, конечно, подумать нехорошее, хотя бы в рамках мелочной мести за начало беседы, но Ирменгильд была, увы, чужда подобных маленьких женских хитростей. Ее главная хитрость состояла в прямоте - не просто обезоруживающей, а обезоруживающей, сваливающей с ног и убивающей наповал, так что если она что-то думала, то так и говорила. А если нет - то не видела смысла болтать чепуху. Да, фройляйн вон Нойманн носила чулки с кружевной резинкой, корсет и тщательно уложенную прическу, но внутри своей головы совершенно ничем не отличалась от сутулого фанатика математического анализа, который чулки в своей жизни видел только у бабушки - та хранила в них лук, чтобы не сгнил. К тому же по неведомым причинам женщина была уверена, что де Вриз сможет что-нибудь сделать. Может, потому что ей смертельно нужен был кто-то, кто может что-то сделать. - То есть, это мне надо будет уснуть и снова увидеть сон? - озадаченно уточнила она, - но где гарантия, что я его увижу? И когда вы хотите проводить эксперимент?
Raymond de Vries: Истина познается в сравнении. Что и с чем сравнивать – воля соискателей, ограниченная интеллектуальным потенциалом спорящих сторон. Спор – вторая неотъемлемая часть поиска истины, обязательная, тогда как первая – сравнение – может и отсутствовать. Допустим, нелегко определить истинную природу бога не имея в запаснике осязаемого черта, или хотя бы его официальный чертеж. В видениях профессора фон Нойманн, возможно, скрывался ключ к разгадке тайны происхождения существа, терзающего в прямом и переносном смысле весь Хогвартс. Оставалось подобрать к этому ключу замок, а еще лучше – найти умелого столяра, способного воспроизвести дубликат. Де Вриз готов был побиться об заклад: его умения вполне достаточно для победного щелчка; щелчка, с которым открывается истина. Но не будет ли этот щелчок настолько ошеломляюще громким, что вы начнете жалеть об упущенной тишине неведения? Что сказать, преподаватели ЗоТИ тоже умеют бояться. И де Вриз боялся того откровения, которое способно из ночных кошмаров Ирменгильд пробраться в обыкновенную повседневную реальность. Иными словами он одновременно жаждал провести эксперимент и страшился его последствий. А последствия, как полагается всяким последствиям, могли быть самыми непредсказуемыми. Осведомлен – значит, вооружен, гласит мудрая пословица. Да только не всяким оружием можно воспользоваться без потерь. Кто знает, не станет ли новая информация, выражаясь языком магглов, оружием массового поражения? Вдруг хогвартская тварь научилась не просто проникать в разумы людей, но и контролировать их, адаптировать под себя и… заражать окружающих? Де Вриз никогда не отличался склонностью к паранойе… Никогда. До этого момента. «Хватит нести чушь, - подумал он. - ... почему оно не трогает детей?» А ведь и правда - среди жертв чудовища не было ни одного младшекурсника. Получается, тварь осознанно выбирает жертв; жертв способных к чему? Какими критериями руководствуется создание, смысл чьей жизни, похоже, заключается в том, чтобы убить как можно больше людей и убить жестоко. Хищники так себя не ведут. Им не важен возраст, пол, социальное положение, раса, вероисповедание жертвы – им довольно мяса на кости, да и самих костей, иные признаки их не интересуют. Сколь бы упорно де Вриз не силился прийти к мало-мальски логичным выводам он бесконечно терпел поражение и, снова взглянув в окно, на хлещущие по стеклу струи дождя, решил больше ни о чем не думать, позволяя сознанию если и не отдых, то краткую передышку. Для следующего вопроса требовался хотя бы один ответ на вопросы прошлые. А такого ответа не имелось. — Да, от вас требуется уснуть, — Раймонд говорил спокойно, сдержанно. — Отчего-то я не сомневаюсь – сон повториться. Если нет, я смогу вам помочь. Я не настолько умелый зельевар, как профессор Слагхорн, но, думаю, в моих силах сварить зелье, позволяющее вашему разуму стать более восприимчивым, более открытым внешним воздействиям. Повезет, и вы сможете контролировать свой сон. Не повезет… Ну что ж, будем довольствоваться увиденным. С вашего согласия я бы провел эксперимент сегодня же. Когда вам будет удобнее. На случай опасности все то время, что вы проведете в состоянии сна, я буду находиться рядом. И чарами смогу вернуться вас в реальность. Полагаю, вам ничто не грозит. В последних слова де Вриза не слышалось уверенности, но быть уверенным, имя дело с неведомой дрянью, убивающей людей, довольно проблематично. Недостаток уверенности Раймонд надеялся компенсировать энтузиазмом. И профессионализмом.
