Форум » Архив «Lumiere-77» » Приворотное зелье - 8 марта, 1978г. » Ответить
Приворотное зелье - 8 марта, 1978г.
Aigneas Mulciber: Дата и время: 8 марта, 1978г.; после ужина. Место: Хогвартс, корабль Дурмстранга. Участники: Aigneas Mulciber & Aldo Lorenssen. События: Ещё одна история о том, что в любви магия бессильна. И о том, что можно обмануть кого угодно, кроме себя. Колдовских прорицаний Прорастает трава От безумных терзаний Зашумит голова Приворотное зелье Закипает в котле Мне за это не страшно Кончить жизнь на костре Пусть в неистовом пламени Сгину, стану золой Но не быть мне желанной Даже этой ценой ©
Ответов - 26, стр:
1 2 All
Aigneas Mulciber: Наверное, это был отличный план. Который был бы гораздо более чудесным, если бы Мальсибер заказала зелье в какой-нибудь лавке, куда вечно шастают вечно в кого-нибудь влюбленные третьекурсницы. Однако девушка рассудила, что гораздо надёжнее будет приготовить его самой. Ибо зелье было достаточно сложным – и оно было не из тех, чьего действия хватает на пару часов. Эта магия была тёмной, а зелье требовало крови – что ж, достаточно малая плата за единственный шанс. Шанс заглянуть в глаза, лишь бы не видеть перед собой вечно удаляющуюся спину. Шанс взять в свои руки ладонь, лишь бы не видеть этой усмешки на губах. Сидя за ужином, Айгнес не улыбалась. Лишь сосредоточенно наблюдала за той частью стола Слизерина, где расположились ребята из Дурмстранга. Она давно знала, куда сядет он, и какой из кубков возьмёт в свою руку. Знала даже, что он вновь склонится к леди Гильдебранд, чтобы обменяться очередными комментарии на тему английской пищи, которую подавали в Хогвартсе. Она знала о нём столько, а он наверняка даже не помнил её имени. И всё же... всё же Несса не ожидала, что за один лишь день так изменится его взгляд. Стоило только увидеть сегодня его изменившееся лицо, чтобы отложить попытки до лучших времён – но было поздно. Поздно, оттого, что Альдо уже взял кубок в руку. Сердце колотилось о грудную клетку, когда Слизеринка нагнала его в Холле после того, как норвежец покинул Большой Зал раньше своих приятелей. - Эй, Рыцарь! Куда ты так спешишь? – Она звала его Рыцарем вовсе не оттого, что Лорензен походил на тех героев легенд или, того хуже, отвратительных дамских романов, которыми зачитывались дуры вроде Руквуд. Просто так карта легла. – Позволишь проводить? Мальсибер пыталась поймать его взгляд в надежде понять, сработало или нет. Ошибки быть не должно!
Aldo Lorenssen: Вот такая история - Альдо ночью впервые за все это время отлично выспался. Непонятно, что его тогда настигло в коридоре, после комнаты с ирисами, но поразительно, как можно измениться, если просто решить и перестать издеваться над собой. Например это значит, что ты наконец выйдешь из душа с ощущением, что смыл с себя тонну грязи, грустно попялишься на печать Марбаса, теперь украшающую тебе грудь и пойдешь разбираться с собственной жизнью под горячий чай и обрывки мелодий, наигранных Гией на гитаре. Давно стоило это сделать. И нет, легче не стало, но стало спокойнее, и в голове улеглось все, и даже боль прошла - видимо, это все-таки от зелья. Сколько раз в своей жизни Альдо зелий ни пробовал, все плохо становилось. Признавать же за собой аллергию он отказывался. И вон он посидел с большой керамической кружкой в обнимку, даже согласился считать сложный отвар луговых трав чаем, почитал записки фрау Моргенштерн о демонологической практике и внезапно пошел спать. А утром Лорензен страшно хотел есть, еще страшнее - на тренировку, и понял, что совершенно отстал от жизни, а потому, поглощая не слишком вкусный английский ужин, разрывался между книгой, местной утренней газетой и беседой одновременно с Гией, Рихом и Сольвейг. А