Форум » Архив «Lumiere-77» » И после драки уже нечем махать - 3/4.05 ночь » Ответить
И после драки уже нечем махать - 3/4.05 ночь
Robin Lockley: Дата: Ночь с 3 на 4.05 Место: Больничное крыло. Хогвартс Участники: Lester Russell and Robin Lockley События: Драки. Последнее время они встречаються особенно часто. И Робин зачастила с участием в них, и Лестер не мог не учавствовать в них. И вот, самые активные драчуны школы, опять ночуют в Больничном крыле, только на этот раз им досталось сильнее остальных, и ночуют они там вдвоем.
Ответов - 17
Robin Lockley: Тяжело жить в напряжении. Особенно когда по школе рыщет не то маньяк с холодным оружием на перевес, не то плотоядная тварь, которой вообще все не по чем, кроме базовых инстинктов. От этого у людей вокруг начинается паранойя, причем одни тихо прячутся по углам, другие с воплями тыкали пальцами во всех своих врагов, а потом, когда враги заканчиваются, принимаются за друзей. И, конечно, есть и такие, как Робин Локкли, которые просто случайно оказываются уж очень близко к месту действий, а на таком расстоянии их против воли засасывает в самый эпицентр. Вот и опять, этой девушке не повезло, она всего лишь упала, как обычно, ничего нового, упала, как Алиса в кроличью нору, и наткнулась на ожесточенную бойню, которую устроили ожесточившиеся студенты. Робин пострадала в этот раз гораздо сильнее, чем пару драк назад, на этот раз она не отделала дозой костероста, и не была отправлена в спальню Гриффиндора. На этот раз в неё попала парочка очень неприятных заклятий, причем некоторые угодили в неё совершенно случайно, отразившись от чьих-то защитных чар. А сейчас, она лежала на спине с перевязанными ребрами, на прикроватной тумбочке стоял пустой стакан из-под выпитого Робин костероста, а под ключицей красовался очень драматичный порез от заклятья, сантиметров в шесть или семь длинной, и в два шириной. Он уже начал подсыхать, а скоро должен был начать затягиваться. Собственно, в купе со сломанными ребрами и потянутыми мышцами левого запястья, Робин испытывала жуткую боль. Она спала всего каких-то два или три часа, а потом притворялась спящей, пытаясь насильно заставить Морфея, хотя бы прикоснуться к её горячему лбу, не то что принять в свои теплые, уютные объятия. Однако, сон не желал приходить и унимать гадкую ноющую боль во всех частях тела. -Оооо, Салазар! – Выдохнула Робин вытаскивая подушку из-под своей головы и прижимая её к лицу. Боль была такой сильной, такой нестерпимой, что блондинка уже готова была кричать и звать мисс Помфри, чтобы та дала ей обезболивающее зелье. Она откинулась на кровать, и больно ударилась головой о железное изголовье кровати. –Ай! – совершенно по-детски пропищала гриффиндорка, потирая ушибленный затылок. Уж столько всего сразу она никогда ещё неиспытывала, ей хотелось смеяться над собственной неуклюжестью, плакать от боли и ругаться, как можно крепче, от бессилия. Она лежала на спине, на совершенно плоском матрасе, положив подушку на живот и потирая ладонью лоб. Гриффиндорка резко повернула голову, чтобы убедиться не разбудила ли она второго непутевого пациента Больничного крыла. Лестар спал, или претворялся что спал, как это делала и Локкли всего несколько минут назад. Однако, Робин очень надеялась, что её вопли не разбудили гриффиндорского охотника. Она вообще не любила мешать людям, но почему чаще мешала, чем избегала этого. Длинное и пустое, погруженное в ночной полумрак помещение Больничного крыла не слишком внушало ей ощущение безопасности. Нет, вы не думайте, она не боится темноты или одиночества, но жутковатые картинки трупов, которые лежали на этих кроватях не способствовали спокойному сну.
Lester Russell: Жизнь Лестера Рассела делилась на два периода: поиск приключений и штрафной. Любовь к дракам составляла основу генотипа гриффиндорца. Драться он мог в любое время дня и ночи, абсолютно уверенный, именно так и надо. Качественный суровый мордобой являлся неотъемлемой частью дневного рациона Лестера Рассела. Немногие знали, что в гриффиндорскую команду по квиддичу Рассел записался лишь потому, что знал – самые душещипательные побоища происходят как раз после квиддичных матчей. Ну, и ничто так не способствует выработке силы воли, как удар битой по голове, или квофл, на всех порах бьющий в висок. Голова Лестера Рассела временами напоминала военный полигон. По ней постоянно кто-то прохаживался, а иногда и маршировал. Но Лес не возражал, напротив – всяческие поползновения на собственную персону Рассел одобрял всецело и всегда готов был осуществить ответный рейд. Герои должны рождаться в битвах, но почему-то путь героя вечно пролегает через лазарет. Кто и чем долбанул Рассела на сей раз гриффиндорец не помнил. Чье-то шальное заклятие ударило Леса в тот самый момент, когда он пытался прийти на выручку то ли Поттеру, то ли Смит, а то и Робин Локкли. Очнулся Лестер через несколько часов в Лазарете с гудящей головой и порванной рубашкой. Ну хоть что-то в этом мире прошло по плану, и рубашка гриффиндорца все-таки порвалась. Останься эта рубашка целой, Лестер не пережил бы позора. Да, отличиться в этой битве Расселу к собственному прискорбию не удалось, и теперь он испытывал нечто весьма похожее на угрызения совести. Впрочем, вероятнее всего Лестера грыз голод. Действие медицинский зелий закончилось, Лес открыл глаза и долго-долго лежал на кровати, не двигаясь и старясь дышать как можно тише. На соседней койке лежала Робин Локкли – эта девушка-чудо несчастье, ворочалась и тихонько (хотя «тихонько» несколько не то слово) постанывала. Должно быть ей досталось крепче расселова, а это, минимум, несправедливо. Леса терзала мысль, будто он проявил недостаточно рвения для защиты девушки. Может быть, их с Робин никогда не связывали тесные отношения, но Лестер Рассел не был бы Лестером Расселом, не пытайся он защитить всех и вся. Тем более, когда эти «все и вся» - очень симпатичные гриффиндорские блондинки. Лестер перевернулся на бок, закрыл глаза и попытался уснуть. Болели помятые ребра, голова, точно набитая ватой, раскалывалась. В общем-то, большинство сокурсников были уверены, что череп Лестера Рассела действительно набит ватой, однако сегодня эта вата казалась стекловатой. Гриффиндорец медленно растер виски, чертыхнулся, а потом услышал писк Робин. — Крепко тебе досталось, да? — тихо заговорил он. — Какими тебя только зельями не напичкали… Сильно болит? В Больничном крыле было темно, но Рассел не сомневался, сейчас жизнерадостная Локкли выглядит мрачной и побитой.