Irmenhild von Neuman: - Я готова... в любой момент, - сдвинув брови, сказала Ирменгильд, - если есть хоть малейший шанс на то, что это поможет - я готова, Раймонд. Мелькнувшее на секунду сожаление о своих словах было тут же погашено: все-таки, воспитание - великая штука, если тебе самой страшно, всегда есть, за чем спрятаться и за что уцепиться. Хотя бы за то, что в твоем роду еще никто не бегал, что родители бы не поняли трусости в таком деле, что отец сказал бы "жертвовать собой ради дела - благородно", и что... А все равно страшно. При одной мысли о той ужасной вони, преследовавшей ее долго после пробуждения, у Ирмы волосы поднимались дыбом. А еще - как там сказал де Вриз? Мертвые руки? О, Мерлин... - Нам всем что-нибудь грозит... - тихо поежилась Нойманн, - знаете, у меня была... однокурсница... она вообще ничего не боялась. Мне кажется, она вообще ничего не боялась - я ей так завидую. А я боюсь, но это лучше, чем сидеть и ждать, когда оно придет само. Так что назначайте время, я скорректирую его со своим расписанием. Ужасно не хотелось думать о том, что после проведения эксперимента у нее, может статься, не будет вообще никакого расписания. Но нет, надо верить де Вризу. Надо ему верить. Иначе кому тогда вообще верить? - Мне кажется - только не смейтесь, - добавила Нойманн, - что ей нужны подростки... потому что они сильнее всех чувствуют. Дети еще не осознают столько, а взрослые уже устали, понимаете? Оно же всегда пугает сначала, и так... чтобы сильнее, по самому больному... может быть, ей нужна не плоть, а эти всплески ужаса, обиды, горя - и самые сильные те, что перед смертью?
Raymond de Vries: — Я не буду смеяться, — машинально, скороговоркой выпалил де Вриз. Испытывать на прочность терпение профессора фон Нойманн было бы высшим проявлением безумия и довольно опрометчивым поступком с точки зрения логики, которая, логика, подсказывала, что злить красивую женщину, пусть и носящую скупой статус «коллега по работе» - первый шаг к вечному безбрачию. И какая разница, что с данной конкретной леди вам ничего не светит, кроме, пожалуй, распития бутылочки травяного ликера; для чего требовалось прожить еще как минимум пару дней, удачно завершить эксперимент, по возможности сохранив здравый ум. Вот тогда можно будет с чистой совестью лишиться трезвой памяти. Повезет – и одежды. Дружеские попойки самые крепкие. Иногда они заканчиваются тесными объятиями. Профессор усмехнулся. Конечно, все это не более чем шутки. Он бы никогда не позволил себе такого скабрезного отношения к даме, даже мысленно. Даже пьяный. Теперь, когда согласие Ирмы было получено, де Вриз слегка приободрился. Чертовски приятно знать, что вам верят – не просто как человеку, но и как профессионалу. Раймонд – отныне это вошло в невыжигаемую привычку – опять, по инерции, глянул в окно. В словах Ирменгильд определенно звучала истина. Тварь не трогает детей. Ни один ребенок не пострадал. Ну, конечно, с их по сути примитивными, едва перешагнувшими рубеж инстинктивно-первобытных страхами они представляли паршивую добычу. Паршивую для существа, вновь