потом его вдруг мягко стукнуло в виски после глотка сока - для разнообразия, яблочного в этот раз. Норвежец поморщился, сердце противно хлопнулось о грудную клетку, как комок тяжелого студня... и этот привкус во рту... Да Хель твою мать! Принюхиваться Альдо не стал, неизвестно, кто из здесь сидящих наблюдает сейчас за ним, зачем сразу-то пугать. Зелье это он узнал на вкус, к сожалению, по запаху его невозможно было вычислить, да и вкус-то различали только те, кто уже пробовал, а Альдо... о, да. кажется, за последние годы обучения в Дурмстранге - напробовался на всю жизнь. Хотя здесь оно, наверное, считается редким. И нет, он не злился, и не удивлялся, и не паниковал, даже когда перед глазами снова поплыли цветные пятна, а в висках забилась еще со вчера не забытая боль. Он от души повеселился, залпом допил кубок и продолжил вести себя, как раньше, разве что чуть более ядовито, но это от гвоздей в висках. Раньше, чем все, вышел из зала, но это он всегда так делал. В целом, он вообще ничего против не имел - если кто-то таким образом делает ему приглашение... почему нет? О, а вот и виновница торжества. Альдо на несколько секунд задумался, как себя с ней повести - помимо того, чтобы взять прямо здесь и сейчас, за ближайшей колонной. А что, она... красивая... желанная (потому что сама так хотела), руки - Лорензен, как записной фетишист, любил красивые кисти. А еще больше любил оставлять на них синяки. Помимо прочего он не привык долго обходиться без девушки - и мысли, всякие и непристойные, силами зелья, тут же прочно поселились в голове. А какой голос! Норвежец усмехнулся, тяжело опираясь на свою трость и не отрывая взгляда от англичанки. Грядущее сулило еще одну ступень вниз, и это было прекрасно. - Здравствуй и ты, Дама. А с каких пор нынче женщины провожают мужчин? Может быть, я могу быть твоя стража на твоем пути? Угу. Стража. Ну, держись, зельеварка, будет тебе игра...
Aigneas Mulciber: - Гостей не грех и проводить. – Девушка жадно ловила на себе каждый из взглядов норвежца и ей казалось, будто даже кожа на запястьях и шее вспыхивает огнём под этими взглядами. Она нетерпеливо тряхнула рукой, тяжелый серебряный браслет со змеей блеснул в свете факелов. - А стража мне не нужна, я вольная птица. Торжествующая улыбка на губах, лихорадочный блеск в холодных глазах – Айгнес уже праздновала победу, даже не подозревая о том, что птица попала в сети, и что дверца клетки вот-вот захлопнется перед ней. О нет, она даже не помыслила о том, что поступает нечестно. Какая разница, каковы средства, если цель вот она – почти достигнута. Только руку протяни. Она и протягивает. Перехватывает ладонь его свободной руки, разворачивает к себе, ведёт указательным пальцем вдоль линии сердца, а потом хмурится на мгновение. И тут же накрывает его ладонь своей, каждую из чёртовых линий. - Рыцарь желает пройтись по замку или отправиться на корабль? Не дождавшись ответа, Мальсибер уже сделала несколько шагов по направлению к выходу из школы. По сути, ей было всё равно куда идти – лишь бы с ним, и лишь бы туда, где их оставят в покое. Но стоило лишь подумать о свежем воздухе, всё ещё не по-весеннему морозном, как захотелось непременно туда, на волю. Только Мерлин и Моргана, избавьте от Роул и Гильдебранд – пускай они не ищут его, пускай все забудут о нём на один только вечер. Разве о многом она просит? - Айгнес Мальсибер. Это моё имя, если ты позабыл. Несса. Или Нимуэ. Так нравится отцу. Впрочем, она не была уверена в том, что на далёком севере знают британские легенды, знают Владычицу Озера. Да и какая разница, казалось бы, здесь и сейчас – до имён. Но сегодня ей хотелось, чтобы он запомнил – кто она. Запомнил так, чтобы больше никогда не позабыть.
