Форум » Архив «Lumiere-77» » [Экзорцизм - 10.05] » Ответить
[Экзорцизм - 10.05]
Fiann Lermont: Время: после обеда. Место: Хогвартс, подземелья. Участники: Ритуал проводят профессора Раймонд де Вриз и Дитрих фон Нойманн, а так же приглашенные специалисты Леонард Розье и Абраксас Малфой. Прочие желающие могут организовать защиту и поддержку экзорцистов.
Ответов - 15
Raymond de Vries: Принцип вселенского равновесия действует лишь в том случае, если какой-нибудь парень из провинции рискнет взять на себя все грехи мира. Не найдется парня – смело говорите миру «прощай». Громко звякнет предохранительный клапан и автоматически запустится программа самоочистки. Великий потоп тому в свидетели. Сложное уравнение, чересчур многое зависит от переменных. Раймонд сглотнул. По-хорошему следовало бы взять в помощники каждой твари по паре. Боги не слишком жалуют вмешательств в свои планы, особенно чутко они реагируют на подтасовку результатов. Некий таинственный инстинкт подсказывал де Вризу: «Ты, де Вриз, не прав. Ты, де Вриз, не герой. Ты, де Вриз, клерк. Очень хороший, разумеется, клерк и почерк у тебя красивый, но красивый почерк еще не означает необходимости подписывать каждый встречный контракт. Продавать душу Дьяволу было совсем не обязательно, де Вриз. Ну, а коли прижало – мог бы сдать в аренду. Под расписку». Расписки де Вризу не предоставили, не было и самого контракта, голову в петлю Рэй сунул по собственной инициативе, чем, признаться, гордился. Целых двадцать секунд. Потом в голове что-то подозрительно хрустнуло, заскрипело и Раймонд вдруг понял - деликатный механизм его сознания абсолютно не приспособлен функционировать в экстремальных условиях, включая погодные. В подземельях было довольно холодно. Де Вриз пожалел, что не захватил с собой мантию потеплее. Впрочем, местный климат волновал профессора куда меньше местных обитателей. Говоря откровенно, де Вриз все еще не верил в победу. Тварь не сдастся без боя. Это он успел выяснить на личном, крайне печальном опыте. Дважды. Да, за последние часы им, команде экзорцистов-энтузиастов, удалось выяснить о твари столько, сколько не удавалось за всю прошедшую неделю, однако знания и сила далеко не всегда идут рука об руку. Как ни крути, из умных библиотекарей вояки, прямо скажем, никудышные. Из клерков, надо полагать, тоже. С другой стороны, кто не рискует – тот умирает от маразма. Такая старость де Вриза не прельщала. Смерть вообще не прельщала Раймонда де Вриза. Костлявым дамам нет веры. Недостаток родной плоти они компенсируют изъятием чужой. Не даром, портреты сварливых жен во все времена карикатуристы срисовывали с вешалки. Рэй поежился. С какой натуры срисовывали хогвартскую тварь знать совсем не хотелось. Но поздно. Когда-то давно тварь звали «Тезеус» и, должно быть, она… он… Не имеет значения, кем она являлась столетия назад. Важно, кому она являлась теперь. Студентам. И это очень плохо. Рэй пристально вгляделся в пол под ногами. Черный, какой-то землистый. Странно. Приходу школьников на их импровизированное собрание де Вриз не удивился. Он прекрасно понимал – его студенты не такие люди, чтобы сидеть сложа руки в то время как другие пытаются хотя бы создать видимость активной работы. Удивляло другое – почему никто из преподавателей не догадался хорошенько прошерстить библиотеку? Почему «Грязь» обнаружили не они, а кто-то из – прости Мерлин, из рапорта слов не выкинешь – детей? Но и это уже не важно. Говорят, зная подлинное имя существа, его можно подчинить своей воле. Что ж, покуда других способов справиться с тварью не было, приходилось полагаться на древние, глупые, никому не нужные придания, пословицы, поговорки и верить. Вера не только города рушит, она убивает. «Будем надеяться, наша вера обернется не против нас самих, - Рэй хмыкнул. – А к дементору! К дементору веру. Пора действовать». Леонард Розье и Абраксас Малфой были совершенно правы. Полно демагогии. — Господа, — после долгого молчания голос де Вриза звучал хрипло. — Надеяться на удачу нам не приходится, будем надеяться на себя. Рэй обернулся к Дитриху. После трагедии с Ирменгильд они так и не общались. — Я не силен в Рунах, вы знаете, поэтому я полностью полагаюсь на вас. — Рэй вновь огляделся по сторонам. Ровная площадка, за его спиной стена – слева и справа коридоры, позади еще один – широкий, просторный. Хорошо. — Можете начинать Дитрих. Вы взяли все необходимое для защитного круга? Камни, руны? Прекрасно. Можете приступать. Круг должен быть просторным. В нем должны уместиться я и, собственно, сама тварь. Пока она не появится в круге – круг не замыкать. Ну, это вы прекрасно понимаете и без меня. Так уточню, со своей стороны круг замкну я, вы – со своей, то есть, повезет, - как раз за спиной твари. Вы, господин Малфой, подойдите ко мне. Благодарю. Будете меня подстраховывать. Если я не успею покинуть круг прежде, чем – кхм, чем дементор не шутит – тварь на меня набросится, круг замкнете вы. А вам Леонард предоставляется право первого удара. Сначала попробуем ослабить тварь огненными заклятиями и патронусами, а потом… потом будет видно. Приступим? Дитрих, начинайте. Я тоже начинаю. Рэй вышел на середину площадки. Театрально получается. Много спецэффектов. Жаль, кровь требуется не бутафорская. Де Вриз опустился на колени и принялся аккуратным почерком профессионального клерка выводить рунами имя «Тезеус». В качестве чернил он использовал, само собой, кровь. Собственную. Ее вкус тварь должна была помнить. При некоторой доли везения эта кровь могла ей даже нравится. Маленький кинжальчик Раймонд предусмотрительно захватил с собой загодя. Пригодился. Отлично. А теперь самое важное – слова. Профессор де Вриз сосредоточился, и тихий шепот заполнил подземелья. Ожидание закончилось.
