Форум » Архив «Lumiere-77» » Дела Учебные - 29.10 » Ответить
Дела Учебные - 29.10
Elibazeth Roddle: Дата: 29 октября 1977 Место: Коридоры Хогвартса Участники: Elibazeth Roddle & Robert Gemmel События: обычная беседа двух коллег обычным осенним днем
Ответов - 5
Elibazeth Roddle: Сорри за качества, ночь, улица, фонарь, неписец меня настигли, но да. После событий последнего мая, Элибазет впервые за эти годы задумалась о будущем своей преподавательской карьеры. Способна ли она продолжать учить детей – и такие уж они дети? – в школе, где произошли такие неприятные, досадные и печальные события? Хочет ли она продолжать находиться в месте, где ей другу оторвали руки? Где убивают детей и убивают дети? Элибазет потратила все лето на размышления, сразу после выпускного предупредив Директора, что возможно в следующем году она не сможет присутствовать в школе. И два месяца целенаправленно думала об этом, взвешивая все за и против. Она думала подрезая розы, заполняя садоводческий журнал, окучивая гибискус и собирая лепестки индонезийской календулы. Она даже подобрала пару кандидатур себе на замену, из которых в итоге самой вероятной была признана Помона Спраут, учившаяся в свое время на два года младшее её самой и не так давно покинувшая ряды колдомедиков Святого Мунго. Однако в конце концов миссис Роддл пришла к выводу, что она вполне готова провести ещё один год в коридорах старой школы, а следующей весной и правда можно будет написать Помоне, и отправиться снова путешествовать – в конце концов, не все же Флитвику развлекаться вне грозного ока Министерства – и Минервы МакГонагалл, которая, конечно, сделать ничего не могла, но смотрела всегда очень осуждающе, стоит только заговорить о чем-то веселом. Удивительно, какими спокойными после событий конца прошлого года были первые месяцы сентября. Да, конечно, межфакультетские стычки не прекратились, но такого как то, что произошло в холле в начале мая, больше не было. Пока не было – решение Дамблдора названить старостами школы двух Гриффиндорцев, более того решение назначить старостой школы Джеймса Поттера было очень рисковым, а с точки зрения Элли ещё и не обоснованным и просто глупым. Поттер, конечно, был милым мальчиком, но это не то тесто, из которого выпекаются хорошие старосты, если вы понимаете, о чем я. Впрочем, Элибазет понимала, что такое положение дел не продлится долго – подопечные Слагхорна вряд ли будут просто молча и про себя удивляться странности решения Директора. Да и ученикам других факультетов не раз доставалось от Поттера и его друзей, так что они тоже скорее всего не захотят терпеть его у власти. А тут ещё эти нападения... Элибазет покачала головой, хотя её никто не видел, и продолжила свой путь: сегодня был хороший день, и что важно хороший и свободный день, так что она думала зайти на кухню и приготовить чего-нибудь, что приятно будет употребить под стаканчик глинтвейна и приятную беседу с кем-нибудь из коллег на свежем воздухе. И словно в ответ на её мысли на другом конце коридора действительно появился один из профессоров. - Добрый день, Роберт, - Элибазет улыбнулась, не смотря на то, что его имя на языке отдавало гнилью и прахом. Хорошо, что ничем кроме имени он не похож на Берти – Роберта, иначе возможно она против собственной воли начала бы вспоминать, а это крайне неприятно. А одного имени мало для того, чтобы пробить её защиту. – У вас сегодня уроки?