Aldo Lorenssen: - У тебя слишком много имен, Дама, - говорит Альдо, а про себя думает "я буду звать тебя дурочкой". И смеется. Хель, великая Двуликая Хель, в этой стране так много непуганых, что просто диву даешься. Тут бы злиться, или веселиться, но после этой ночи Лорензен подрастерял способность к сильным эмоциям - или просто слишком от них устал, а потому был удивительно покладист и более, чем спокоен. - Отправиться на корабль? Ты так желаешь ко мне в гости, Дама? Меня зовут Альдо, но ты, наверное, знаешь. Он не хочет, чтобы слизеринка запоминала его имя, но она запомнит. О, в этом нет сомнения. И Альдо ведет ее в сторону дурмстрангского корабля, и улыбается про себя, чувствуя, как от прикосновения ее ладони по коже бегут щекотные мурашки желания - зелье. И он не хочет сопротивляться. Только голова болит все сильнее, ну да дементоры с ней, когда такое развлечение грозит, можно и потерпеть. Норвежец молчал всю дорогу, а на трап взошел с ней на руках: на палубе было тихо, все его спутники проводили время в Хогвартсе, а даже если и вернутся... все равно не найдут, ибо он знал, куда идти. - Держись, Дама, - в темном-темном коридоре закрылась дверь в темную-темную комнату, а потом зажглись свечи, освещая изрисованные стены и знаки на полу, и пятна крови и каких-то составов - ай, ну опять, когда они научатся убирать за собой после практики? - стол, заваленный свитками и ритуальный нож, небрежно воткнутый в стену чьей-то недрогнувшей рукой. Зажигая очередную свечу, Альдо заколдовал дверь, не глядя на Айгнес. А когда взглянул, то улыбался уже иначе, с возрастающим вниманием разглядывая сбившиеся складки рубашки и распахнутую мантию. Она получит то, что хотела. он получит то, что она заставила его хотеть. Но кое-кто об этом... - Я очень не люблю глупых девочек, - душевно поделился со слизеринкой Альдо, делая взмах палочкой. Светловолосую обвили веревки - буквально в секунду, так что даже стоять было невозможно, - ты что-нибудь слышать про... такая поговорка есть "бойся то, что хочешь"?
Aigneas Mulciber: Она и не подозревала, что можно настолько потерять голову – никаких зелий не надо. Девушка всё сильнее сжимала ладонь норвежца в своей руке, пока они шли к озеру, так, словно завладев ей однажды, просто боялась выпустить. И пальцы её были горячими, какими не бывали почти никогда. У девочки-зимы не может быть тепла, зато может быть множество желаний. Таких, о которых она никогда не расскажет вслух. Он не хочет помнить имени – его слова будто оставляют порез на коже, так от них больно, но Айгнес заставляет себя не слушать, а ещё лучше не думать. Она и так слишком много думала о нём все эти месяцы, чтобы теперь снова терзать себя. И темнота её тоже не пугает – потому что Дама на руках у Рыцаря, её ладони на его груди, а всё остальное уже не имеет значения. Она готова спускаться во Тьму, если при этом можно будет держать его за руку. А потом был свет, свечи, и кровь... Слизеринка вновь гордо вскидывает подбородок – наверняка мало кому из студентов Хогвартса довелось побывать здесь, если она вообще не была единственной из них. Пентакль, расчерченный на полу, заставляет девушку негромко рассмеяться, и вот она уже ступает в центр круга. Так он считает её глупой? Мальсибер вскрикивает негромко, когда верёвки обвивают руки и плечи – не от страха, не от боли, только лишь от неожиданности. - Знаю. Но я не боюсь. Ни своих желаний, ни тебя, Рыцарь. Она всё-таки падает на колени, и длинные волосы рассыпаются по полу, укрывая собой и плечи девушки, и чёртовы знаки. Птица поймана, но она и не собиралась улетать.
