Форум » Архив «Lumiere-77» » Поттер. Гарри Поттер (начало и конец) » Ответить
Поттер. Гарри Поттер (начало и конец)
Severus Snape: Мой ответ Чемберлену ака Поттеру ______________________________ I. Начало Вы знаете, что такое безысходность? Это невозможность найти выход из лабиринта. Лабиринта, который на протяжении всей сознательной жизни ты с кропотливым упорством античного Сизифа воздвигал вокруг себя сам. Так старательно, что забыл прекрутить к каменной панели дверную ручку, а спохватился, когда было уже совсем поздно – лабиринт вырос, лабиринт поглотил тебя, врос в тебя, заменил кости щебнем, кровь превратил в мох. Пугающая аллегория, не так ли? Впрочем, я никогда не был приверженцем высокой поэзии, простые понятия проще выражать простым языком. Свой лабиринт я не назову клеткой, не назову и испытанием, это мой крест и нести его мне. Всю жизнь, до тех пор, пока крест, выстроенный собственными руками, не заменят могильным. Но, по счастью, заботиться о нем придется уже не мне. В кой-то миг стены рухнут и я почувствую себя свободным. Хотел бы я взглянуть в тот момент на Поттера. Гарри Поттера. В глаза. Наверняка, он будет счастлив. — Ты слышал, Поттер и Эванс поженились. — Я слышал. Разумеется, я слышал. О поражении принято оповещать заранее, принято подавать знаки, просто нужно научиться их различать, читать на конвертах имена, выведенные таким знакомым тонким почерком. Чужие имена. На свадьбу Поттера и Лили меня не пригласили. Говорят, в чужой монастырь не ходят со своим уставом. Глупость, со своим уставом, уставом Пожирателя Смерти, я мог войти в любой монастырь и никакой священник не стал бы для меня препятствием. Больная правда жизни заключается в другом – в чужой монастырь не принято ходить со своим крестом. Где покланяются светлым богам, прислужнику Темного нет места. В день свадьбы Лили я напился. Так крепко я не напивался еще никогда, хотя с некоторых пор научился пить ежедневно, надеялся вином вытравить кислоту разъедающей меня боли. Но нет, кислота не способна обратиться вином, зато вино умеет закисать. Мое закисло. Едкая дрянь обжигала горло. Я пил из бутылки, шатался, падал, и снова пил. Пару раз меня стошнило – я не заметил, кислятина вина поглощала кислятину рвоты. Отвратительно. Все в тот день было отвратительно. Проснулся я на кровати, замерзший до окоченения, крепко сжимая в руках недопитую бутылку бренди. Меня опять стошнило. Голова болела нещадно, во рту царила вязкая, липкая слякоть, почти такая же липкая и вязкая, как мрачная хмарь английского утра. Только погода за окном, помнится стояла солнечная. Теплая. Какая разница. Больше у меня никогда не будет лета. — Все говорят, они прекрасная пара. Джеймс и Лили. — Не более прекрасная, чем навоз и роза. — Осторожнее со словами, Северус. Сдается, Поттер задался целью удобрить твою розу в кратчайшие сроки. Они так и мечтают о ребеночке, представляешь? — Нет. — Да и куда тебе! — Один наш общий знакомый передает, что Поттер решил назвать своего сына в честь капитана какой-то квиддичной команды, представляешь? — Ему бы стоило завести собаку. Меньше хлопот с подбором имени. — Забываешь, Снейп, у него уже есть одна. Блэк теперь ходит за Поттерами.. хех, хвостом. Точь-в-точь ручной песик. Понимаешь, Лили беременна. Поттер такой счастливый… Не хочешь поздравить? Я прокусил губу. Моя Лили, моя драгоценная Лили. Этот ребенок должен быть нашим ребенком. Поверь, Лили я бы сумел подобрать ему самое красивое имя. Я бы никогда не стал называть нашего сына в честь кого-то постороннего, пусть трижды известного и бесконечно великого, наш с тобой сын был бы исключительно нашим с тобой сыном, уникальным и