Robin Lockley: Люди жестоки? О да, они жестоки, как бешенные сполохвосты обожравишиеся побегов дикой мандрагоры. Особенно опасны высокомерные детишки, которые считают, что они самые крутые и непобедимые, способные голыми руками поймать маньячного колдомедика и дикую тварюгу, которой просто нечем больше развлечь себя. И особо опасны они для таких как Робин Локкли, которые точно знают, что им не суждено умереть мирно в своей постели, в возрасте ста лет в окружение детишек и внучков. Такие, как Робин никогда не смогут торжественно вручить старшему ребёнку в семье фамильную, инкрустированную изумрудами, ложку из красного дерева. Печально, не правда ли? Однако, есть и такие, как Лестер Расселл, которые готовы были встать на защиту невинных и не очень невинных, причем практически в любом физическом состоянии. И на этот раз грффиндорец не смог не предстать перед лицом опасности героем мучеником. Немного воспоминаний. ________________________________________________________________________________ Все превратилось в череду нескончаемого потока красных, синих и зелёных вспышек. Робин уже оставила попытки добраться до Мордреда, который был ну очень занят, пуляясь заклятьями в неугомонных и неуловимых мстителей Блэка, Поттера и их любимого Снейпа. Она пыталась затолкать Сару Адамс, с сильно кровоточащим носом, за здоровенные медные доспехи у лестницы, чтобы кто-нибудь, вроде Коди Баркера, чью палочку она крепко сжимала в руке, случайно не пустил в неё неприятное заклинание. Пока Робин усердно пыталась контролировать свое желание схватиться за волшебную палочку, которая, кажеться, вибрировала в её кармане, умоляя, чтобы её достали и позволили развлечься; чье-то заклинание пролетело в опасной близости от её светлой головы, в испуге, Локкли отшатнулась в сторону, споткнулась о сумку с учебниками и неуклюже повалилась на ступеньки лестницы. Её многострадальные ребра отозвались знакомым глухим треском и девушка едва ли не взвыла от резкой боли, ощущения было такое, будто кто-то схватил маггловскую дрель и зарядил ей по костям. Робин закрыла рот рукой, а потом попыталась встать. Айкая и ойкая, кряхтя, как старый ревматик Филч, Локкли таки поднялась на ноги и медленно втянула носом воздух, чтобы не травмировать лишний раз исстрадавшееся тело. Она увидела вспышку перед своими глазами, и почувствовала, как кто-то хватает её за талию, и тянет к земле. Руки спасителя надавили на сломанное ребро и гриффиндорка интуитивно дернулась от боли, невербальное заклинание проскользило по её коже прямо под ключице, пока она вместе с подоспевшим Лестером летела на пол. Кровь хлынула, как из носа Сары Адамс, а Робин больно ударилась затылком об пол. Перед глазами все плыло, и она уже почти отключилась, замечая, как растворяется обеспокоенное лицо Расселла на фоне тусклых хогвортских ламп. ________________________________________________________________________________ И потом она проснулась в Больничном крыле, активно напаиваемая всевозможными зельями, вроде костероста и сращевателя магических ран. Поппи бегала вокруг неё и что-то очень усиленно ворчала, что-то напоминающее «Пора бы Локкли уже понять, что самое безопасное для неё и окружающих, это сидеть взаперти и тихо учиться, хотя бы до конца этого года». Конечно, она слышала это не один раз из уст мисс Помфри, ибо той чаще всего приходилось латать непутевую гриффиндорку, однако, по мнению Робин, небольшое невезенье не может стать причиной её отказа от всех прелестей жизни. Она взглянула на Лестера и виновато ударила себя по губам. -Я тебя разбудила? Вот же слон. – хмыкнула блондинка и попыталась тихонько упираясь руками в матрас подтянулась и села. Изобразив на лице легкую гримасу боли, она согнула ноги в коленках, а сама откинулась спиной о изголовье кровати, предварительно подставив к нему подушку. –Ну да, болит так же, как если бы я упала с лестницы, пролетела три пролета кубарем вниз, потом врезалась в доспехи, те что директорского кабинета, и как если бы на меня покушалась бешенная книжка о бешенных магических тварях. – она отодвинула ворот порванной рубашки и гордо, так, продемонстрировала ещё открытую рану от заклинания под ключицей.
Lester Russell: Несмотря на всю свою повышенную и даже какую-то выхоленную агрессивность, Лестер Рассел был добрым парнем и, конечно же, будь в его силах построить мир во всем мире, он с лопатой в руках шагнул бы в первые ряды, поскольку – и это огромный секрет – являлся первейшим адептом теории всеобщего благоденствия; однако в своей убежденности, похоже, был совершенно одинок, и дабы не выставить себя куда большим идиотом, позволял свой чистой, доброй, прекрасной душе молчать, пока за дело брались обыкновенные, тренированные годами мышцы. Рассел верил: любую проблему можно решить мирным путем, просто сперва – таков закон жанра – приходится слегка поработать костяшками пальцев, попутно ломая не только носы и ребра, но и вражескую философию. Впрочем, нет. Подобными мыслями Лес отроду не задавался. Его упрощенная версия интеллекта «гриффиндорец обыкновенный», не позволяла волшебнику подолгу прибывать в состоянии внутреморальных изысканий, а его безхитростно организованный разум инстинктивно упрощал все, что только можно упростить, а кое-что и опошлял. Иными словами, Лестер Рассел представлял собой прекрасный образец защитника слабых и угнетенных, то есть лишенную наполнителя оболочку в сияющих доспехах. И все-таки гриффиндорец, всякий раз оказываясь в лазарете по соседству с благородной дамой, испытывал некую духовно-травматическую дилемму, может быть, и не разумом, но, бесспорно, сердцем. Лес понимал: бить женщин – это позор, какому нет оправдания. Вероятно, никто целенаправленно и не собирался причинить Робин Локкли вред, но вред был причинен и это не могло не расстраивать Лестера Рассела. Увы, гриффиндорец не обладал божественным всесилием, не мог вовремя защитить каждого обиженного и спасти всех угнетенных, хотя это знание не мешало ему мучиться угрызениями совести. Верно, сосущее нечто в груди, разумеется, не было никаким голодом, так Лестера терзала совесть, тихо нашептывая на ухо «ты лопухнулся, парень». Совершенно верно. Лопухнулся. Лестер осторожно приподнялся на локтях, внимательно вслушиваясь и вглядываясь в сумрачную тишину Больничного крыла, так назойливо изредка нарушаемую сдавленными охами Робин Локкли. Что-то в этом мире пошло неправильно… Когда Лестер был маленьким, мальчишкой лет пяти-восьми, он уже тогда мог с полной уверенностью отличать «плохое» от «хорошего». «Хорошее, - думал Рассел. – Это то, что заставляет нас улыбаться. От плохого мы плачем». Потом Лес подрос и внезапно обнаружил: почему-то очень многих смешит вид чужих страданий. Очень многим нравится смеяться над чужими слезами и плакать самим, когда вроде бы нужно смеяться. Странно. Рассел не признавал полутонов. Все так. Его мир делился на черное и белое с легкими мазками красного… Капитан Кирк его бы понял, а вот весь прочий мир – не понимал и не хотел понять. При виде свежей раны, некрасиво пересекавшей ключицу Робин, Лестер молча стиснул зубы. С каким бы удовольствием он располосовал физиономию того, кто эту рану нанес. — Ты меня прости, Робин, выглядит ужасно, — голос гриффиндорца звучал тихо, в нем отчетливо слышались жалость и негодование. — Ты меня совсем не разбудила. Кажется, я вообще сегодня не смогу заснуть. Кажется, ты тоже. А кто это тебя так? Какой-нибудь слизеринец? Это по их части, — Рассел вздохнул. — Хотя неважно. Знаешь, Локкли, мне начинает думаться – только не смейся – все эти наши драки – такая бессмыслица. Сколько раз я зарекался в них не влезать… Ты даже представить не можешь. А потом… Да ты и сама в курсе, что случается потом. Робин, прости, что я не смог за тобой присмотреть. Нет, я понимаю, я вроде как не твой парень и вроде как бы и не друг, но… мне не очень приятно знать, что тебе больно. Короче, ты меня поняла, да? В полутьме лазарета не было видно, как густо покраснел Лестер Рассел… а он покраснел.