Aldo Lorenssen: - А моих желаний ты не боишься? - голос у Альдо вроде бы печальный и усталый, но сразу понятно, что нет у него сейчас ни печали, ни усталости. Норвежец покивал, оглядывая эту сумасшедшую картину - да, пожалуй... - Пожалуй, так лучше, - сухой кивок, - значит, тебе понравится все последующее. Я люблю давать людям то, что они просят. Лорензен повернулся спиной к ней, отыскивая на столе серебряную чашу - ага, кажется, Пелагия сегодня здесь практиковалась, вон, след ее помады на чеканном крае. Вон тот красный порошок, эта остро пахнущая трава и немного пепла. И ритуальный нож. Даже досада была не очень сильной, хотя казалось бы, есть повод взбеситься и устроить девице ад на земле, но ад на земле он ей и так устроит, а вот способность к сильным чувством в нем сейчас угасла. Обидно только, стоило в себя прийти, как опять в какой-то бред влипать... - Isheth Zenunim Taninsam Ама Lilith... - шепотом над чашей. Хель Двуликая, кажется, он нисходит все ниже и ниже, скоро пути назад вообще не будет. Но раз девица сама хочет, то да будет так. В чаше что-то вскипело, Альдо помешал палочкой жидкость и влил в рот англичанке, бесцеремонно подняв ей голову за волосы. - Это, - улыбнулся он, - не приворотное зелье. Это... нечто другое. Сейчас быть две минуты еще, и ты начнешь просить - меня или хоть кого-нибудь - тебя полюбить. Веревки опали с Айгнес - почти все, кроме тех, что связывали руки, и их длинный конец захлестнулся вокруг потолочной балки, вздергивая девушку на ноги. - И если ты будешь хорошо просить, я, возможно, снизойду. Странно, что сознание ему ничто не туманило, ни все больше нарастающая головная боль, ни зелье, от которого с телом происходило что-то совсем уж... непристойное, ни снова явившиеся цветные пятна в глазах. Мыслил он вполне здраво. С поправкой на стремительно убывающую мораль. У него были долгие планы относительно этой девы. - Но сначала вот так. Норвежец аккуратно изъял палочку Айгнес, а потом кольнул ей палец ножом, собирая кровь в пустой флакон со стола. - Поиграем, что я твой хозяин, - хмыкнул он, - это теперь надолго. И, как ни в чем ни бывало, скинул рубашку, будто здесь слишком жарко, а потом уселся на стол, ожидая начала действия зелья. И уткнулся в книгу. Надо было сказать, Альдо сильно надеялся, что это не затянется, все-таки голова болела и строчки плыли перед глазами, и все-таки зелье действовало.
Aigneas Mulciber: О нет, её действительно не пугали его желания. Кажется, со стороны всё это выглядело безумием. Но у этой девушки всегда были проблемы с отсутствием и присутствием моральных принципов, и нынешний вечер не был исключением. Не говоря уже о том, что далёкие предки наградили её не только проклятием, но ещё и этой необъяснимой страстью к играм. Порой жестоким – таким, от которых любой другой придёт в ужас, таким, где нет правил, а проигрывать становится действительно страшно. Потому что проигрыш может стоить тебе души. Айгнес смеялась – и прекратила хохотать лишь тогда, когда пришлось глотать эту странную жидкость, пахнущую травами. Теперь всё равно – он и так в её власти, он не уйдёт. Даже связав её по рукам и ногам, он никуда от неё не денется. И кто кого здесь поймал – тоже интересный вопрос. Она не сдержала стона, когда Альдо поднял девушку с колен, но теперь её связанные руки были подняты над головой – и вот это, Моргана, вот это было самым мучительным. По телу пробежала дрожь – и по рукам, и по плечам, по груди и животу... Мальсибер со злости дёрнула руками – но верёвка лишь сильнее впивалась в запястья, это было больно, но было кое-что другое – то, что сейчас было сильнее боли. Кровь из пальца – всего лишь кровь, на другой руке её пальцы и без того были исколоты, ведь она уже добавляла кровь в котёл с зельем. Несса смотрела, как Лорензен снимает рубашку и жалела оттого, что невозможно сделать это самой. Невозможно провести ладонями по его груди, а потом припасть губами к шее. Невозможно... невозможно, чтобы всё было так! - Хозяин... у меня никогда не будет хозяев. Она облизнула губы, словно бы языком слизывая с них остатки жидкости из чаши, а после запрокинула голову вверх, словно бы не в силах просто смотреть на него. - Но здесь невыносимо жарко, ты прав. Сними с меня эту проклятую одежду, давай же. Помоги мне, Рыцарь. Ты же не откажешь... Даме. Прошу. Голос сорвался на хриплый шёпот, а связанные руки дрожали, как дрожало пламя свечи под руками Лорензена. - Ты ведь хочешь. Я знаю, ты хочешь. А я не могу... снять это сама. Пожалуйста, иди сюда. К своему ужасу Айгнес осознавала, что ещё минута – и она и впрямь начнёт умолять его. И ничего, ничего она не могла с этим поделать.