по теории фон Нойманн, полагающего исключительным блюдом гурмана – людские эмоции. Действительно, будет ли лев питаться кошачьим кормом, когда за углом шляется такое аппетитное стадо овец. Разумеется, выбор падет на вторых. И все-таки. В еде ли дело? Вот это им и предстояло выяснить. — Знаете, Ирменгильд, ваша теория мне кажется весьма правдоподобной. Теперь, когда вы озвучили ее вслух, я вспоминаю: действительно – никто из младшекурсников не только не пострадал, но и не сталкивался ни с одним из этих пугающе удивительных и, как следствие, запоминающихся явлений. А ведь дети – самая легкая добыча. Должно быть, вы правы, Ирма. Тварь избирательна. Но вот насколько избирательна и какие цели преследует – мы с вами должны выяснить сами. Думаю, сегодняшний вечер вас устроит? Или вы бы предпочли завтрашнее утро? Если не ошибаюсь, пророческие видения обыкновенно являются под утро. Выбор за вами. В любое время я к вашим услугам. И, естественно, к услугам этого чудовища, — Раймонд кисловато улыбнулся. О да, услужливость профессора Раймонда де Вриза хогвартская тварь уже успела испытать на собственной шкуре; профессор фон Нойманн – нет. И де Вриз надеялся, что со второй он добьется большего успеха, чем с первой. Дружеского, разумеется. Дружеского и профессионального. Но успеха.
Irmenhild von Neuman: - Пророческие видения... если это пророчество, то я пойду за веревкой и мылом, - невесело пошутила Ирменгильд, припоминая болото, кусты мертвых рук и скрюченные деревья на горизонте, - как-то уж слишком. Но тем не менее, это не под утро, это, кажется, с вечера и до утра. Женщина устало потерла виски и позволила себе опереться на спинку стула. Сейчас вот надо встать и пойти. Да, пойти на урок. Не у третьего курса, а у семикурсников, что куда сложнее. Мерлин, какую же тему она собиралась давать сегодня? Хоть бы по пути вспомнить. То есть нет, бумаги - наше все, но хотелось бы все же самой вспомнить, а не думать, что сны окончательно сожрали рассудок. - Давайте договоримся на вечер, - вздохнула Нойманн, - утро, особенно раннее - не самое лучшее время... не знаю уж, почему мне так кажется. Вполне возможно, ей так казалось потому, что сама немка была законченной "совой", и каждое утро, без участия какой-то там твари, ощущала себя только что поднятым из могилы трупом. И это еще если прибавить необходимость вставать раньше, чтобы привести себя в порядок! Впрочем, жаловаться на это мужчине бесполезно, не поймет. Раймонд де Вриз вообще не выглядел понимающим, и начало беседы подтверждало, что первое впечатление отнюдь не обманчиво. Ни в коем случае, Ирма отнюдь не считала соотечественника глупцом. Но мужчина - он такой мужчина! - Хотела бы я к тому же знать, где директор, - вполголоса добавила Нойманн, - но да... тем не менее, давайте устроим все это сегодня вечером. В котором часу мне вас ждать? Бесстыдные семикурсники, у которых на уме только секс и геноцид, сейчас завопили бы что-то восторженное, но увы, Ирма сильно подозревала, что ни ей, ни коллеге, мягко говоря не до того. А потому вопрос носил исключительно деловой характер.