Dietrich von Neumann: Дитрих не питал иллюзий по поводу собственных педагогических способностей. Он не любил детей и не испытывал по отношению к ним ни грамма ответственности. Да, нападения были не приятны, смерть трагична, но по большому счету он совершенно не понимал, почему лично он должен участвовать во всем этом балагане, почему Ирменгильд должна страдать из-за чужих отпрысков, а Ленара сейчас подвергается опасности. Единственное, чего он жаждал всей душой – это выбраться из школы, превратившейся в ловушку, и увести за собой своих женщин. До этого момента Дитрих особо не задумывался о природе отношений между ним и Ленарой. Она была милой женщиной, имела массу положительных черт, схожий характер. И так разительно отличалась от веселой птички, его Марты. Потеряв одну женщину, едва не оставшись без сестры, фон Нойманн впервые в жизни по-настоящему испугался за ближних. До этого ему казалось, что уж он то справиться буквально со всеми сложностями. Но сначала Марта скрыла от него болезнь и в итоге умерла. Теперь Ирменгильд обратилась за помощью к стороннему, и оказалась в итоге в больничном крыле. То время, что отвели ему на подготовку к ритуалу, Дитрих потратил на размышления о себе, своей семье и о Ленаре. С одной стороны, ему хотелось запереть ее в комнате и никуда не выпускать до тех пор, пока все не закончиться. Однако ж, Беллар была взрослой женщиной, да и какие у него были права на нее? Никаких. Несколько свиданий, пара походов в оперу, выезд на природу. Встречались они регулярно, хотя и не слишком часто, но права за собой указывать, что делать и как жить, фон Нойманн не чувствовал. Отсюда проистекал вопрос: кто они друг другу. Выходило, что даже не друзья, а так, просто знакомые, не более. Печали в себе по этому поводу Дитрих опять же не обнаружил. Да, Ленара ему нравилась, но… Всегда было какое-то но. Немца это слегка беспокоило, в логической схеме не должно быть изъянов и условностей. В подземелья Дитрих шел спокойно, не торопясь. Он вообще не видел смысла бежать к месту, где его могли искалечить или даже сожрать. А уж волочить за собой даму он и вовсе считал дурным тоном. Потому фон Нойманн спокойно и размерено вышагивал по древним камням, держа Беллару под ручку. О том, кто же она в его жизни, Дитрих решил подумать потом, на свежем воздухе. Сырость и холод подземелий раздражали. Мужчина покосился на спутницу и молча скинул мантию. - Держи, дорогая. Так будет теплее. Он накинул мантию на плечи Ленары, бережно укутывая женщину в легкий шелк. Все равно мантия ему бы мешала, так почему бы не отдать ее той, кому она сейчас нужнее. Дитрих лишь извлек из кармана мелок, которым собирался чертить символы. Старый добрый кусочек известняка, найденный где-то в Швейцарии пару лет назад, он исправно служил своему владельцу во всех его начинаниях. В ответ на слова де Вриза осталось только кивнуть, вступать в полемику не хотелось. Фон Нойсанн опустился на корточки и принялся аккуратно и не торопясь чертить на полу круг, второй, линию, другую. Чертить ровные линии и идеальные круги – первое, чему его учил его наставник. Руны не выносили небрежности, а ритуальная магия – неточностей, потому каждый ученик тратил немало времени за черчением. Дитрих помнил, как первый месяц ученичества по ночам его мучили кошмары с участием извивающихся кривых и кругах, обредших пасть и желудок. Даже во сне ему казалось, что он все время что-то чертит, пальцы ощущали грани карандаша, а запястье так и норовило извернуться в нужную позицию. Обязательные уроки черчения были кошмаром всех студентов, без зачета по данной дисциплине можно было забыть о дальнейшем обучении. За то теперь фон Нойманн уже не думал, за него все, что нужно, делало само тело. А мужчина в уме проговаривал рунескрипт, которому предстояло занять место в защитном кольце. В каждый из лучей идеально ровной звезды легло по руне призыва. Между лучами свое место заняли руны портала. В центральной пентаграммы по углам расползлись руны энергетических каналов, рунолог решил, что еще чуточку силы Рею не помешает. Еще по дороге в подземелье Дитрих решил, что коли Тезеус столь не равнодушен к огню, то заклятье огненной стены точно не помешает, потому напоследок он аккуратно по периметру внутреннего кольца равномерно распределил Кенназ и Тейваз. Отступив на пару шагов в сторону, он полюбовался на дело рук своих, проверяя, все ли в порядке. И лишь убедившись в этом, кивнул де Вризу, уступая тому место в центре. Дитрих отошел к Ленаре и достал палочку. Призыв был занятием опасным и чреватым всякими неприятными последствиями. Надеется же на то, что Реймонд знает, что делает, фон Нойманн не был готов. Сестра вот понадеялась, и куда это ее привело. Мужчина склонился к своей спутнице. - Ты как, все нормально?
Lenara Bellar: - Um Gottes willen, Dietrich, - Ленара раздраженно дернула плечом и добавила уже по-английски, - конечно, все НЕнормально. Все было очень, очень ненормально. В высшей степени ненормально: Ленару Беллар нестерпимо раздражала ситуация, в которой по воле судьбы она должна была находиться, равно как и роль, которую ей эта самая судьба назначила. То есть профессор де Вриз очень органично смотрелся в роли того самого идиота, который в нужный момент бросится на тварь с вилами и ценой собственной жизни затолкает ее... ну, куда-нибудь, откуда она выбралась. Это было правильно: естественное биологическое назначение особей вроде профессора - гибнуть на пользу всему человечеству, причем сам способ смерти, в сущности, не имеет особого значения просто оттого, что человеческий род окажется выигрыше просто по факту гибели нежизнеспособного индивида, по счастью не успевшего передать свои тлетворные гены будущим поколениям. Но вот необходимость ассистировать этим нежизнеспособным индивидам, дабы они могли благополучно выполнить свою биологическую миссию, неслабо раздражала, причем Ленара с досадой осознавала, что как бы недовольна происходящим она ни была, это - единственный путь. Не спасти школьников, конечно - о, майн Готт, кого волнуют эти школьники? - а выбраться, наконец, отсюда, из этого заповедника беспомощных бездельников. Кстати, школьники злили Ленару ничуть не меньше их наставников: совершенно неожиданная новость о том, что взрослые не могли ничего найти в библиотеке просто оттого, что прозорливая молодежь утянула необходимый манускрипт и все это время занималась его расшифровкой, привела Беллар в состояние близкое к ярости. Что само по себе удивляло, и одновременно демонстрировало, насколько Ленара Беллар устала от пребывания в этой школе. Ленара Беллар определенно была недоброй колдуньей: за плечами у нее были многие поколения темных магов, обучавшихся в мрачном Дурмстранге, воспитанных в лучших традициях чистокровных семейств и держащих в семейных хранилищах не только золото, но и секреты редких темных заклинаний. Их кровь текла в ее жилах, их недобрый дух жил в сердце швейцарки. Понятно, в общем, отчего Дамблдор решил, что Ленара будет идеальным двойным агентом - а она, разделяя его взгляды, оставалась, тем не менее, темной колдуньей, потому что сторону выбирают, а вот породу выбрать никому не дано. Так вот: темная колдунья в ней негодовала из-за необходимости подчиняться указаниям спасителя-недоучки, так что в данный момент Ленара ощущала трогательное душевное единение с собственным шефом, что можно было считать событием исключительным - хоть сам Малфой об этом и не подозревал, но нечасто Абраксас и его секретарь совпадали во взглядах на окружающую действительность. Пожалуй, присутствие Дитриха было одной из немногих положительных сторон происходящего: он был рассудителен, он был спокоен, он знал, что делал, и знал, что все они в совокупности не знают, что делают - однако свою часть работы выполнял с немецкой четкостью и ответственностью. Ленара куталась в его мантию, сердито курила уже четвертую сигарету, сумрачно наблюдая за тем, как немец вычерчивает на полу непонятные знаки, и думала, что, пожалуй, если они выберутся - им стоит встречаться чаще. Скоро лето, учебный год закончится... они могут даже куда-то съездить вместе. В ту же Швейцарию. Да, замечательная идея. Беллар затушила сигарету о стену. - Все ненормально, - повторила она, - и сама ситуация ненормальна, но есть ли у нас выбор? Собственно, я даже не понимаю, зачем я тут: наш сиятельный ментор не удосужился даже сообщить мне, в чем должен заключаться мой kleiner Beitrag. - как всегда в минуты раздражения Ленара начинала вставлять в свою речь немецкие слова. Она тяжело вздохнула и взяла Дитриха за руку. - Я только надеюсь, что теперь уже нам удастся все это закончить.