Robert Gemmel: Скучная работа – это миф, всякая работа увлекательна по-своему, скучными бывают люди. Роберт Гэммел не терпел зануд. Зануды, думал Гэммел, это потерянное эволюционное звено между человеком и тостером: вроде бы существо обладает всеми антропоморфическими признаками, а пока хорошенько не долбанешь током – железяка железякой, холодная и совершенно бесполезная, такой обидно даже съездить кому-нибудь по физиономии. Другое дело люди искрящееся, веселые, беззаботные, им никакое короткое замыкание не во вред – малость обуглятся и проблем-то. Нос по ветру, хвост пистолетом, жизнь прекрасна. Роберт Гэммел страдал повышенной электропроводимостью, для хорошего дня ему требовалась встряска. Любая, можно тупым предметом по голове, можно хлестким словцом по гордости, только бы не прострация. Скучать профессор не любил, скучать профессор не умел, но, увы и ах, работа преподавателя ЗоТИ оказалась до такой степени скучной, что вечно бдящий Гэммел все больше времени посвящал сну – укладывался в десять, просыпался в семь, составлял план занятий (как правило, план этот имел следующий вид: «прийти на урок, сесть за стол, «страница 678», я сказал – прийти на урок!») и, собственно, все. Нет, Роберт не скучал. Гэммелу было весело, это мир вдруг как-то поскучнел. А какие перспективы сулила новая должность! Тут вам и проклятие, и твари, шастающие где не попадя, и сам Дамблдор под боком – можно посмеяться еще и над ним. Не вышло. Видимо, плохой из Гэммела преподаватель. Наверное, следовало податься в авроры. Староват? Не беда. Хорошего человека должно быть много. Роберта Гэммела было на семьдесят лет с лишним и это, пожалуй, достижение. Особенно в нынешние не спокойные времена. Роберт почесал нос, крепче сжал зубами трубку. Он не курил в коридорах школы, Гэммел вообще терпеть не мог сигарет, зато крайне трепетно относился к трубкам. Погрызть на досуге деревянный мундштук – занятие, достойное богов; профессоров и подавно. Каждый профессор, помнил Роберт, должен иметь при себе три вещи: шляпу, ученую степень не ниже бакалавра и трубку. В случае магов джентльменский набор содержал дополнительно волшебную палочку, но сути предмета это не меняло, убеждений Гэммела соответственно. Так или иначе Роберт скучал. Не спасали и веселые диалоги с Пивзом. К слову, с полтергейстом вышла отдельная исключительно занимательная история. Кто бы мог подумать, что в извечной головной боли школьного смотрителя, профессор ЗоТи найдет родственную душу. А ведь нашел. Как выяснилось, Пивз был совсем не против послушать пару глав нового романа Гэммела и время от времени делился вполне здравыми советами, касались они в основном подштанников и голых женщин, что однако ничуть не умаляло ни их литературной ценности, ни эффективности, ни потрясающей информативности. Полтергейст обладал воистину широкими взглядами на мир, а пороки его были столь глубоки, что пару разочков Гэммел очаровательнейше краснел. Ну, честное слово, знать некоторые подробности из жизни семикурсниц (тем более затрагивающие такие неточные дисциплины, как принятие душа после квиддичной тренировки) профессору было совсем не обязательно; впрочем, знания не бывают лишними, лишней бывает их публичная демонстрация. Да, общий язык с Пивзом нашелся быстро, с коллегами по цеху – кто бы сомневался – тоже. Хотя время от времени Роберт не мог избавиться от назойливого чувства, будто на него смотрят так, словно он с минуты на минуту собирается разложиться. Не разложиться – так непременно взорваться, или – что вероятнее – вдруг невзначай потеряет какую-нибудь принципиально жизненно важную конечность. Ох, уж эти стереотипы, предрассудки; ох, уж эти проклятия! «В моем возрасте, - без устали повторял Роберт. – Люди склонны умирать от язвы желудка, подагры, цирроза печени и уринарной распущенности. Ваше проклятие опоздало лет на тридцать, я ему не интересен». И, сдается, был прав. Если карьера его предшественника начиналась так же скучно, не удивительно, почему под конец этот самый предшественник сорвался и натворил кучу невообразимых глупостей. Но то предшественник. Предшественников было много. Роберт Гэммел – единственный и неповторимый. Именно таким – единственным и неповторимым – Гэммел решил оставаться как можно дольше. — Добрый, Элли, Добрый. — Роберт приветливо помахал рукой. Очаровательная дама. Для Роберта Гэммела все дамы были очаровательными. — Уроки? Ничего не знаю. Лично у меня суббота. В субботу я сплю до полудня, ем до отвала и страдаю ужаснейшей забывчивостью. Забываю обо всем на свете. Но очень прошу вас – не говорите студентам. Не хочу прослыть заядлым тунеядцем. Дурной пример заразителен. А как у вас дела? Роберт Гэммел говорил абсолютно искренне. Рабочее расписание он не проверял никогда и не имел желания исправляться. Действительно, лекции существуют для студентов, нигде не сказано, мол, на них должны присутствовать еще и профессора. Железная логика Роберта Гэммела выдерживала любой удар. Что здравого смысла, что по репутации.