Robin Lockley: -Расселл, ты о чем? Я вообще никогда первой в драки не лезу, я в них обычно спонтанно падаю с лестницы, или прикатываюсь по скользкому паркету. – Локкли улыбнулась, причем совершенно искренне. Нет, ей вовсе не нравился тот факт, что она постоянно попадала в Больничное крыло, что не могла ходить на каблуках, что была такой высоченной, на голову выше всех студенток Хогвартса, но поймите, она гриффиндорка и из-за такой мелочи, не собиралась лишать себя всех радостей жизни. Ведь если бы она сидела в гостиной безвылазно, училась как проклятая и не лезла на рожон, мимо её хорошенького носика прошло бы все. Прогулянные уроки, Хеллоуины и Рождество в школе, гуляние у озера после отбоя, кормление кальмара в озере. Всего было так много, что даже и не упомнишь каждый момент. Семь лет насыщенной, неловкой, но очень нужной ей жизни, и если бы ей предложили, она никогда не согласилась бы поменять хоть один шрам на воем теле на спокойствие. -Я поняла тебя. И Лес…спасибо что не дал кому-то ну…- гриффиндорка провела ребром ладони по горлу изображая отрезание головы. -…стать подружкой Почти-Безголового-Ника. – Она улыбнулась, представляя себя полупрозрачной под руку с сэром Николасом, или шепчущейся с Плаксой Миртл в женском туалете на третьем этаже. Жаль, что погода была такой противной, а ведь луна могла сделать милость и появиться, чтобы хоть немного осветить это жуткое местечко. Мерзкие тучки заволокли весеннее небо, словно чувствовали, что в замке твориться что-то зловещее. Возможно, теория старшего брата Робин была верна, и негатив притягивал негатив? Она не очень хотела думать об этом сейчас, лежа в кровати, в которой возможно вчера лежал труп той девочки с зашитым ртом, которую нашли Поттер и Блэк. У Робин по спине пробежал холодок, очень неприятный и раздерающий её спинной мозг. Девушка не очень боялась страшилок, но когда эти страшилки происходили совсем рядом, буквально за каждым поворотов в этом запутанном замке. Нет-нет, её не пугала темнота больничного крыла, и даже мелькание бледной луны за окном, чей свет протягивал некрасивые тени по полу и стенам. -Как думаешь, Лестер, с моим везением есть возможность попасться тому, кто убивает студентов? – Она говорила тихо, практически не дыша. Если честно, её очень волновал этот вопрос, хотя бы потому, что, да, ей в жизни не придется дожить до момента, когда она будет передавать фамильные инкрустированные ложки внукам, но на ней лежала ответственность за морально-психологическое состояние своей огромной и без того не очень нормальной семьи. Что будут делать мальчишки, без Робин? А над кем будет издеваться глупая Андрея? И родители? Они ведь загрызут друг друга, папа всегда был в тайне уверен, что магия и Хогвартс плохая идея. Нет-нет, ей никак нельзя было умирать в школе. Эта блондинка не была трусихой, скорее даже наоборот, она была слепо храбра, безрассудно храбра. Поэтому она так спокойно относилась к своему невезению, и так бесстрашно бросалась в драки, в которых и мальчишкам-то не просто. Но сейчас, она вздрогнула и натянула не себя одеяло. Холод, бежавший по её позвоночнику, усилился, дверь больничного крыла приоткрылась и по стене скользнула шустрая тень. Девушка вытянула шею, пытаясь понять что это было. Лохматое чудовище, проникнувшее в помещение, лениво прогуливалось по полу. Робин ненавидела кошку Филча, сколько раз её ловили из-за этой немытой твари, её желтые глазки нагоняли на девушку неприятные ощущения.
Lester Russell: Чего Лестеру Расселу не хватало для счастья не знал даже сам Лестер Рассел, наверное, потому, что такую вещь человечество пока не изобрело; а те вещи, которые человечество уже изобрело не доставляли гриффиндорцу ровным счетом никакого удовольствия - слишком много удовольствия доставляли другим – Рассел любил оригинальность. Во всем, включая женщин. Об этом знали только избранные. Прочие ученики Хогрватса были абсолютно уверены – Лестер Рассел готов влюбиться в любую женщину, лишь бы у этой женщины было побольше женственности, скажем, от второго размера. Но, конечно, лучше от третьего. Это ложь. Взять хотя бы ту же Беллатрикс Блэк – признанную королеву школы, красавицу и… еще раз красавицу. Ан-нет, Лесу она совсем не нравилась, куда большую нежность он испытывал к такой малопопулярной девушке как Далия Леви, или Робин Локкли – этой чудо-блондинки, с ростом среднестатистического чудо-блондина. Хотя рост Локкли гриффиндорца скорее притягивал – по счастью, сам Лес никак не подпадал под описание горбатого карлика и в компании любой девушки чувствовал себя донельзя уютно и очень, очень свободно. Если не сказать «развязано». Но девушки почему-то свободную развязность Рассела не ценили и при первой возможности удирали от парня на скоростях опасно близких к сверхсветовым. Лестеру Расселу не везло. Не везло катастрофически – с ним никогда ничего не случалось просто постольку, поскольку должно было случиться. Все свои ставшие притчей во языцех приключения гриффиндорцу приходилось либо искать самостоятельно, либо и вовсе сочинять, благо врать Лестер умел мастерски. Должен ведь у человека быть хоть какой-то талант. Вот скажем, придумывать себе таланты – чем вам не талант? Лестер осторожно – не дай Мерлин, разбудит остальных, - присел на кровати. Он был совсем близко от Робин и с удовольствием присел бы на ее кровать, но почему-то не решался. С Робин Локкли шутки плохи – кажется, невезучесть гриффиндорки обладала всеми свойствами зловредного вируса и, при продолжительном вербальном контакте, умела перекочевывать от студента к студенту. Рассел боялся какого-нибудь непредвиденного катаклизма – обрушения потолка, или обрушения пола. Рассел сцепил пальцы в замок и долго, пристально разглядывал девушку. Хороша, ничего не скажешь, даже очень хороша. За такими по идее должна ухлестывать вся школа. Но как-то не сложилось и Лес не помнил, чтобы Локкли пользовалась сверхпопулярностью. Или просто не обращал внимания? «Да какая к черту разница, - думал он. – Если что, я всегда могу поправить такую досадную оплошность». Американец не шутил. Он всегда с радостью готов был поддержать обделенного, особенно если эта поддержка заключалась в крепких объятьях и в объятьях заключала красивую, высокую блондинку. Пусть и невезучую, как тысяча самых страшных проклятий. Обыкновенность Рассела легко и безболезненно нейтрализует все проклятья мира вместе взятые. В этом гриффиндорец не сомневался. — Знаешь, Робин, по-моему, ты очень счастливая, — мягко и ласково говорил Рассел. — Тебе не надо искать приключения, они сами тебя находят. Вернее, конечно, сваливаются на голову, но это совсем не страшно. По крайней мере твою жизнь уж точно не назовешь скучной. — Лес понизил голос до шепота. — Нет, мне кажется, с твоей невезучестью ты ну никак не можешь нарваться на местного убийцу… ты что! Он же должен обходить тебя за версту, а все потому, что противоположности отталкиваются. Да и вообще маньяки не любят конкуренции. Можешь чувствовать себя в безопасности, Робин. Если кто-нибудь когда-нибудь и решится тебя убить – сперва ему придется превратить тебя в обыкновенного человека, а с твоей невезучестью – это невозможно. Лестер улыбнулся.