Leonard Rosier: Жизнь полна сюрпризов. За эту неделю, право, Леонард устал в этом убеждаться и совершенно потерял способность чему-либо удивляться после очень своевременного появления студентов с расшифровкой какого-то манускрипта, где значилось имя изгоняемой твари. Так что когда Розье-старший понял, что в кои-то веки совершенно солидарен с Абраксасом в его отношении к ситуации, то даже не стал недоумевать. Однако было кое-что, что ему совершенно не нравилось. - Странно, что оно до сих пор не здесь, - спокойно сказал он, наблюдая за тем, как де Вриз и фон Нойманн расчерчивают пол, - и не пытается нам помешать. Это может значить только одно... Собственно, не стоило даже добавлять, что именно, и так понятно, что если вездесущее хогвартское чудовище пропускает такое важное событие, это значит, что оно занято чем-то более для него приятным или важным. Возможно, племянницей Леонарда. А возможно, организацией чего-то действительно масштабного, если оно вообще способно на организацию, а не действует спонтанно. Однако, не то, чтобы Леонард ощущал жалость по отношению к этому магу, но было что-то жуткое в этой истории, несмотря на вопиющее нарушение всех законов... кхм... инвокации. Еще отец, обучая Леонарда, внушал ему первый постулат подобных деяний - правильно формулировать условия. Кстати, оно потом и в жизни помогает. Чего хотел этот безумный? Быть бессмертным, могущественным и есть вволю. Вот, пожалуйста. Стал. Сомнительно, впрочем, что он счастлив тем, что получил, если еще имеет возможность осознавать, как прокололся. И тем не менее, хватит теории. - Господа и дамы, не участвующие в ритуале, - Розье обернулся к остальным, - я хотел бы попросить вас быть начеку. Мы не знаем, почему тварь не появилась до сих пор, но она может это сделать в любой момент. Пожалуйста, организуйте защиту. Пусть лучше она не понадобится, чем ее не будет. Отвернувшись снова, он еще неожиданно поймал себя на непривычном чувстве беспокойства за кого-то другого. Не то, чтобы он не считал сына неспособным справиться со своими проблемами, но кажется, то ли Друэлла заразила его своим материнским безумием, то ли что - но дергало Леонарда сейчас куда больше не по поводу предстоящего ритуала, а по поводу пропавших племянницы и девушки Ивена, которая могла не быть чистокровной, но до того момента, как речь не зашла о браке, старший Розье против ничего не имел. Француз подождал завершения рисунка и шагнул на свое место, засвечивая палочку: неплохая альтернатива свече, если знать, в чем соль такой альтернативы. Взмах обрисовал вокруг остальных участников ритуала вертикальные золотые спирали, медленно растаявшие в воздухе, оставляя невидимые щиты. - Ленара, не присоединитесь? Здесь явноственно нужен пятый.
GameMaster: За разговорами не сразу стало слышно, как что-то шлепает о каменный пол подземелья, и только потом, в свете зажженных магических огней, стало заметно, что между камней кладки сочится вовсе не вода, а густая грязь, падающая на пол с теми самыми шлепками, которые они все слышали до этого. Грязь собиралась на полу в растекающиеся лужи, которые все увеличиваись, подбираясь к ногам присутствующих - в грязи копошились могильные белые черви. А потом стали слышаться голоса. - Отец? - на два голоса звали Ивен и Люциус. - Дитрих? - шептала из-под грязи Ирменгильд, - Ленара? Осторожно и вкрадчиво, словно проверяя, кто есть в темной комнате, шепотки с разных сторон носились в воздухе вместе с прядями тумана.