неповторимым, плодом нашей совместной любви. Его имя, конечно, тоже звучало бы уникально и неповторимо, как песня, и эту песню мы бы тихо напевали друг другу на ухо, вечерами, нежно и ласково, словно самый прекрасный секрет во вселенной, боясь произнести вслух другим, точно другие способны отобрать это маленькое счастье. А потом имя нашего сына непременно прозвучало бы на всю страну. Я обещаю, наш сын стал бы знаменитым и, само собой, самым любимым сыном. У него были бы твои глаза и, может быть, мой цвет волос. Какая разница. Я мечтал о сыне Лили, и о дочери тоже. Но я все испортил. Между нами выросла стена, каждый день я методично ее достраиваю, мой крест очень тяжелый, Лили, и мне некому будет его передать. Потому что наш сын никогда не родится. — Хочу. И поздравлю. Я очень рад, что вдобавок к псу, Поттер обзаведется еще и щенком. — Лили увезли в госпиталь, она скоро родит. — Я счастлив. Я всегда умел передвигаться бесшумно, скользить тенью за чужими тенями, петлять в лабиринтах чужих судеб, не боялся однажды не найти обратной дороги. В судьбе Джеймса и Лили я, кажется, заблудился. Вырваться на свободу не оставалось сил, крест тянул к земле, держал слишком крепко. Я понимал, в госпитале меня не должны видеть. Прогонят, сочтут дурным вестником, гонцом, которого нужно повесить. Северус Снейп не умеет приносить хороших новостей. Северус Снейп все портит. Он сам воплощенное проклятие. Правда, не многие добавляют сюда «свое собственное». Я стал для себя проклятием и этих пут мне уже не разорвать. Я наспех оделся. Мантию выбрал светлую, бежевую, непривлекающую внимания. Долго думал, откуда же у меня эта мантия, нервно застегивал пряжки. Пальцы у меня дрожали. Пришлось закусить. До крови. Боль всегда помогала сосредоточиться. Помогла и на сей раз. По госпиталю я бродил долго, высматривая и прислушиваясь. Искал знакомые, такие ненавистные лица и родные, милые имена. Мысли в моей голове путались, они блуждали по лабиринту, наталкивались на стены и упруго отскакивали ударяя в виски тупой, ноющей болью. Мне было страшно, я боялся пропустить момент, когда моя милая Лили станет матерью. Матерью для заведомого ненавистного мне существа. Я стоял в углу и слушал. — … у вас… — Гарри Поттер! Гарри! — Ошибаешься, Джеймс. Мой голос прозвучал неестественно хрипло, подобно карканью. Ворона. Гонца дурных новостей. — Поттер. Просто Поттер. У моего креста появилась новая, чужая тень и ее мне тоже придется нести. Но я выдержу. Я смогу выдержать все, пока мой крест не превратиться в могильный. Какая разница. — Темный Лорд выбрал целью Поттеров. — ЧТО? Я не могу найти себе места. Кровь в висках стучит слишком громко, дыхание перехватывает. Это веревка. Веревка от креста, и она с каждым днем затягивается все сильнее. Похоже, я начинаю терять самообладание, иначе откуда на этих проклятых стенах появляются все новые и новые вмятины, почему костяшки пальцев так похожи на сырое мясо? Но что я могу сделать. У вершителей судеб свои планы, простым смертным остается смеренно стоять под ударом, нести наказания и с улыбкой требовать еще. Я собираюсь бежать. Бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого чудовищного эха, так и вторящего в унисон сердечному бою «Темный Лорд выбрал Поттера». И я бегу. Миром правит равновесие, на каждой чаше весов сидит по своему богу. Они с ухмылкой наблюдает за суетной людской толкотней, весело и как-то ребячески, связывая из нитей людских судеб крошечные петельки. Совсем-совсем крошечные, но способные удавкой затянуться на шее. Мне не жаль себя, моим позвонкам позволено хрустеть. Если я сумею спасти Лили, звук собственной сворачиваемой шеи будет для