Robin Lockley: Вы, наверное, даже не можете представить себе, что значит быть не такой как все. Причем, «не такой как все» не в желаемом для всех смысле. Невыносимо сложно быть другой, когда ты не красива, как Бэлла Блэк, когда у тебя комплексов столько, что их вполне можно разделить на всю Великобританию и получиться на каждого по два или три, когда ты не талантлива в квиддиче, как Эмбер Линд, и не очень одарена в учебе, как Лили Эванс, когда все что ты в жизни можешь сделать лучше других, это накормить роту голодных солдат, чтобы они проглотили языки. А ну и ещё, ты можешь появиться глупее и нелепее всех на территории острова. Это непросто, ибо все считают тебя полнейшим посмешищем. Однако, если мы говорим конкретно о Робин Локкли, она невозможная оптимистка, когда дело касается её, найти плюсы в том, что её пытались оскорбить? Легко! Никто не может унизить того, кто умеет смеяться над собой, а она не то что смеется…она периодически откровенно потешается. Это сложно быть другой…но жить гораздо веселее, когда смотришь в зеркало, видишь, насколько ты не совершенен, но при этом улыбаешься и живешь дальше. Определённо, такой девушке как она природе следовало дать лопоухие уши, нос-пяточок или кучу коричневых веснушек по всему лицу, потому что она приняла бы и это. У неё всегда были сложные отношения с противоположным полом. Проще общаться и дружить с мальчишками, которые не очень-то обращают внимание на то, что ты дылда, при этом на твоем теле присутствует юношеский жирок, и ты постоянно разбиваешь коленки, носясь с ними по лестницам Хогвартса. Сложнее становиться, когда становишься выше, стройнее, черты твоего лица меняются, становятся тоньше, и они невольно начинают тебя сравнивать со всеми остальными. Это не то, что Робин хотела бы пережить опять. Взросление, это такая особенная вещь, причем не всегда очень приятная. Первым парнем, с которым она был близка, был её лучший друг, и страшнее этого она не знала ни чего. Они и сейчас дружат, они любят друг друга как родные, но это было так неловко, что ещё недели три они разговаривали только о предмете Древних Рун, в которых оба ничего не смыслили. Собственно, и сейчас Локкли не была первой невестой на деревне, и вовсе не потому, что она была некрасивой или чем-то хуже других девушек. Просто она была не совсем классической девушкой. Разве решился бы любой из знакомых Вам парней сблизиться с ней настолько, чтобы постоянно переживать за то, вернётся ли она сегодня, а если вернётся, то по частям или целой? Это звучит глупо, но это факт, гриффиндорка не девушка для любого, она из тех сильных, упрямых, неуклюжих и совершенно поразительных женщин, которые обязательно будут править миром, если им дадут правильные туфли. Блондинка подтянула к себе ноги и села на кровати по-турецки, тихо ойкая, вздыхая и придерживаясь рукой за талию, словно это могло помочь её ребрам не двигаться. -Я и не жалуюсь. У меня есть почти все, что нужно девушке. Куча братьев и одна мерзкая сестра, девяносто процентов друзей парни, и ни один не пристает ко мне. – Она забавно сморщила нос, делая взмах рукой из серии «Ты только не подумай». Пока гриффиндорец говорил, Локкли упорно смотрела на него, причем так, словно видела в первый раз. Нет, она знала, что он весьма смазливый мальчик, причем до недавних пор была абсолютно уверена, что и не слишком умен, но сейчас. –Не-е-ет, я не скучная. – Девушка активно замотала головой и вдруг засмеялась, старясь делать это как можно тише. –Я-Катастрофа, Лестер! – Объявила Робин, будто это было самой большой честью, носить титус всемирного бедствия. После слов парня, она и правда призадумалась, над тем, что если бы маньяк выбрал её в качестве своей жертвы, его бы уже давно обнаружили, хотя бы потому, что с переломанными конечностями, в лучшем случае, он вряд ли смог бы куда-нибудь убежать. -Тогда тебе лучше не отходить от меня далеко, я могу быть…противоядием? – Не очень уверенно, но с улыбкой предположила девушка.
Lester Russell: «Она еще и забавная, - думал Рассел. – Очень забавная. Пожалуй, ей идет. Очень идет». Редкая женщина, будучи забавной, умудряется не выглядеть смешной. Признанными дураками и идиотами во все времена становились мужчины. Это им положено получать в лицо заварным тортом, падать в волчью яму с громогласным «уупсс!», носить разные ботинки разных размеров и штаны на смешных подтяжках – тоже всецело их прерогатива. Женщине быть смешной не положено по статусу. Каждая женщина от природы леди, просто некоторых леди природа заключила в тела озорных мальчишкоподобных девчонок с извечно рассаженными коленями и перепачканным грязью лицом. Рассел мог без труда представить себе Робин – веселую и растрепанную, свисающую вниз головой с яблоневой ветки и дико хохочущую над мальчишками, зло и обиженно надутыми там, внизу, у корней – вед никому из них не удалось влезть на дерево так быстро и так ловко. И подумаешь, если падать выше и больнее всех тоже придется ей – озорной победительнице. Лестер тихо улыбнулся чему-то неведомому. Он стремился отыскать слабую женщину, девушку хрупкую – ту, рядом с которой можно почувствовать себя настоящим заступником, храбрым рыцарям, или в случае Лестера бравым капитаном. А вот надо же вам – сидит и смотрит, как зачарованный, на признанное несчастье Хогвартса, и странно как-то смотрит. Будто бы видит впервые, а меж тем знакомы уже… да сколько же знакомы? Шесть лет? Нет, семь. Считай семь полных лет. Кажется, он помнил ее совсем мелкой девчонкой. Смешной такой… Но как выросла. Да и сам Рассел в детстве был смешным и, кажется, никому не нужным. Его любили родители и, наверное, уважали друзья, а этого для счастья, согласитесь, мало. Нужно еще кое-что… Очень важное кое-что. Кто-то. — Нет, ты нескучная, — кивнул Лес. — Но и не смешная. Я же говорю, ты необыкновенная, Робин. Таких как ты больше нет. Можешь собой гордиться. Хотя уверен – еще как гордишься, я прав? В голосе Рассела не слышалось и тени упрека. К гордости он относился истинно по-американски: помнил и понимал, что собой нужно гордиться часто и прилюдно, иначе весь мир сочтет вас неудачником. При том неудачником инфантильным, слабохарактерным. А это ой как плохо. Собой Лестер тоже гордился. Хотя и нечем было ему хвастаться. Он не славился бесшабашно расздолбайским героизмом Джеймса Поттера, не умел так изящно разрушать семейные традиции, как Сириус Блэк – он не мог сравниться ни с одним из Мародеров, зато Лестер Рассел по-прежнему оставался… Лестером Расселом. Не равнялся ни на кого и ни на кого не стремился быть похожим. Капитан Кирк не в счет. Это кумир. На кумиров не равняются, ими положено восхищаться. — Может ляжешь? Я же вижу, тебе больно сидеть. Если тебе меня плохо видно, или плохо слышно – я могу пересесть на твою кровать. Думаю, мадам Помфри не огреет меня за это двойной дозой костероста. Словам Лес предпочитал дело. Тихо поднялся со своей койки и пересел на соседнюю. — Слушай! — наигранно воскликнул он. — А потолок не обвалился и пружины под нами не лопнули. Похоже, не только ты можешь работать для меня противоядием, но и я для тебя. Забавно, правда? Нет, Расселу не хотелось смеяться. Он не видел ничего смешного в том, что сидит в полутемном зале рядом с красивой девушкой, у которой поломаны ребра, а ключицу пересекает длинный и глубокий порез; он не видел ничего смешного в забавной Робин Локкли, потому что независимо от всей своей забавности Робин Локкли оставалась самой настоящей девушкой. И это означало все.