Raymond de Vries: Порезанное запястье едва уловимо саднило. Даже не боль, легкое неудобство; легкое, но спасительное. Никакой комфорт так не способствует концентрации мысли, как маленький пульсирующий очажок боли. Прекрасно заглушает дурные предчувствия. Иногда полезнее заботиться о материальном, нежели позволять рассудку всецело отдаться на волю духовному. О чем сейчас думал Раймонд де Вриз не смог бы угадать и самый дипломированный психоаналитик. Должно быть это были очень странные, слишком противоречивые, чересчур обрывочные мысли, каждая из которых нет-нет да цеплялась за маленькую ранку на запястье. Пожалуй, можно было обойтись без крови. Пожалуй, для ритуала вполне сгодился бы мел. Пожалуй. Пожалуй, кровь была нужна самому де Вризу. Вид сочащегося пореза удивительно воодушевлял. Не умеющему выпускать пар, приходится рассчитывать на кровопускание. Опробованный веками метод. К тому же сигареты кончились еще утром. Клянчить у посторонних де Вриз не имел привычки. За происходящим Рэй наблюдал с каким-то отстраненным и все-таки возбуждением. Ожидание длилось долго. Неделя – огромный срок. В конце концов, пожизненное тюремное заключение – это просто-напросто очень много недель, множество однообразных, бесконечно томительных недель. И дней, и часов, и минут. Секунда – целая вечность, если прожить без пользы. Палочка в руках совсем не дрожала. Напротив, пальцы, крепко стиснутые на лакированной рукояти, в какой-то миг начали неметь. Возможно, профессор де Вриз переутомился. Не стоило проводить ритуал в таком скверном состоянии. Нужно было позволить себе выспаться. Хотя бы полчасика. В часе три тысячи шестьсот вечностей, разделить пополам и получишь… К собственному ужасу, профессор вдруг осознал, что напрочь лишился способности считать в уме. И пергамента рядом не было. А то, можно было бы посчитать в столбик. «Опозорюсь, - мысленно решил он. – До смерти опозорюсь». Три тысячи шестьсот вечностей. Половина на сон. Твари все не было. Рэй напрягся. Неправильно. Так не бывает. Или нет? Опять ошибся? Поспешишь – получишь крайне веселые похороны. Воистину, надо было немножечко подождать. Чуть-чуть. Полчасика. …Шлеп. Шлеп. Шлеп. Раймонд вздрогнул. На какую-то секунду он, кажется, абсолютно потерял ориентировку. Пространственно-временную. Поэтому с таким удивлением уставился на черную лужу под ногами. Черная грязь и склизкие белые черви. Метрономы вечности, проводники на тот свет. Они поедают плоть, тем самым, видимо, освобождая душу. Какая отвратительная мысль – увидеть спасителем могильного червя. Существуй Бог, он бы, очевидно, посмеялся над глупым профессором. Де Вриз вскинул палочку. Абраксас Малфой стоял прямо позади, Рэй слышал, как участилось его дыхание. Неужели что-то могло испугать этого странного человека? Похоже, могло. «Огонь, - вспомнил де Вриз. – Тварь нужно выжигать». — Fervo! — зачем-то бросил он. И добавил: — Piro!* Ну же, господа! Не стойте. Помогите мне! Чтобы тварь не нашептывала окружающим, де Вриз не слышал ни слова, но надеялся, что его голос способен рассеять морок. А еще он надеялся… надеялся, что тварь не взорвется. «Не надо было ее «кипятить». По-моему, она и так не очень-то в духе»… Поспешил? * оценить оба
Amber Lind: Вообще-то наверно не следовало вот прямо так сразу идти искать профессора Де Вриза с помощью магии. Наверно следовало сначала пойти в его кабинет, потом спросить у коллег – вот та же профессор Роддл, которую всегда можно найти либо в Больничном крыле, либо на кухне, точно должна знать, потому что вполне могло выясниться, что он сейчас занят каким-нибудь очень важным делом, которое ну никак нельзя прерывать. Однако ни Эмбер, ни Теодор об этом не подумали, видимо несколько отупев от стресса последних дней. Когда палочка указала на лестницу, ведшую в подземелье, рейвенкловка ещё успокаивала себя мыслью о том, что наверно они идут в гостиную Слизерина, где блудный профессор не понятно что забыл. Однако нет, их импровизированный компас указывал на совсем другой коридор, менее освещенный и уводящий глубже в подземелья замка. В прошлом, на первых курсах, Эмбер ни раз и ни два ходила здесь, просто чтобы пощекотать нервы и доказать другим, какая она смелая, и действительно не боялась. Сейчас же в свете событий последней недели прогулки по пустынным коридорам в одиночестве – ну, хорошо, в паре, это не сильно меняло расклад – уже не казалось такой уж удачной идеей. Однако отступать не позволяла гордость, потому что сказать сейчас «слушай, мы все равно увидим его на ужине, пошли лучше к вам, я знаю, где Лермонт вискарь хранит, скоротаем время за обещанными «уроками» было равносильно признанию поражения, а Эмбер Линд не сдавалась, тем более так просто. Поэтому она, враждебно глядя в темную бездну, скрывавшуюся у поворота – посмотрим, захочет ли она вглядываться назад – продолжила идти вперед, лишь бросив своему спутнику: «Тэдди-бой, люмосни-ка поярче.» Некоторое время они шли без происшествий, просто-таки возмутительно скучно, так что Эмбер даже подумала не зевнуть ли, но тут послышался звук, который бы не характерен для любых помещений Хогвартса, кроме разве что ванных комнат, где ученики ходили босяком – шлеп-шлеп-шлеп. Да даже если и так, это все равно был звук не бега босых ног по каменному полу, скорее уже на этот пол падало – шлепалось – что-то слизкое что ли. Как грязь. Или дерьмо. «Канализацию здесь что ли прорвало?» - подумала было Эмбер, и тут же неприятный звук перекрыло прозвучавшее совсем рядом, чуть ли не за углом «piro», сказанное знакомым голосом Де Вриза, указавшее, во-первых, на то, что профессора они все-таки нашил, а во-вторых, профессор этот скорее всего был настоящим, а не порождением Твари – та, не смотря на все свои способности к мимикрии, не колдовала. Заворачивая за угол, рыжая про себя закончила мысль: «...и теперь героический профессор чинит её нестандартными методами. Мать!..» - ...твою ж за ногу! – емко выразила свою мысль Эмбер, ибо то зрелище, что открылось её взору было достойно подобной характеристики: пола, заляпанного в лучшем случае грязью, с копошащимися в ней червяками, в общем-то было достаточно для столь эмоционального высказывания, а если добавить к нему толпу «взрослых» во главе собственно с Раймондом I Грязеборцем, грязюку эту запекабщих с сомнительным успехом, и туман, который не хуже могильных червяков указывавший на присутствие здесь и сейчас Твари, то картина получается воистину эпичная. Одно хорошо – профессора они все-таки нашли, вот только толку от этого, как и от теоретически могущественного заклинания из недоступной книжки сейчас, лицом к лицу с Тварью, никакого. Остается действовать старыми проверенными методами, и потому девушка направила палочку в сторону экзорцистов. - - Expecto Patronum!* Заодно и проверим, насколько они здесь настоящие. * - оценить