меня чудесной песней, чудесной песней избавления. Голосом свободы. — Вы спасете ее? Я не смотрю на Дамблдора. Пальцы разодраны едва ли не до кости. Земля очень твердая, очень холодная, совсем мертвая. Таким должно быть и мое сердце. Ну так черт подери! Почему оно все еще бьет? Я сорвал ногти, искусал губы. Плакал ли я? О, нет, я никогда не плачу, просто сосуды в глазах полопались. Лучше бы, конечно, вены. Он говорит о Джеймсе. — Спасите их всех! Мой голос сорвался на крик. Я оглох, я перестал себя слышать, я не могу больше верить. Я хочу доказательств. — Спасите их всех! — И Гарри? — И Поттера! Мой крест очень тяжелый, Лили, но я готов нести его за вас всех. За вас троих. За тебя, любовь моя, за Джеймса и за Поттера. — Гарри Поттера. — Мне без разницы! продолжение следует
Ответов - 1
Severus Snape: II Конец — Гари выжил. — Да. Я не чувствую ног, боже, я не чувствую ног. Я не чувствую всего тела. Руки онемели, слишком крепко вжимались они в полы мантии. Черные полы мантии. Я люблю черный цвет. Я всегда носил черный цвет, потому что черный – цвет скорби и траура. Я скорбил по своей испорченной жизни, по своей черной, испорченной жизни, в которой больше не осталось рыжих волос Лили. Теперь я буду носить траур по ней. Носить не снимая. Есть мнение, будто бы время лечит раны. Я не хочу, чтобы мои раны затягивались. Пусть они болят вечно. Я готов испытывать боль и за Поттера, не сумевшего защитить мою дорогую Лили и своего единокровного сына. Я готов выжечь крест прямо на коже, точно под Меткой, пусть болят в унисон. Так мне, наверное, станет легче. Но я не жажду исцеления, как не надеюсь на пощаду. Я виноват, моя вина будет жечь меня всегда. Ей не нужны кресты, ей не нужен траур, достаточно сердца, все еще не сумевшего закостенеть. Какая жалость. Как жаль, что я не могу наложить на себя руки: — У Гарри глаза Лили, Северус. В моей жизни больше не осталось рыжих волос Лили, но блеск ее зеленых глаз не потух. Теперь я должен охранять его. Ненавидеть, охранять и ценой своей черной жизни не позволить потухнуть. — Да, у него глаза Лили. У Поттера. Гарри Поттера. Отныне цвет моего креста зеленый. — Мистер Поттер, я просил вас приготовить зелье. Веселящее зелье. Субстанция в вашем котле – каша. Но мне не смешно. Совсем не смешно. Вам нет нужды демонстрировать окружающим, даже столь тонким намеком, что именно заключено в вашей черепной коробке, мистер Поттер. Вы такой же самонадеянный выскочка, как и ваш отец. Уберите это. — Мой отец не выскочка! У него действительно глаза Лили. Зеленые глаза Лили, скрытые от меня стеклами очков Джеймса Поттера. Похоже, сама природа решила надо мной посмеяться. Она наградила Гарри глазами матери, но скрыла их под стеклами очков отца. Под такими знакомыми стеклами очков Джеймса Поттера. Мерлин, я не вынесу пытки. Мой крест становится совсем неподъемным – когда я начинаю видеть в нем блеклое отражение лица Лили, моей любимой Лили, яркое сияние Джемса Поттера тут же отбирает даже этот слабый призрак. Чем я заслужил такое наказание? Это жестоко, чересчур жестоко даже для меня. А, впрочем, нет, я заслуживаю все. Я заслужил свой крест, крест, накрепко связавший меня с прошлым, с тенями прошлого, но не позволяющий насладиться светом настоящего. Я проклят, моя дорогая Лили, твой сын стал моим проклятием. — Минус десять баллов Гриффиндору. — Гарри снова схлестнулся с Волдемортом и выжил. Вы должны гордиться сыном Лили. Он очень способный мальчик. Гарри… — Профессор, прекратите! Умоляю, прекратите повторять это имя. Джеймс назвал своего сына в честь капитана какой-то квиддичной команды. Должно быть, он грезил славой. Не смог прославиться сам, надеялся