Robin Lockley: Он заботливый. Больше, чем обычные парни. А ведь и правда, он был таким странным, каким-то очень необычным. Внешне такой простой, ничем не примечательный парень, но он, кажется, был один в своем роде. Рыцарь в сияющих доспехах? По крайней мере, мне кажется, что Лестер Рассел нечто очень к тому близкое. У него были те же стратегические цели, а если защита невинных была не изначальной его целью в дневном происшествии, то от простого «побузить» его отвлекла неуклюжая Робин, которую пришлось спасать от потери головы. И почему она никогда не обращала на него внимания? Что её так отвлекало? Уж не чрезмерное же внимание других молодых людей. Скорее всего, эта девушка просто старалась особо не обращать внимания на молодых людей в этом ключе, чтобы не прикипеть случайно к одному, а потом страдать, как в мексиканском сериале. К чему это ей? В мире столько всего, из-за чего впору страдать, и похлещи, чем в сериалах, так зачем забивать себе голову такими вещами, как неразделённая любовь? Гриффиндорка вообще была довольно практичным человеком, даже при все её оптимизме, она выросла в семье, где магия практиковалась в равной степени с немагическими сторонами жизни. Она никогда не играла в футбол, но с малых лет знала все правила, учитывая, что у неё столько братьев. Могла перекрасить в розовый в желтую полосочку соседского черного кота, и чистить картошку как это делают магглы – ножом. Она прекрасно понимала проблемы мальчишек с девчонками и даже могла дать дельный совет…только вот сама почему-то своим советам никогда не следовала. -Мне больно и сидеть, и лежать и даже дышать. Но я же не могу перестать дышать, правда? – Локкли усмехнулась, однако, послушно откинулась и снова, в который раз ударилась головой об изголовье больничной койки. –Оу… - блондинка зажмурилась и потерла ушибленный затылок, если честно, мне всегда казалось, что у этой девушки уже давно должны бы начаться проблемы с умственными способностями, но как-то Высшие силы миловали. Она-таки от греха подальше закинула под голову подушку и улеглась, слегка подвигаясь в сторону и уступая место Расселлу. –Робин Локкли бьет все рекорды топ-травм! – Девушка усмехнулась и осторожно повернулась на бок, чтобы было удобнее смотреть на гриффиндорца. -Не стоило этого говорить, у меня есть маггловские наручники…не спрашивай…- добавила она, увидев странное, удивленно-недоверчивое выражение на красивом лице. –Теперь тебе придется ходить со мной везде и всюду. Хотя бы, пока не заживут мои боевые раны. - И как-то с ним было очень легко говорить, сидеть на одной кровати. Он не смущал и не удивлял её, не шокировал и не смешил. С ним просто было легко, и больно было не так сильно, и бессонница не так давила на неё, как полчаса назад, когда бледная Луна раздражала её своим прерывистым свечением сквозь темные кучевые облака, и тишина давила на её барабанные перепонки гудящим грузом, и тени не казались живыми.
Lester Russell: — А я и не против ходить за тобой повсюду. Раны для того и существуют, чтобы кто-то их залечивал. Правда медик из меня никудышный, да и спутник не очень. Лестер отодвинулся на самый краешек постели. Робин Локкли была не первой девушкой, с которой он вот так просто обсуждал в темноте пустого зала далеко не простые истины, а, быть может, и не последней. Расселу везло на такие ночные посиделки. Помнится, с Далией Леви он тоже когда-то сидел в темноте пустующей гриффиндорской гостиной, вслушиваясь в горячий треск каминного пламени. Потом наступало утро, девушка уходила, Лестер оставался в одиночестве, чтобы днем снова приступить к поискам. Как же хотелось ему найти ту Одну Единственную, которую можно и нужно защищать, быть рядом с ней не отпуская, а расставаться вечерами лишь для следующей встречи, уже утром. Но, кажется, не судьба. Видимо, Лестеру Расселу природа отвела участь Рыцаря без Прекрасной Дамы, значит, придется адаптироваться и при везении утешать чужих дам. В конечном счете, чужих дам тоже обижают и им нужна поддержка, может, не мужская, но определенно дружеская. Лес с удовольствием готов был подставить плечо любой нуждающейся и этой нуждающейся совсем не обязательно было плакать, достаточно просто проявить желание ощутить рядом кого-то если и не сильного, то терпеливого, готового с пониманием выслушать что угодно – вплоть до оскорблений и проклятий. Впрочем, Робин Локкли не того сорта. Такие девушки не жалуются и не плачут, держаться на ногах твердо, пока из-под ног окончательно не выбьют почву, а это случается слишком часто. Мужеству Робин Локкли оставалось только позавидовать. Подобной стойкостью мог похвастаться далеко не каждый гриффиндорец, хоть трижды мужского пола. Пожалуй, и сам Рассел тоже. Ему пусть и досталось меньше девушки, но чувствовать он начинал себя препаршиво. Сжимал зубы, не сдавался, потому что не пристало герою падать бездыханным прежде, чем очаровательная леди уснет. Лестер Рассел поклялся оберегать сон Робин Локкли всю ночь. И какая разница, что она об этом не узнает. Но, может, почувствует? — Или все-таки приляжешь, Робин? Тебе нужно отдохнуть. Рекордные травмы не заживают сами собой. Хочешь я схожу к мисс Помфри за обезболивающим? За одно могу прихватить и снотворное. Тебе нужно выспаться, а я присмотрю, проверю – ничего ли с тобой во сне ничего не случилось. Не подумай плохого, я с лучшими намерениями. А лучшие намерения, как и благие, ведут исключительно в ад. Правда, Лестера оттуда уже выгнали.