Lenara Bellar: Беллар окинула Леонарда Розье презрительно-оценивающим взглядом, отшвырнула окурок в сторону и легко поднялась на ноги, одновременно сбрасывая накинутую на плечи мантию. Естественно, Ленара не горела желанием участвовать в этом самоубийственном мероприятии и будь ее воля, находилась бы сейчас на приличном расстоянии от этой комнаты - миль за тысячу этак, с коктейлем в руке и шезлонгом за спиной - однако было в этой жизни кое-что, что мисс Беллар ненавидела даже больше, чем смятые скатерти, нечищеные туфли и самоубийственные мероприятия. Ленара ненавидела непрофессионализм. А их местный агнец на заклание, ведомый самопожертвенными (читай - самоубийственными) порывами являл собой квинтэссенцию непрофессионализма - и несчастная Ирменгильд, павшая его жертвой, наглядно доказывала, что предубеждение Беллар против профессора не было беспочвенным. А швейцарка придерживалась мнения, что если им и суждено было закончить свои жизни в этом подвале, то стоит сделать это, во-первых, технично, во-вторых, с максимальным уроном для неведомой твари, а в-третьих, вообще не делать этого. Вот Ленарой, к примеру, этот Тезеус если не подавится, то отравится гарантированно - можно сказать, что у нее природный иммунитет к такого рода атакам, равно как и к дешевым уловкам, к которым существо прибегало, пытаясь отвлечь участников ритуала: через какое-то время стало явственно слышно, что к шепоту призывающего де Вриза примешиваются чужие шепотки - они становились все громче и громче, пока Беллар не стала различать в них слова. Знакомые голоса звали по очереди всех участников ритуала: Ленара могла явственно различить речь сына ее начальника и мягкий голос Ирменгильд, обращавшейся к ней самой... вот только уловки эти определенно были рассчитаны на людей, которые испытывают какие-либо эмоции кроме безграничного раздражения, а Беллар, к неудаче твари, к этим счастливцам не относилась. Стоя посреди луча в золотистом вихре, Ленара невозмутимо оправляла рукава, не глядя ни на червей, ни на грязь: пентаграмма надежно защищала вызывающих от какого бы то ни было воздействия, и все, что могла тварь в границах круга призыва - это создавать иллюзии, сбивающие с толку вызывающих. Но не более того. Ох, эти уроки с герром Ротштайном: вот, помнится... Ленара подняла глаза и обомлела. Очевидно, прописные истины о призыве являлись прописными истинами только для нее и только она помнила нехитрые заповеди вызывающего: призываемое существо, будь то дух или нечисть, всеми силами будет стараться отвлечь призывающего и выманить его из круга. Со священным ужасом Беллар наблюдала за тем, как профессор самозабвенно швыряется заклинаниями в червей и грязь до окончания ритуала призыва. Причем швыряется не чем-нибудь, а пиро - пиро, которое превращает в огонь все, на что было направлено, которое сжигает камни и металл, и которое - уж конечно - без труда выжжет тоненькую полоску крови, которой нарисована их защита, ломая ее и отдавая вызывающих на растерзание вызванному существу... На мысли о том, что стоило бы сделать с профессором, равно и о том, как стоило бы надругаться над его покойной матерью, к сожалению не оставалось времени: впервые за много лет Ленара кричала - от злости и чтобы заглушить ставшие совсем уж громкими голоса: - Verdammt! Was geht ab?! Это иллюзия, иллюзия, die Illusion, verfluchter Idiot! Неужели он думает, что они будут убивать ее заклинаниями?! О, Мерлин - и это разъяренная Ленара еще не заметила явления в комнате еще одного нарушителя ритуала: когда твоя жизнь находится в руках у идиота, малолетние идиотки могут считаться незначительными помехами. - А, к дементорам! Читайте, читайте дальше кто-нибудь! Леонард?! - в критическую минуту Ленара рискнула обратиться к тому, кто казался ей в этом помещении наиболее компетентным. - Леонард, продолжайте! Вы же знаете?! Conventus sylphorum, antra gnomorum.. Ей казалось, что голоса теперь звучат торжествующе.
Leonard Rosier: - ...Chavajoth! Impero tibi per clavem Solomonis et nomen magnum Gemhamphoras! - ровно подхватил Леонард, внешне никак не реагируя на происходящее, ни на шлепки грязи, ни на жуткий крик Ленары. До сих пор, если честно, он в своей жизни изгонял только тех, кого призвал сам - включая увольнение нерадивых сотрудников, которое порой было похуже любого ритуала, особенно если сотрудники упирались и грозились чем угодно от суда до порчи. Так или иначе, во всем была виновата паника. Исключительно паника и только она. В панике Розье-старший становился сосредоточен, зол и удивительно точен в действиях - к своему большому счастью. Это потом, если они все выживут, у Леонарда будет новый этап этого аттракциона, и он будет называться "успей выпить зелье, пока не подох от инфаркта". А паниковать было, отчего. Голос Ивена, отражающийся от каменных стен и мечущийся по подземелью, эту панику породил - он, а вовсе не шлепки густой грязи, падающей на пол, и не могильные черви (а Розье терпеть не мог могилы и упоминания о них, как бы ни острил по этому поводу), и не стремительно бледнеющее лицо Абраксаса (надо же, и так тоже бывает). А потом паника стремительно зашкалила, когда профессор де Вриз бросился в бой. Возможно, мисс Беллар и не была права, и это не была иллюзия - но на то здесь были люди, оставшиеся вне круга. А тех, кто в кругу это не должно было беспокоить или отвлекать. Ничто не должно отвлекать вызывающего или изгоняющего - помнится, отец умел рассказывать незабываемые истории о том, что случилось с такими, кто отвлекался. В молодости Леонард посмеялся бы, сейчас - принял к сведению, а в детстве это так глубоко впечаталось в его рассудок, что не стерлось и сейчас. И Розье имел мало желания обнаружить свои кишки автономно от собственного тела, а кожу - покрывающей пол в центре так некстати нарушенного круга. Нельзя сказать, что Раймонд де Вриз был неуспешен в своих действиях, оба заклинания заставили грязь сначала обратиться в огонь вместе с куском пола, потом вскипеть - и по чистой случайности не задели ни одну из линий пентаграммы. Мысль о чистой случайности мага несколько обозлила, кроме того грязь продолжала пребывать и бессильно шлепать о невидимые границы, что для нее поставил рисунок на полу, голоса звали, умоляли, рассказывали