отыграться за счет сына. И вот, что из этого вышло. Если бы я… — Это была идея Лили. Имя «Гарри» придумала Лили, Северус. Руки немеют. Совсем как в тот вечер, я опускаюсь в кресло, пытаюсь успокоиться. Мне уже не двадцать, я не мальчишка. Я взрослый человек, умею держать себя в руках, но почему… почему эти руки постоянно трясутся? Видимо, я устал. Меня преследуют кошмары, что-то болезненно стискивает грудь. Кажется, мой крест врос в плоть. Теперь его не вырвать. Да я и не собирался. Он стал частью меня. Этот уродливый крест превратился в шрам, гротескное подобие шрама Гарри. Гарри Поттера. Выходит, у нас много общего, больше, чем было с твоей матерью, Гарри. Как многого я о тебе не знал. Ты никогда не говорила мне, моя милая, что хочешь назвать своего сына «Гарри». Никогда не говорила. Или я не спрашивал? — Не верю. — Вы должны научить Гарри окклюменции, Северус, это единственный способ уберечь мальчика от Волдеморта. — Я не могу, профессор, не просите. — А как же ваш долг? — Я никому ничего не должен. — Лили? Альбус Дамблдор, величайший волшебник современности. Самый способный и самый проницательный маг, какого только знала история. Говорят, силой вы не уступаете самому Мерлину. Так ответьте мне, директор. Ответьте, неужели вы не понимаете? Я боюсь. Боюсь, что ваш Гарри действительно окажется таким способным, как вы любите повторять. Я не хочу видеть его глаза в своей душе. Понимаете, уважаемый профессор, моя душа уже занята. В моей душе нет места еще одному зеленоглазому взгляду. Моя душа жаждет покоя, директор. Она хочет оставаться черной. Ей удобно в одиночестве. Она способна вынести свой крест самостоятельно, она не хочется делиться своим крестом ни с кем. Я не хочу делиться. Я способен защитить Поттера сам. Вы забыли, профессор, сколько лет я защищаю вашего «мальчика»? Вы забыли профессор, чем я пожертвовал ради Гарри? Или нет. Вы все помните, у вас отличная память, мой дорогой директор. Вам кажется – мне мало страданий. Я должен страдать каждый день и каждый час. Боль мне к лицу. Но не думается ли вам, профессор, что однажды на этом лице может отразиться слишком многое? Не думается ли вам, профессор, что в моих глазах может отразиться не только зеленый блеск глаз Лили, но и ваши глаза. Синие. Глаза, не сумевшие спасти Лили. Да, профессор, вы не спасли ее. Вы просто не захотели. А я не смог. Не смог защитить. Просто не хватило сил. — Я согласен. — Больше у меня нет от вас секретов, Северус. Гарри должен погибнуть. Только так он сможет победить Волдеморта. — Невероятно! — О, нет. Все донельзя предсказуемо, Северус. — Почему вы не сказали мне раньше? — А вы бы остались мне по-прежнему верны? Правда порождает сомнения. Вы знаете, что должны сделать. — Не могу. — Должны. Сколько лет потрачены впустую. Сколько лет я хранил память о тебе, моя любимая Лили. Я могу убить Дамблдора. В конце концов, хуже моей душе от этого не станет, моя душа прогнила насквозь. Дырой больше, дырой меньше. Какая разница. Я буду нести свой крест вечно. Но ты, моя Лили, разве я могу предать твою память? Могу ли я обречь на верную смерть твоего сына? Имею ли я право снова предать тебя? Снова подвести, снова нарушить клятву? А, быть может… быть может, ты все знала? Может быть, именно об этом ты думала, умирая. Может быть, Дамблдор успел связать клятвой и тебя? Может быть, сейчас я выполняю твою просьбу, Лили? Но, конечно, ты не можешь мне ответить. Ты никогда не отвечала мне Лили. Я почти забыл звук твоего голоса. Как ты смеялась, Лили? Я не помню. Надеюсь, теперь тебе весело, потому что: — Я готов. — Поттер должен быть у меня. Ты слышишь, Северус? — Да, мой Лорд. — Ты