Robin Lockley: -Ты говоришь так, будто я идеальный объект для защиты. Гораздо удобнее и проще оберегать девушку вроде…Лили Эванс, которая сидит за книжками и не нарывается на неприятности. А она, неприятности, нарываются на меня. Рыцари в большинстве своем нуждались в дамах сердца. В конце концов, после битвы они возвращались к свои сильным, мужественным и таким нежным женщинам. Самым смелым из воинов нужна была хрупкая шея, в которую можно было бы уткнутся лицом, расслабить напряженные плечи, отпустить свои тяжелые мысли, вдохнуть запах длинных волос и просто полежать рядом (хотя обычно этим все не заканчивается). Скорее всего, Робин могла бы быть такой вот Дамой сердца для какого-нибудь рыцаря, быть может, даже для Лестера. Она вполне обошлась бы без этих драк, травм и всего остального, что не положено юной леди; девушка без проблем ждала бы его, стирала бы кровь от разбитого носа белым платком, или в более серьезном случае, совершенно точно лежала бы на краю его кровати в Больничном крыле рядом, и держала бы за руку, просто чтобы он знал, что Одна Единственная с ним рядом. В какой-то момент ей стыло интересно, о чем думает Расселл. -Лестер, о чем ты думаешь? – Она всегда была такой – ни секунды не думала, если хотела что-то сказать или спросить. Поэтому все враги и неприятели этой девушки знали, как она к ним относиться. Робин откровенно считала, что все невысказанные мысли, особенно негативные, рано или поздно обратятся во что-нибудь вредное для собственно организма. Посему она открыто высказывала все что думала, разумеется, стараясь не выходить за рамки приличий, ибо не желала к старости обзавестись раковой опухолью. Гриффиндорец был странным, у него было необычное мировоззрение, он не походил на бешенного фанатика Поттера, и не страдал снобизмом, как девяносто процентов ныне живущих слизеринцев. Он был веселым, забавным, и не казался ей идиотом. И это с учетом того, что парень был американцем, а мнение Локкли о представителях этой нации было весьма однозначным, до знакомства с Расселлом. Этот парень вовсе не казался ей тупым смазливым мальчишкой без мозгов и чувства ответственности. Даже если у него и не было этого самого упомянутого ранее чувства ответственности, но в нем было что-то очень притягивающее, чего блондинка почему-то не замечала раньше. Вероятно потому, что они никогда вот так не говорили. А жаль, она могла бы узнать о нем что-нибудь. И нет, ей не хотелось спать, а с болью она уже так срослась, что чувствовала её только, когда сломанные ребра пытались срастаться с новым, неприятным толчком. -Я не хочу спать, и зелий я не хочу. – Не подумав, выпалила Робин, и уже потом столкнулась взглядом с измученными глазами молодого человека. Она резко села и оказалась в непосредственной близости от Лестера, а потом зажмурилась и ойкнула, когда ребра снова завибрировали болью. –Зато, кажется, тебе лучше отдохнуть. – Мисс Локкли приложила холодную ладонь ко лбу гриффиндорца и заключила, что возможно у него небольшой жар. Однако, чисто из эгоистических соображений она не хотела, чтобы Лестер ложился спать.
Lester Russell: — Нет, Робин, ты не похожа на девушку, которую нужно оберегать. Ты похожа на девушку, которую приятно оберегать. С тобой легко, Робин, очень легко, — говорить с Робин тоже было легко, поэтому Лестер говорил искренне, что редкость, потому как из всех любителей приукрасить Хогвартса, Лестер был, пожалуй, первейшим мастером и всеми признанным гуру. — Та же Лили Эванс… Ну, понимаешь, она сама похожа на книжку. Сидеть с ней – все равно, что сидеть с энциклопедией. А я не люблю библиотеки, в Больничном крыле мне как-то привычнее. В этом мы похожи. По правде говоря, Лестер Рассел совсем не любил вечные походы в Больничное крыло, будь его воля, он бы не позволил залечить ни одного из своих синяков. Как известно, шрамы украшают мужчину, а уж мужчина из Рассела был лучше некуда, увы, не все дамы разделяли его уверенность. Впрочем, недостатка женского внимания Рассел не испытывал. Природа наградила американца довольно сносной внешностью, чем американец периодически пользовался с самыми грязными целями. Да только вот грязные цели слишком быстро и слишком просто достигаются. Лес не искал легких путей, он искал подвигов и – кто бы мог подумать – стабильных отношений. Прочных таких отношений, на века. Как в балладах и даже в легендах. Чтобы о них потом рассказывали сказки. Но, похоже, из нынешний жизни Лестера Рассела могла получиться разве что очень страшная сказка, а то и мистическая повесть. Зато вместе с Робин они могли бы написать целый приключенческий роман. Уж чего-чего, а приключений им на пару должно бы хватить по горло. Лестер решил взглянуть на Робин. Он видел, как мужественно она держится и понимал, что все эти ее заверения, будто бы она привычна к боли – ложь. Ложь Рассел чуял за версту, потому как чаще всего от него этой самой ложью и разило. От прикосновения девушки Лес вздрогнул. Странно, ее пальцы оказались прохладными и чуточку сухими. Очень приятными и достаточно нежными, чтобы это прикосновение заставило гриффиндорца вздрогнуть. Если до сих пор у него и не было жара, то теперь появился определенно. И это был крайне приятный жар. — Да нет, Робин, со мной все в порядке. Просто тут душно, — Лестер улыбнулся, вполне искренне. — И я тоже не хочу спать. По крайней мере я точно не засну, пока не буду уверен, что ты тоже заснула. Это логично. Я же говорил. Я хочу знать, что с тобой все в порядке. А если я буду спать, то кто отгонит… скажем, твои кошмары? Лестер, конечно, шутил. Хотя с шутками у него всегда получалось не очень.