о том, как здесь больно, темно и страшно, просили спасти и поспешить на помощь. Леонарда слегка трясло. От страха - вдруг это правда? - от злости... да что там, бешенства. И, дементор дери, он пришел сюда не чтобы спасать жизни всех без разбору, даже преподавателей ЗОТИ, которые кидаются сражаться с тварью, когда надо делать другие вещи. Вот в этом проблема всех номальных людей. они вечно куда-нибудь кидаются, вместо того, чтобы делать свое дело. - Замкните, пожалуйста, круг, - сказал он, пользуясь паузой между частями ритуала, Ленаре и Абраксасу, между которыми стоял хогвартский профессор. И в напряженном, неестественно ровном голосе Розье было куда больше нехорошего для де Вриза смысла. Да, он останется вне круга. Со всеми вытекающими последствиями. И поделом, поддерживать героев Леонард не собирался. Силы собирались над пентаграммой, потрескивали в воздухе, заставляли линии светиться, а волосы на затылке вставать дыбом. Участники чувствовали, как невыносимая тяжесть ложится на их плечи, буквально пригибая к земле, и в воздухе расползается могильный холод. - ...defende nos in proelio contra nequítiam et insídias diaboli esto praesídium... *мастерские отметки - курсив
Abraxas Malfoy: Прописные истины не нужно выводить пером, их необходимо высекать топором и в камне. Чем больше искр – тем лучше. Хорошее шоу должно сопровождаться качественными спецэффектами; зритель любит глазами, а чтобы представление запомнилось до конца дней – эти глаза необходимо выжечь. Как верно подметили древние, королева сцены – трагедия. Увы, режиссеру-постановщику нынешнего действа не стоило доверять даже уличную пантомиму, даже детский утренник, если на то пошло. Да и подбор актеров оставлял желать… нет, он был безнадежен. Настолько безнадежен, что в какой-то момент Абраксас Малфой решил просто-напросто покинуть мизансцену. Темному магу огни рамп не к лицу, темному магу положено купаться в лучах славы. «Ну, а ежели придется утопить кого-нибудь в крови, - размышлял Пожиратель Смерти. – Здесь полно статистов. Двумя-тремя можно пожертвовать». Малфой улыбался. Иногда у скучных пьес бывает на диво органичный финал – традиционно совпадающий с финалом чьей-то жизни. Малфой по-прежнему улыбался. Так он не улыбался с тех самых пор, как узнал о провале миссии, связанной с Софией Резерфорд. Но сейчас у Абраксаса появился уникальный шанс вернуть столь глупо утраченное расположение Темного Лорда. Все карты на руках, осталось запастись терпением и дождаться Джокера. Вальпургиев Рыцарь дождался. При появлении твари первым делом Абраксас Малфой отметил, до чего же удобная ему досталась позиция. Самый верный способ не привлекать внимания к собственной персоне – стать поближе к главному герою, блестящий ореол его святости прекрасно скроет все пороки вашей черной души. Абраксасу Малфою скрывать было нечего. Впервые в жизни эмоции, прорвавшись наружу сквозь толстый панцирь годами тренированного равнодушия, сыграли Пожирателю Смерти на пользу. Бледность, которую без двух минут покойный профессор и заботливый семьянин Розье приняли за свидетельство испуга, в действительности являлась ничем иным, как обязательной платой за возможность призвать все силы организма, скрутить в узел, сконцентрировать ради произнесения нескольких простых, невербальных фраз… Всего-то нескольких. Пока профессор боролся с ветряными мельницами, а ледяная леди Беллар являла миру чудеса арийской пылкости, Абраксас Малфой методично… накапливал силы. Ему предстояло еще немало потрудиться. На оба фронта. Да, Леонард Розье не ошибся – Тварь действительно не влияла на Абраксаса Малфоя. Вернее, конечно, не совсем так. Он слышал полный боли и какого-то нечеловеческого, нестерпимого отчаяния голос Люциуса, более того на краткое мгновение Вальпургиев Рыцарь почти попался на такую старую как мир уловку, но холодный рационализм быстро пришел на выручку. Никогда, и во время самых ужасающих пыток настоящий Люциус Малфой не стал бы призывать отца. Никогда, и во время самых ужасающих пыток в голосе Люциуса Малфоя не могло звучать столько искренней, а главное сыновьей мольбы. А против слуховых галлюцинаций есть отличное средство – действие. Абраксас слушал заклинания Розье и Беллар. Абраксас слушал заклинание с радостью и упоением. С такой же радостью он наблюдал и за профессором, так выгодно покинувшим приделы круга. «И ему ни в коем случае нельзя позволить в него вернуться. Жаль, но такова традиция – перед тем, как заключить сделку с демоном, демона нужно умилостивить». Вальпургиев Рыцарь не собирался уничтожать тварь. Вальпургиев Рыцарь собирался… а, впрочем, всему свое время: — Imperet illi… — подхватил Малфой-старший, — … princeps militiae stis, daemonum aliosque spiritus malignos, qui ad perditionem animarum pervagantur in mundo…, — и перед тем, как произнести заключительные слова легким движением руки взмахнул палочкой. Первая преграда пошатнулась. — …divina virtute in infernum detrude. Тяжесть и холод стали почти невыносимыми. Круг обязан был вновь замкнуться. Да вот только профессор ЗоТИ в него явно не попадал. «Отличное начало отличного сотрудничества, господин Тезеус. Следующий подарок с вас».
GameMaster: Серебристый свет Патронуса Эмбер на мгновение соткался из воздуха, мигнул и пропал - чтобы сразу после этого засиять вновь. Орел развернул крылья и заметался, не зная, на что кидаться - тварь училась быстро и больше не принимала такой формы, чтобы Защитники имели возможность с ней сражаться. Но, во всяком случае, грязь не рисковала подобраться к Линд. Тем временем ритуал, было нарушенный, обрел свой ритм - хотя в защите на некоторое время образовалась брешь и тварь было попыталась проникнуть в пентаграмму, но латынь, звучащая в подземелье, отращающаяся от каменных сводов, сильная и звонкая, вытолкнула ее обратно А вместе с ней и профессора де Вриза. каждое слово отзванивало потусторонним эхом, морозный воздух рисовал на каменной кладке узоры инея - и людей пентаграмме почти сносило ветром. Ветер сек лица ледяными осколками, от него немели губы. Но латынь звучала, обретая едва ли не столь же страшное звучание, как хор умоляющих голосов снаружи, поднималась над шепотом и потусторонними завываниями ветра - и от силы этих голосов и слов грязь на полу начала сворачиваться черными корками. А потом они треснули под ветром и из последних сил плеснув черной волной, обхватили тысячей щупалец Раймонда де Вриза, которого оставили вне круга темные маги. Обхватили и потянули на пол, словно стремясь растащить в разные стороны.