Elibazeth Roddle: Пожалуй Элибазет была бы рада, если бы Роберт Греммел решил бы примерить преподавательскую мантию не в этом году, а десятилетия этак на три раньше. Тогда у этого жизнерадостного пожилого фантазера в полном расцвете сил были бы все шансы стать одним из её любимых учителей, и она всерьёз бы горевала в конце года, когда ему пришлось бы уйти, скорее всего, несмотря на его возраст отнюдь не по причине связанной со здоровьем, потому что такие крепкие старики способны пережить кого угодно, скорее уж ему просто надоест возиться с детьми и он найдет себе новое развлечение. Сейчас же она была рада, что он был её коллегой, человеком, с которым приятно поговорит и о делах, и ни о чем. Тем более что если Роберт Греммел что-то умел, так это интересно о чем-нибудь рассказывать. А послушать хороший рассказ Элли любила даже больше, чем сама что-нибудь рассказывать, намного больше. - Не беспокойтесь, я сохраню ваш секрет. В конце концов мне с этих учеников тоже учить, а это будет не просто, если они наберутся от вас таких хороших привычек, - Элибазет рассмеялась, не слишком громко, и совсем не заливисто, но вполне искренне. Она не стала спорить с его «Элли», почему-то оно казалось совершенно естественным, а спорить со своими ощущениями или уж тем более искать их причину Элибазет не привыкла и привыкать не собиралась. – У меня, как не странно, сегодня тоже суббота, а по субботам я пеку пироги. Кстати, не хотите ли составить мне вечером компанию в его дегустации? Или вы не едите сладкого? Последний вопрос был задан почти с тревогой, поскольку равнодушие к пирогам и выпечке с точки зрения Элибазет было очень плохим симптомом, это она вам как колдомедик говорит. Вообще-то чуть раньше Элибазет думала о том, чтобы пригласить Лиама, который последнее время казался каким-то очень печальным, и хорошо бы было его хоть немного развеселить, но сейчас неожиданно решила изменить планы. В конце концов Лиам взрослый мальчик и должен справляться со своими тревогами сам, а вот поговорить с приятным – и, что важно, взрослым – собеседником о вечном и проходящем редкая радость в этой школе, особенно теперь.
Robert Gemmel: — Я? Не ем сладкого? — глаза Роберта округлились. — Побойтесь бога! Да мои портреты развешены по всем кондитерским Великобритании. «Не подпускайте этого очаровательно сэра к прилавку, - гласят портреты. – Он лишит вас годовой прибыли, а убытки придется расхлебывать столетиями!». Нет, Элибазет, не подумайте, будто я ворую конфеты. Вовсе нет. Просто я очень люблю сладкое. В моем возрасте люди становятся черствыми, жесткими, приходится компенсировать недостаток мягкости бисквитами. Обожаю пироги. — С почками, хотел добавить Гэммел. Сдержался. — С удовольствием приму ваше предложение, а уж с каким удовольствием примусь за ваши пироги, вы и представить не можете! Профессор Роберт Гэммел лучезарно улыбался. Когда Роберт Гэммел безбожно врал, Роберт Гэммел лучезарно улыбался, а врал Роберт Гэммел постоянно, благодаря чему обзавелся славой человека веселого, дружелюбного, доброго, славного малого, парня без комплексов и вообще идеала человечности, что нисколько не мешало Роберту Гэммелу в глубине души тихонько посмеиваться над всем родом людским, ибо в этой самой глубине души Роберт Гэммел полагал род людской страх каким глупым родом, точнее семейством – беспозвоночных. Беспозвоночных с большим удовольствием готовых променять свой мнимый внутренний стержень на лакричную палочку. К сожалению, опыт подсказывал профессору – любителя сладкого в большинстве на поверку оказываются людьми невыносимо горькими, иногда кислыми, а иногда солеными-пресолеными, иного