Robin Lockley: -Ты знаешь, я уверена, что ты единственный, кто так думает. Ну и ещё может быть Пруэтты. Им тоже кажется жутко веселым таскать меня с раскроенной головой в Больничное крыло. – Робин усмехнулась и коснулась пальцами затылка. Прямо под правым ухом, на линии волос у неё был тонкие пятисантиметровый шрам – результат неудачного падения головой об подоконник, после которого она отключилась, заливая своей кровью пол школы. Благо рядом были Гидеон и Фабиан, которые крайне любовно соскребли девушку с пола и доставили в больничное крыло, а когда она проснулась, по ней прыгали шоколадные лягушки, а развалившись на стульях, храпели братья. Мисс Локкли нащупала старую отметину и откинула волосы за спину. Вот всегда с ней было так. Она не могла не смеяться над собой, это было так привычно всем, кто с ней общался. Скорее всего, это происходило потому что у неё, не в пример другим девушкам, были комплексы, которые она не скрывала, и самым удобным способом их обойти было высмеивание. Гораздо легче пережить то, что ты дылда, объясняя это тем, что ты просто не болезненно тощая, а свою неуклюжесть и невезучесть объяснить тем, что ты просто любишь приключения. Какое-то время назад, Робин изо всех сил пыталась отучиться это делать, говорить о себе таким образом, смеяться над своими недостатками и не придавать особого значения достоинствам. Подумаешь, всего лишь на всего красивая девушка, всего лишь смелая, просто забавная, просто Робин Локкли. -Ну не знаю, по-моему, эта Лили весьма хорошенькая, она рыжая…и так много читает, что, наверное, умнее всех наших учителей. – Блондинка засмеялась, вспоминая такую безопасную красивую девочку Лили, милую и правильную. Такой далекий образ. Робин ненавидела, когда что-то заставляло её чувствовать зависть, но это случалось. Она старалась уверить себя, что это белая зависть – но зависть есть зависть и ей это чувство не очень нравилось. Нет, все мы, конечно, люди, живые и грешные, некоторые более живые, а некоторые более грешные, и вполне имеем право злиться, завидовать, ненавидеть и врать. Девушка немного подвинулась, чтобы сесть поудобнее, иначе боль в ребрах мешала ей сидеть ровно. Кожа Лестера была горячей, может не от жара, но она была горячей, от чего холодные пальцы гриффиндорки почти стали значительно теплее. От кончиков пальцев по руке Робин побежали крупные мурашки, от которых она едва заметно дрогнула, но руку не убрала, как раз напротив, она провела пальцами от лба, к виску, а потом по щеке. Блондинка опустила руку к себе на колени. -Я не уверена, что вообще засну, за пару часов, я так чудно выспалась. У тебя усталый вид, Лес…- Расселл выглядел измученным, но я уже где-то когда-то упоминала, что сегодня Робин была особенно эгоистична, а потому ей не хотелось отпускать его. Он был таким легким, таким красивым, и заботливым. –Это очень мило с твоей стороны, но кто будет отгонять твои кошмары? – Локкли улыбнулась и приблизилась к гриффиндорцу. Ближе. Ближе. Казалось, эти полметра, которые были между ней и Лестером, казался ей неимоверно длинным, но в итоге она почувствовала, как её тонкие губы коснулись его губ. Робин не имела понятия, зачем сейчас это сделала, но ей это нравилось. Определенно.
Lester Russell: — Не люблю рыжих, — честно признался Рассел. — Рыжие… они… рыжие. А рыжим нельзя доверять. Человека с меньшим количеством стереотипов, нежели Лестер Рассел не отыскалось бы и во всей галактике. Думается, гриффиндорец готов был боготворить любую женщину, только сумей эта женщина предоставить официальную медицинскую справку о том, что она действительно официально принадлежит к женскому полу и никаких особо концептуальных операций на ее организме, в частности нижней его окрестности, проведено не было. Такую девушку, позволь она влюбить в себя Рассела, Лес готов был носить на руках во всех смыслах и даже разрешил бы усесться на шею. Нечего королевам марать туфельки о грешную землю. Им положено парить в облаках. Но вот девушки, сдается, кандидатуру Рассела считали недостаточно величественный. Может, они были и правы. До героя средневековых баллад американец явно не дотягивал, его как-то упорно клонило к земле. Перед женщинами он мог и любил преклоняться. В основном потому, что большинство из них предпочитали смотреть на людей сверху вниз. Лестер просто упрощал им задачу. А вот Робин была не такой. По идее она могла влюбить в себя любого парня, какого ей только захочется. Забавная Робин Локки наверняка умела быть чувственной Робин Локки, Робин Локки, которая прижимается к твоему плечу; Робин Локки, которую можно обнять самому и Робин Локки, которую можно носить на руках. С ростом Рассела с этим не возникло бы никаких проблем. Но того, чему суждено было сейчас случиться, Лес не мог представить и во сне. О-о-о… целоваться! Нет, это не был первый поцелуй в жизни Лестера Рассела, зато определенно самый особенный. Никогда еще девушка не целовала Леса просто так, потому что, видимо, захотелось. Сперва он почувствовал на щеке ее прохладные пальцы; вздрогнул рефлекторно – одними мышцами, и тут же напрягся. Потом тонкая рука скользнула по щеке и…Удар молнии. Вот как мог бы описать свои ощущения гриффиндорец. Разряд. Сильнейший разряд. Воистину, Робин Локкли была самым настоящим громом небесным и этот гром только что поразил Лестра Рассела, поразил в самое глубинное, в самое потаенное – в инстинкты. В жажду обладать и жажду отдавать. Он не помнил, как его руки обвили Робин за плечи и крепко прижали к себе. Он забыл о ее сломанных ребрах, однако по счастью оказался достаточно смышлен, чтобы не пытаться обхватить за талию. Губы гриффиндорки были горячими, узкими и… податливыми. Их не хотелось отпускать. Да и зачем? Подумаешь, Больничное крыло, подумаешь, у всех на виду? Какая разница. Жизнь на виду самая незаметная. — Р..о..бфи..н, — промычал он, утыкаясь лицом в щеку девушки. — У тебя очень болят ребра?
Robin Lockley: Рыжих он не любит, не любит слишком умных и безопасных девушек. Какая удача, если ты похожа на Робин Локкли. И, возможно, тот факт, что она светловолосая, не имел никакого отношения к тому, что сейчас происходило с этими двумя, как не имело особого значения и то, что Лестер смазливый гриффиндорец с мускулами, как у спортсмена. Скорее всего, это даже не гормоны, хотя, кто знает. Но девушка почти мгновенно, после как почувствовала руки Лестера на своих плечах, одну руку положила ему на шею, а второй, правой, уперлась в грудь парня. Вы знаете, молодая кровь обычно создает проблемы, потому что когда она горит, разум почему-то обязательно уходит в какую-то особенную тень, создаваемую этим самым огнем. Ей стало жарко, очень жарко. И если честно, блондинка не очень понимала, от чего ей жарко. Ещё секунду назад она дрожала от холода, а сейчас чувствовала себя, как на адской сковородке. Тело горело, но ей не нужен был лед, вода, воздух или что-то в этом роде. В данный момент её нужен был это странный американец. Весьма эгоистично, но кажется, этим вечером Робин благополучно перешла все границы эгоизма. Не хотелось бы выразиться двусмысленно в данной ситуации, но если она хотела чего-то, она это брала. Вообще, страсть, это такая веешь, о которой можно много спорить и рассуждать. Для одних это порыв, для других долго вынашиваемое чувство, которое в один момент просто накроет Вас, как волна цунами. Горячими порывами страсть – сильная, стойкая, всепоглощающая, всеохватывающая – будто ураган заставляющая людей терять разум, оно доминирует над всеми другими эмоциями и приводит к сосредоточению на объекте страсти. Она – страсть – импульс души подавляющий волю, расслаивающий личность…беспорядочный, такой важный. Поцелуи были особенными, каждый из них как будто начинался как легкий штрих на огромном холсте, невесомый, почти неощутимое касание…а потом она вытягивалась, чувствуя, как ребра отдаются отдаленной болью, но кого сейчас волновали ребра? Она прижималась к нему так тесно, что практически могла чувствовать учащенное биение сердца, или, может, это было её сердце? Длинные реснички касались его лица, скользя вверх-вниз по щекам, пока она отмечала короткими, горячими поцелуями его губы, подбородок, скулы…тонкие пальцы скользнули в русые волосы Расселла. Его губы и кожа обжигали ей шею. Блондинка откинула голову назад, вздрогнув от горячего дыхания на шее, когда он так тактично задал ей вопрос о самочувствии. -Ребра…меня сейчас беспокоят…меньше всего, Лес…- Тихонько прошептала девушка на ухо гриффиндорцу. Робин чуть отстранилась от молодого человека, на какую-то долгую секунду взглянув в зеленовато-серые глаза, такие невероятно красивые и дикие глаза. Она снова подвинулась к Лестеру, проводя пальчиками по груди, затем шее, поднимаясь к подбородку. Девушка так близко, что светлые волосы касались лица парня; она поцеловала его, совсем легонько, будто дразнила, провела кончиком языка по нижней губе гриффиндорца, нарочно раззадоривая его подобными ласками.