Raymond de Vries: Полное имя: Раймонд Ниро де Вриз Полный возраст: 40 лет Причина смерти: героизм мозга Специфический медицинский юмор. Должно быть, колдомедики Святого Мунго еще долго будут делиться байками о чудном немце, решившим проявить храбрость, когда нужно было проявлять благоразумие. «Эй, Билл! Помнишь историю о том парне из Хогвартса, который решил спасти мир?» - скажет за обедом какой-нибудь лысоватый целитель в чуть потертой мантии. «Того самого? – с улыбкой ответят ему. – Конечно, помню. Это его кишки так разволокло по всему подземелью, что пришлось сломать пять швабр, пока пол не отмыли дочиста? Забудешь тут. Ха-ха». Впрочем, нет. Какие швабры. Маги не пользуются швабрами. Швабрами пользуются магглы. А вот идиотами пользуются все, вне зависимости от социального статуса, цвета кожи, вероисповедания и ситуации. Идиотами пользуются все. Это идиотам использовать нечего. Героизм мозга очень опасная болезнь, такая опасная, что каждый инфицированный готов умереть, обязательно умереть, лишь бы не заразить окружающих. Ни в коем случае. Больных нужно изолировать. Жизнь принадлежит здоровым. Но отчего же так… стыдно-то? Нужно бояться, а ему стыдно. Стыдно до дрожи. Неправильно ведь, не по-геройски. Он хотел крикнуть. Крикнуть Ленаре, что иллюзии тоже умеют убивать. Die Illusionen können auch töten! И не выкрикнул. Не имел права, только плотнее сжал губы, сглотнул. Он не имеет права давать советы. Он едва не погубил их всех. Он слишком часто ошибается. Слишком часто и слишком несвоевременно. Да-да, всякой ошибке свой час, всякому подвигу свое время. Мысли потонули в чужих голосах. Латынь. Красивый мертвый язык. Красивый мертвый язык, так забавно звучащий в устах живых. Де Вриз изучал латынь, древнюю, вульгарную. Всю. Она ему нравилась. Кажется, об этом он думал утром. Думал перед тем, как появилась Алиса Флинт и он снова начал давать советы. «Все будет хорошо, - говорил он. – Все обязательно будет хорошо». Или нет? Нет, все-таки сегодня они говорили о другом. О чем-то… он забыл. Потому что пошатнулся. Потому что его вытолкнули из Круга. Круг замкнулся. Цепь замкнулась. Слабое звено выбыло. Абсолютно естественный процесс. Так всегда и бывает. Рэй пошатнулся. Он оказался по ту сторону ритуала. Спасения, наверное, тоже. И это естественно. Все до чертиков естественно. И черные скользкие щупальца, немедля атаковавшие его, стоило отзвучать последней фразе, они были естественными. Он потерял равновесие. Сила, чудовищная, неживая клонила к земле. Де Вриз упал. Больно ударился затылком. В глазах потемнело. Он почувствовал, как щупальца обвивают все тело. С ног до головы. Руки, ноги, ползут все выше, еще немного и жгуты туго обтянули грудь. Потом стало больно. Рэй эпилептически дернулся. Не вышло. Только плотнее вдавило в пол. Палочку он выронил в тот самый момент, когда жгуты натуго перехватили запястья, так туго, что кости, кажется, хрустнули. Руки начинали неметь. А тварь подступала все ближе и ближе. К горлу. Он попытался высвободить руку. Сперва левую, затем правую, послышался какой-то неприятный чавкающий звук и от запястья до локтя прокатилась волна боли. Черт подери, да чего же твари от него нужно? Разорвать, пришел ответ. Разорвать на куски. Отомстить. Отомстить за все обиды, за все унижения, что ей пришлось вынести еще при жизни, в те времена, когда она была живой, откликалась на имя Тезеус. И, должно быть, просто хотела жить. Чего хотят люди? Света и тепла. Все так просто, света и тепла. «У вас теплые руки», - говорила Уинифред. «Руки у вас теплые», - говорила Алиса. «У тебя такие теплые руки», - говорила Лорин. И Рэй решился. Почему бы и нет? Тезеусу не хватало тепла при жизни? Его отвергли? Ну, значит, у них с профессором было кое-что общее. А отверженные должны друг другу помогать. Мертвым, должно быть, очень холодно.. Рэй до боли вывернул запястья и крепко вцепился в жгуты. Он их не выпустит. Никогда. — Requiem aetemam dona eis, — он стиснул зубы. Боль усилилась. Так вот что чувствует человек на дыбе! Кости начали отделяться от суставов. — Et lux perpetua luceat eis… ad te omnis саrо veniet. Затрещали швы. Мантия порвалась. Он почувствовал тепло. От плечей и ниже. — Requiem aetemam dona eis, — кажется, начали рваться связки и сухожилья. —Et lux perpetua luceat eis... Судорога свела все тело. Боль была устрашающей, невыносимой. Руки горели. — Luxaetema luceateis… — он закричал. Лопнула кожа. «Господи!» Сознание туманилось. Нет, болевого шока не существует. Это выдумки. Болевого шока не существует. — Requiem aetemam dona eis, et lux perpetua luceat eis… Из глаз брызнули слезы. Он закричал. Он слышал собственный крик и не мог поверить, что по-прежнему жив. Тварь хотела света и тепла? Слишком долго во мраке болот, слишком долго во мраке подземелий. Тварь хотела тепла и света! Пальцами, которые уже почти не принадлежали ему, Рэй ощутил жар. Хватка щупалец ослабла, стало легче дышать. Пальцами, которые уже не принадлежали ему, он почувствовал обжигающее пламя. Тварь тлела. Изнутри. И – пожалуйста! – снаружи. — Kyrie… — на выдохе произнес он. Спазматически дернулся, раз, другой, третий и замер. — Kyrie. И тварь отпустила его. И пальцы, которые уже не принадлежали ему, были бледны и бесчувственны. Кровь толчками била из ран. Двух отвратительных ран. Там где ключица и лопатка соединялись с плечевой костью не было ничего, лишь стремительно разрасталась лужа крови. Если бы он только мог умереть… Свет и тепло.
Amber Lind: Одной из основных причин увлечения Эмбер Линд магловской культурой было не угасающее восхищение способностью этих обделенных жизнью людишек упорно лететь, бежать, идти, ковылять и ползти вперед к светлому будущему, которое они же сами возводили на своих костях и крови. Им не доступна аппартация и метлы – они объездили лошадей, построили паровой двигатель, ожививший махины паровозов и пароходов, они создали автомобили и забили небо своими самолетами. У них не было магии – они подчинили себе электричество, создав мир, о котором маги могли только мечтать. Их картины и фотографии на всегда замирали в одном мгновении– и тогда они придумали кино. Кино Эмбер любила особенно сильно, потому что в кинотеатре ощущение иномирности и, как бы дико и оксюмороноподобно это не звучало, всю сюрреалистичности окружающей её лишенной магии реальности. Она смотрела все – романтические комедии, боевики, вестерны, фантастику и фильмы ужасов. И вот как раз сцену из последних происходившее сейчас в подземельях и напоминало. Эмбер вообще-то не сильно разбиралась в темной магии, тем более во всяких там призывах, отзывах и прочих пентаграммах, так как во-первых, у неё никогда не было особого интереса а такого рода развлечениям, которые бесспорно могли считаться дополнительными парой-тройкой дополнительных сантиметров понта при споре «а ну кто из нас круче всех?», однако никакой практической пользы в нынешнее просвещенное время не имели; а во-вторых, у неё никогда не было возможности обучиться таким тонкостям ремесла, ибо хотя формально она была чистокровной, в реальности она не обладала и десятой частью знаний, считавшихся «джентльменским минимумом» любого отпрыска благородного семейства. Не то чтобы Эмбер сильно переживала по этому поводу – вот сейчас, даже не зная тонкостей процесса, она прекрасно понимала, что что-то пошло не так, однако пожалуй знание этих самых тонкостей могло бы помочь на глаз определить насколько не так все пошло и чем это грозит именно ей. Однако, как показали события следующих пары минут, ей-то как раз ничто не угрожало – серебристый орел надежно защищал свою хозяйку, в кое-то веке спасибо бабушке. А вот у профессора Де Вриза, неожиданно оказавшегося не в центре магического круга, а на полу за его пределами, такого рода защиты не было. Эмбер с какой-то животной зачарованностью, не смея шелохнуться наблюдала за тем, как черная масса, которая бесспорно была той самой Тварью, обволакивала тело мужчины, который вначале ещё пытался бороться, а потом вдруг замер – сдался, смирился, согласился? Не важно, важно, что Тварь снова победила, и забрала свой заслуженный трофей – она отступила, оставив на холодном полу окровавленного безрукого кадавра, который ещё недавно был человеком. Несколько мгновений Эмбре все так же стояла замерев, не смея шелохнуться и привлечь к себе внимание, а потому вдруг навождение спало – стало страшно, стало тошно, но сильнее всего к счастью как обычно оказался гнев: да как эта Тварь смеет устраивать такое с людьми в её, Эмбре, школе, да ещё и у неё, Эмбре, на глаза? Рыжая бросилась к Раймонду – главное, чтобы был жив, мертвых спасать намного тяжелее. Дышит? Хорошо, очень, ОЧЕНЬ хорошо! - Haemostatio!* HAEMOSTATIO**, мать твою!! – превое медицинское заклинание, которое вспомнилось рейвенкловке, конечно было призвано останавливать кровотечение, однако что оно, созданное для порезов и царапин, могло сделать, когда человеку оторвали РУКИ?! Собственное бессилие душило и злило одновременно: Эмбер и сама понимала, что толку от этого заклинания мало, а больше она ничего не знает, но стоять же в стороне, когда человек умирает, ну, если только его фамилия не Линд, она не могла. – Чёрт! ЧЁРТ, твою ж мать!.. Тэдди, помоги же! На тех, что стояли в круге, Эмбер даже не взглянула – от них помощь точно не дождешься. * и ** - оценить
Dietrich von Neumann: Глядя на Ленару, Дитриху хотелось улыбаться. Она была восхитительна без относительно ситуации. Гневный взор, трепещущие крылья прелестного носика, поджатые губы, гордый разворот плеч, экспрессия во всем облике, немец смотрел на даму своего сердца и думал о том, что лишь немецкая кровь делает из женщины не просто хранительницу очага, но воительницу, победительницу, валькирию. Только немок гнев превращает не в беснующуюся ведьму из страшных сказок, а в гордую бешеную валькирию. И горе тому, кто попытается ее удержать. Дитрих даже пробовать не стал. К чему лишний риск? К тому же, Ленара-ведьма была столь же прекрасна в своей магии, как и Ленара, мирно рассуждающая о последней театральной постановке. Жаль, что эту строну своей дамы сердца фон Нойманн видел не часто. Хорошо, что не видел, уж лучше пусть по театрам ходит, так спокойнее. Дитрих занял свое место в круге. Потуги неизвестного существа были смешны, Ирменгильд здесь не было и быть не могло. И потом, что за дилетантство, бесплотный голос без сопровождения других звуков, верх примитивизма слуховых наведенных галлюцинаций, клоунское представление для детишек и безмозглых англичан. Меж бровями мужчины залегла морщинка, пальцы сильнее стиснули палочку, немец замер, погрузившись в себя: поддержка рунного контура требовала предельной концентрации. Защитный круг ощущался почти физически, как жесткая колючая суровая веревка, протянутая где-то на уровне груди. Она неприятно тянула и вибрировала, Дитриху приходилось прилагать значительные усилия, поддерживая руны. Он только успел отстранено порадоваться, что не стал заранее активировать огненный контур, как тут произошло непредвиденное. Мнимая веревка, дрогнула, взвизгнула, натянувшись струной, и с сухим хлопком, больно ударившим прямо в грудь, лопнула. Кожу опалило стальным холодом. Фон Нойманн знал, что это дурацкая метафора, глупое выражение, но иначе описать свои ощущения от разрыва защитного контура он не смог бы. Мужчина стиснул зубы и зашипел, мнимая боль от несуществующей раны не становилась слабее и ощущалась точно так же, как если бы кто действительно вогнал профессору рунологии в грудь острие шпаги. Если бы у него были лишние силы или капелька свободного времени, то Дитрих возненавидел бы де Вриза. Ах если бы. Но сейчас у него было лишь мгновение, чтобы мимолетно обрадоваться второму контуру. Пусть не такому надежному, но теперь уже у стоящих в пентаграмме другого не было. И фон Нойманн активировал огненные руны. Прикрыв глаза, он наблюдал, как во круг них бежит, разгораясь эфемерное зеленоватое пламя, замыкая линию, отгораживая, защищая. Как отдергиваются от него щупальца, как трясется слизь, как остается за пределами этот дегенерат, едва не убивший их всех, как над ним склоняется... Дитрих распахнул глаза. Это еще кто? Что это за явление неучтенных душ во время ритуала? Что вообще за бардак твориться в этой стране?! Огненный обод медленно угасал, отбрасывая ленивые блики на стены подземной залы.
Leonard Rosier: Этот пост можно и нужно воспринимать, как мастерский. Кровь, которая должна была питать тварь, внезапно сработала совсем иначе, и кажется, красная жидкость, что в изобилии растекалась по каменному полу, гнала это нечто прочь от себя, гнала. растекаясь ручейками - и ручейки отчетливо сияли в полумраке, под морозным ветром и бурей из никогда не сущестсовавшего снега, они не сворачивались и не замерзали, а черное отступало в сторону круга, прижимаясь к стенкам. Потом буря закрутилась в центре пентаграммы, как водоворот, повинуясь голосам колдующих и темнота начала втягиваться в пол, дрожа и тут же вырастая там, в самом центре, где в страшный вихрь сворачивалась ледяная метель. Осколки секли черную грязь, ее пронизывали огненные жилки примешавшейся к ней крови - и непонятно было, что же возьмет верх. Но уж точно это была не тварь, которая, подчиняясь древней магии, слабела и таяла. Леонард возвысил голос, теперь это было не заклинание, но приказ. Кажется, он единственный из всех как-то реагировал на голоса, это одновременно и смешило и настораживало. Он не знал и не хотел знать, в чем же дело. Возможно, просто... Да к дьяволу. Главное, что это не мешает ему колдовать. Да что там, даже помогает. Это приятно. Это в принципе приятно, и пусть замерзают руки, пусть на плечах что-то, вроде каменной плиты, но уже ясно, что все идет, как надо. - Adonai! - взывал Розье, который будет потом привычно удивляться тому, что этим именем запечатывают заклятия маги, которые не верят в то, во что верят маглы, - Adonai Elohim! Ритуал вошел в финальную фазу. Нечто черное корчилось внутри круга, постепенно уменьшаясь - они хотели изгнать это, но было видно, что оно погибает, не выдерживая борьбы льда с огнем, тает, высыхает и рассыпается настоящей золой. Потом что-то вспыхнуло: буря улеглась мгновенно, словно что-то выключили, погасли линии пентаграммы с последним словом заклятия - во все стороны посыпалась зола, легкие серые хлопья. - Все, - сказал Леонард вместо Amen. И действительно, было все. Сейчас он хотел только одного - пойти и лечь спать. Тварь перестала существовать.
полная версия страницы