объяснения, почему некоторых любителей сладенького так тянет разделить с ближним пуд соли, как вполне естественное желание избавиться от излишка собственной приторно-соленой, увы, внутренней горечи, Роберт Гэммел не знал. Впрочем, Роберт Гэммел не знал многого. Скажем, он совсем не разбирался в химии, не разбирался в кулинарии и знать не желал, что такое ответственность. При чем тут ответственность? Да при всем. Ответственность, как аромат свежей выпечки: вынырнула из печи и а ну давай заполнять собой все окружающее пространство. Ни сглотнуть, ни сморгнуть, ни протолкнуться, хоть ты ножом режь. Роберт покрутил в руках трубку. Успокаивало. — Так что до говорились. Вечер проведем вместе. Вы, я и пироги. А что касается сегодняшнего дня… Хм, право слово, я запамятовал. Разве день не выходной? Нет, я не шучу. Видимо, старею. Роберт Гэммел лучезарно улыбался… — А вы идете на занятия?
Elibazeth Roddle: Элибазет улыбнулась в ответ. Если она и заметила фальшь в словах коллеги, то не подала вида. Точнее просто не придала этому значения, потому помимо всех своих прочих многочисленных достоинств миссис Роддл была безмерно толерантна к чужим слабостям. Сама она была отнюдь не самым честным подданным её Величества и потому совершенно спокойно относилась к чужому лицемерию. По её мнению человек мог прикидываться кем угодно, если ему это нравится, до тех пор пока его паясничество не мешает жить другим – то есть так, как это делала сама она. Если человек – мизантроп и садист, но на людях ведет себя как примерный семьянин и «свой парень», а по ночам в собственном подвале отводит душу душа крыс, резиновых куриц и бомжей, то пусть и дальше себе живет двойной жизнью, главное чтобы трупы не находили. Отвратительное бесчеловечное лицемерие? Нет, господа, это называется цивилизованным обществом, жизнь в котором Элибазет совершенно устраивала – ну, пока ей, конечно, не начнут подкидывать расчлененные трупы резиновых кури, но такого пока, к счастью, не было. - Счастлива это слышать. Мне вечер по программе «я, вы и пироги» уже заранее кажется удачным. Тогда приходите в семь ко мне. У вас есть какие-нибудь конкретные пожелания по поводу начинки? Или по поводу сопутствующих напитков? Элибазет кивнула, про себя уже продумывая план сегодняшнего дня и вечера. Ну да, сегодня суббота, но школа жила немного по иным правила, нежели вся остальная страна. - Нет, вы совершенно правы: сегодня действительно выходной, но у пятого и седьмого курсов, с сентября обремененных мыслями о грядущих экзаменах, выходных нет: по субботам, да и по воскресеньям, у них часто бывают консультации и дополнительные занятия у тех преподавателей, которые на это согласятся. Я, признаюсь, к их числу не отношусь и никогда не относилась: я считаю, что если люди хотят учиться по субботам, то они могут делать это в библиотеке самостоятельно, не дети уже. Так что мой вклад в субботнее обучение ограничивается тем, что я могу по договоренности дать кому-то из них ключ от оранжереи, да и то если пойму, что это действительно нужно. Так что я иду на кухню, потому что что это единственное место в замке, где можно готовить. Есть, конечно, еще лаборатории, но Гораций почему-то очень не любит, когда я варю джем на его горелках. Приятная беседа, приятный собеседник, приятная погода и приятный покой на душе – то, что нужно для субботы. И никаких тебе убийств, чудовищ и безумных непонятливых безруких друзей. Элибазет улыбнулась чуть шире, поймав себя на мысли, что ещё чуть-чуть – и она поверит, что в школу вновь вернулся покой. Что поделать, в такие дни очень легко поверить в сказки.
полная версия страницы