Lester Russell: — А меня… беспокоит… рубашка, — выдавил Лестер и быстрым движением, почти молниеносным стянул с себя пижамную кофту. Нужно было, конечно же, порвать. Но треск разрываемой ткани мог разбудить спящих в лазарете. Как бы Лестеру не льстила мысль принародно блеснуть своими гендерными подвигами, блистать еще и своим гендерным достоинством его совсем не тянуло. Робин он прижал к себе крепко, очень крепко, почувствовал кожей материю, но уже ее пижамы и выругался. А неважно… Ее-то кофту он обязательно порвет, вот только руки высвободит. Правда, точного местонахождения своих рук Лестер определить был не в состоянии, если цепкие пальчики Робин методично блуждали вдоль его шевелюры, то руки Рассела упорно и настойчиво выискивали юбку, под которую можно влезть. Каждый уважающий себя рыцарь в такие моменты должен запустить руку даме под юбку, а лучше, конечно, обе сразу. К сожалению, юбки на Робин не нашлось и гриффиндорец вынужден был ограничится точечными партизанскими вылазками в район бедра, поясницы, спины… Ага, вот где заканчивалась ее проклятая пижама. Лестер с удовольствием и тихим вздохом позволил своей ладони нагло проникнуть в потаенные уголки… нет, ничего настолько наглого Лестер пока еще себе не позволял. Но, кажется, в теле Робин пошлой была даже спина. Вернее не пошлой, а какой-то аморально привлекательной. Если пальцы Локкли казались прохладными, то кожа спины – горячей, непростительно горячей, словно эта спина только что почувствовала близость раскаленных углей. А, что идея… Лестер снова поцеловал Робин, уже не известно в который раз. Целовал жадно. Думается, завтра он не сможет ни говорить, ни есть; завтра он будет валяться с переломом челюсти, но ради такого перелома стоит и поваляться. Желательно, прямо сейчас. — Приляжем? Очень здравая это была мысль. Настолько здравая, что гриффиндорец решился не дожидаться согласия. Обхватил Робин за плечи, поцеловал в эту такую очаровательную впадинку на шее и, стараясь не запутаться в простыне, аккуратно положил на кровать, собрался лечь, нет, не рядом, гораздо ближе и… Бум! Никогда еще падение с койки не было таким шедеврально болезненным. Сдается, Лестера сверзили с самого Олимпа. Но Лес оказался достаточно умен, чтобы не упасть в одиночестве. Робин он утянул за собой и теперь радостно смотрел в ее лицо. По счастью, девушка упала сверху. Тоже, кстати, удобная поза. — Притворимся, будто упали в обморок, пока никто не пришел, или продолжим? — вообще-то можно было и не спрашивать, но Лестер Рассел отличался деликатностью. Перед тем как переспать с дамой у всех на глазах, он интересовался ее согласием.
Robin Lockley: Вот странно, в любое другое время Робин бы не позволила себе такой пошлости. Склеится с американцем, да, не забываем, что до Лестера у неё было весьма четкое понятие о представителях этой нации, в больничном крыле, где под действием снотворного зелья посапывают ещё как минимум два человека в дальнем углу за ширмой. Но в данный момент, Локкли очень надеялась, что той дозой снотворного, которую Пандора Помфри не додала нашим пылким гриффиндорцам, она перепоила тех двоих. Между прочим, я понимаю, что блондинке сейчас не до того, но Вам не кажется, что здесь просматривается заговор? Только кого с кем? Кто надоумил эту женщину так подло лишить детей сна? Да ещё и положить их на кровати рядом? Это совершенно точно заговор с целью развратить детские умы. Да и вообще, куда катиться мир, если дети захваченные каким-то неуловимым чувством, ни минуты не думая готовы наслаждаться друг другом в, грубо говоря, общественном месте. В школе!! Но, если нам, то есть мне, до этого есть дело, то Локкли было плевать. -Её удалить проще…чем мои ребра…- Ну куда без этого?? Без шуточек в садистском стиле Робин никуда. Цепкие пальцы помогли Лестеру избавиться от лишней одежды, откидывая рубашку куда-то в сторону. Объятия казались сильнее и крепче, но боль в ребрах казалась уже такой родной, а отказаться от того, чтобы его руки прижимали её к горячему телу…ну нет, не к той девушке Вы обратились. Сегодня желания были на первом месте, эгоистические желания и инстинкты. Особенно сложно было контролировать себя, когда потрясающие зеленые глаза пронизывают тебя насквозь, как будто ищут слабое место в твоей душе. Наглые зеленые, американские глаза. Но им никак не поспорить с упрямыми фиалковыми английскими глазами, в которых очень сложно было что-то скрыть. Вот и Робин уже подумала о том, что пора бы переместиться в горизонтальное положение, в конце концов, кровать была узкой, её левая нога, согнутая в коленке картинно расположилась сбоку от Лестера, так совершенно ненавязчиво изредка касаясь тела. И все это выглядело бы очень эстетично, если бы не светло голубая с сероватым оттенком пижама больничного крыла, и не железные изголовья коек, как в психбольнице. Но сейчас мы вовсе не об этом. Блондинка почувствовала его руки на своей спине, от чего нервные окончания послушно провели по позвоночнику приятную дрожь, она обняла Лестера одной рукой за пояс, водя по спине ладошкой, изредка не сильно прижимая к его коже ногти. Что уж поделать, эта гриффиндорка была такой всегда, она любила дразнить и подзадоривать, ей нравилось играть с мужчинами, возможно, потому, что в жизни она себе этого позволить не могла, не тот характер. Расселл не напрягаясь уложил её на спину, что произошло потом, она так и не поняла, но в мгновение ока девушка оказалась на полу, лежа на парне, морщащемся от боли при падении. Девушка поспешно накрыла ладонью его теплые губы, а сама уткнулась лицом в его шею, дрожа от беззвучного смеха. Она не могла поверить, что в этой ситуации могло бы быть что-то более глупое, нелепое и пагубно интимное. Устроившись поудобнее, девушка убрала руку со рта Лестера, мгновенно приложив палец к губам, призывая смеяться потише, откинула свои светлые волосы на одно плечо, чтобы они не лезли в глаза гриффиндорцу. Ответ последовал не сразу, Робин пришлось мимолетно взглянуть в ту сторону, где за синей ширмой спали ещё двое пациентов. -Понадеемся на то, что в школе все достаточно утомились, чтобы не обращать внимание на шум…хотя бы ночью. – тихонько прошептала девушка прямо в губы Расселла, за чем последовал нежный, сладкий и одновременно возбуждающе страстный поцелуй. Пока Локкли многозначительно прикусывала нижнюю губу парня, её левая ладошка заскользила по гуди молодого человека, ниже, пальчики остановились на животе, гладя мышцы пресса, которые первыми бросились к глаза Робин, когда они освободили Лестера от рубашки.
полная версия страницы