знаешь, что делать? У меня есть план. Дамблдор к нему не причастен, не причастен и Лорд. Я слишком долго был слугой двух господ, настало время послужить себе. Вы оба так упорно боролись, за власть, что не досчитались одной пешки. В суматохе легко упустить мелочи. Но я умею наблюдать, я умею запоминать, и от меня ничего не скроется. Победы не будет за вами, мой Лорд. Но можете радоваться – Дамблдору она тоже не достанется. Я просчитал все ходы. Я долго занимался подсчетами, целую жизнь я выводил закономерности и теперь мои закономерности станут вашим несчастным случаем. Я не позволю памяти Лили просто погибнуть. Я не позволю просто погибнуть и вам, мой Лорд. Я буду бороться до конца, и кто знает, на чью долю выпадет шанс рассмеяться последним. Хотя, я не хочу смеяться, мне достаточно одной единственной улыбки; но гарантирую – улыбаться будете не вы. Вы оба, вы и Дамблдор, свое уже отсмеялись. Мой черед смеяться. Впрочем, даже не мой. Пусть смеется Гарри Поттер. Мне все равно, во мне не осталось человеческого, осталась только память: я помню – мальчик должен выжить. Его ведь так и зовут «мальчик-который-выжил». Ну что ж, я надеюсь, легенда повториться. Второго креста я не вынесу: — Я знаю, что делать. — Ты был хорошим слугой, Северус. Убей! Круг замкнулся. Змей Уроборос закусил свой хвост. Все началось со змеи. Тогда, много лет назад, слизеринская змея отобрала у меня гриффиндорскую львицу. Но сегодня круг замкнулся, змея пресытилась кровью, змея закусила свой хвост. Но это всего лишь начало. Начало конца, который все мы так трепетно ждали. Я особенно. Я – иуда, лишенный смоковницы. Иуда, обреченный на каждодневное распятие, придавленный и сломленный тяжестью своего креста. Моя пытка длилась долго, так долго, что я успел свыкнуться. Вы оба думаете, будто выиграли? Вы и Дамблдор думаете, будто победили? Позвольте, огорчить вас. Я успел первым. Я разорвал круг прежде. Ваш план, дорогой профессор, сработал безукоризненно. Мальчик обязательно победит, но эта победа будет еще и моим освобождением. Мне так хочется в это верить. Я вспоминаю о фотографии Лили. Той самой, что обнаружил в доме Блэка. Именно тогда я и порвал круг. Разорвал фотографию надвое: Лили забрал себе, Поттер остался один. Мертвое принадлежит мертвым. Живые должны жить. На сей раз, моя любимая Лили, мы умрем вместе. Твое лицо так близко. Твое счастливое улыбающееся лицо. Как бы я хотел увидеть его снова, но пальцы почему-то отказываются разжиматься. Рана, кажется, не болит. Просто крови много. Ну, конечно, конечно, я не хочу портит даже твой образ своей отвратительной кровью. Ты этого не заслужила. И все-таки мы уйдем вместе. Гарри выживет, потому что должен выжить. Потому что ты пожертвовала ради него своей драгоценной, моя дорогая Лили, жизнью, а я пожертвовал своей никчемной судьбой. Это называется равновесие. Когда на чаши весов опущено черное и бело, весы перестают колебаться. Наступает покой. И будущее уже не кажется таким страшным. Твоя фотография у меня на груди, в мантии, в потайном кармане. Жаль, я не смогу увидеть на последок родных прекрасных зеленых глаз. Или нет? Поттер. Гарри Поттер. Неужели ты позволишь сказать мне то, чего я так и не успел сказать твоей матери? Поттер, выживи, Поттер, выживи, Поттер, отпусти меня. Мой крест отныне не принадлежит мне. Теперь он твой. По праву крови. Не веришь? Гарри… — Взгляни на меня… Ну вот все и закончилось. Лабиринт рухнул, разрушен последний камень. Камень преткновения. Все будет хорошо. Змей уроборос закусил свой хвост. Лабиринт разрушен, цепь порвана, последнее звено проржавело, крест ушел в землю. Я свободен. Я счастлив.
полная версия страницы