Raymond de Vries: — Будет вам, Ирменгильд, веревка и мыло еще ни одному пророку не мешали прославиться. Поэтому если вас не интересует перспектива пополнить их ряды, лучше данную мысль отбросить, — уголки губ де Вриза дрогнули. Это бала шутка. Самая настоящая очень смешная шутка. Смеха де Вриз не ожидал, поэтому не услышав его, совсем не разочаровался. Покорить Ирменгильд остротой ума у Раймонда не было ни малейшего шанса. Доподлинно неизвестно, какие мужские качества ценила Ирменгильд фон Нойманн, доподлинно было известно другое – Ирменгильд фон Нойманн была дамой утонченной, утонченной истинно по-немецки, а, значит, ценить могла все что угодно и не обязательно качественное, лишь бы утонченное. Немецкая утонченность, надо полагать, во все времена считалась утонченностью самой утонченной, поскольку рвалась даже от самого легчайшего соприкосновения с чем-то острым. Остроумие де Вриза прекрасно соответствовало заданным параметрам. Отныне он зарекся шутить профессором. Разве что она первой возьмет на себя инициативу рассказать сальный анекдот. Впрочем, адекватной реакции уже с собственной стороны Раймонд гарантировать не мог. Его чувство юмора тоже было крайне утонченным – примерно микрон толщиной, без оптики не разглядишь. — И вы должны знать, Ирменгильд, — продолжал профессор. — Пророческие видения далеко не всегда посещают пророков. При определенном сочетании факторов внешних и внутренних дар ясновидения может проявиться даже у маггла. Хотя, полагаю, нет нужды вам все это объяснять. Кхм, заявиться к вам под утро я бы и не рискнул, — в голосе Раймонда прозвучало нечто, весьма похожее на уязвленное самолюбие. С какой стати самолюбие оказалось уязвленным было категорически не понятно, но факт оставался фактом. — Я бы предложил сразу после ужина. Если у вас нет иных планов. Да если и есть, полагаю, наш эксперимент гораздо важнее. Я бы не хотел тянуть время. Нет, вы не подумайте, будто я пытаюсь обвинить в чем-то подобном вас, просто… «Да-да, просто я косноязычный болван и это не лечится», - подумал Рэй. Общаться со студентками было значительно легче. Они хотя бы не пытались заподозрить в каждом вашем жесте или слове покусительство на свою драгоценную честь. Имелась в виду честь исключительно духовного свойства. — Простите, Ирма, у меня все не выходят из головы картины вчерашнего, я пытаюсь понять, с чем мы можем столкнуться сегодня и в итоге не в силах сконцентрироваться ни на чем. Бывает. Давайте договоримся встретиться за ужином в Большом зале и сразу же по окончанию отправиться к вам. Де Вриз утвердительно кивнул. — Да, отсутствие Дамблдора несколько усложняет задачу. Но мы справимся. Итак. Договорились? «И никаких пошлых мыслей, - напоследок добавил он. – Ни одной».
Irmenhild von Neuman: - Договорились, - с облегчением кивнула Ирма. Ей в последнее время начинало казаться, что их беседы с Раймондом де Вризом начинают становиться похожими на разговор двух глухих. Она явно не слышала чего-то, что пытался сказать коллега, он, по всей видимости, не понимал ее. Это до крайности выматывало еще и тем, что де Вриз женщине определенно нравился, если не как мужчина, то как человек - определенно. Хотя кто его знает... Так или иначе, кого другого немка определенно отослала бы уже к черту, а тут как-то и не хочется. Хотя вранье, хочется иногда, и еще как. Моргана, как же ей не везет с людьми. Вечно она все портит. Вот как сейчас, стоило Раймонду сказать что-то про "не рискнул бы явиться под утро", как Нойманн чуть не взвилась со стула, разом забыв про желание как следует выспаться и жуткую усталость. Это что это, он хочет сказать, что по утрам она страшнее смертного греха, так, что лучше ее не видеть? Так, что ли?! Вроде как без прически и макияжа на нее лучше не смотреть? Ну все... Ирма вовремя выдохнула и подумала, что события последних ночей действуют на нее не лучшим образом. Нервы ни к черту. Определенно, де Вриз просто хотел сказать, что не станет ее беспокоить, только и всего, а она просто нервная дура. - Я буду ждать вас... скажем, через час после ужина, - добавила Нойманн, поднимаясь со стула, - полагаю, вам нужно будет подготовиться. И ни одной пошлой мысли. Ни одной. Сделав пару шагов вперед, немка встала за спиной де Вриза, глянув в окно. Какого дементора он там разглядел, за потоком, льющимся по стеклу? Дождь был такой ужасный, что, казалось, смывает мох с древних стен. Интересно, если озеро выйдет из берегов, оно может стать болотом? Поднявшись на носках, Ирма взяла коллегу за плечи и осторожно поцеловала в щеку, оставляя легкий след карминово-алой помады: - Спасибо. Спустя секунду за ней тихо закрылась дверь.
полная версия страницы