Aldo Lorenssen: - Я хочу, - со смехом признался Альдо, - но я в состоянии себя контролировать. А ты уже почти нет. Он неторопливо закрыл книгу, наблюдая за этим зрелищем - девушка, дергающаяся на веревке, почти как марионетка на нитках, наверное, стоило бы ее привязать за шею, было бы куда больше веселья, но он бы вряд ли смог потом объяснить, куда девалась хогвартская студентка. Разве что... выкинуть ее в озеро? Но с другой стороны он не получит желаемого. Или выкинуть просто вон отсюда? - Не будет хозяев? Поспорим? - норвежец покрутил в пальцах флакончик с кровью, со всех сторон демонстрируя его Айгнес. Тоже мне, Нимуэ... - Я приду. И сниму с тебя одежду. Но на что ты ради этого готова, Айгнес? - хорошо бы в этом месте посмеяться, но пока что было совсем не смешно. Она была желанна, но невыносимо скучна, эта девица. Даже жертва из нее была какая-то глупая и пресная, как добыча без вкуса крови. И желание его щедро приправляло легкое отвращение к желаемому. Но голова... Хель и Локи... Голова! Альдо зашипел, сжимая ладонями виски, потом распрямился - палочка свистнула в воздухе, обозначая первый кровавый рубец на теле английской студентки. - Так на что... ...удар... - ...ты готова? Если ты хочешь... ...свист. Удар... - ...тогда повинуйся, - он говорил все так же ровно, - совсем. Вообще. Я хочу видеть тебя на коленях, Ниниана. Я буду тебе больше, чем хозяин. И вот так ты меня получишь. ...свист. Удар. Просто у некоторых свои представления о желании.
Aigneas Mulciber: Больно было не оттого, что она хотела, а оттого, что стояло за этим желанием. Кажется, у Айгнес Мальсибер было сердце. С утра она думала так. А теперь не чувствовала ничего – будто бы вмиг стала безумной. Снова смеялась – и в смехе её было что-то абсолютно нечеловеческое, он звенел в этой чёртовой комнате, как будто лёд бился на осколки. И этот жар заволакивал всё перед глазами девушки – она что угодно отдала бы за морозный колючий ветер, который хлестал бы её по щекам – лишь бы воздуха. Или воды, только бы не огня. Огня она не выносила. У него осталась её кровь – так что с того? Пускай забирает. Кровь, тело, душу, сердце – всё. Он думает, это у него сейчас угрожать получается? Самонадеянный и слишком, слишком красивый. Но ты сама выбрала. Ему назначать цену. А потом она кричала. Кричала громко, под каждым из ударов, обжигающих тело. Кричала, выгибая спину, вновь стягивая себе руки проклятой петлёй. Никому на свете она не позволила бы обходиться с собой так. Его – готова была просить об этом. - Я сделаю. Сделаю всё, что ты хочешь. Только... пожалуйста! Позволь мне прикоснуться к тебе. И я буду твоей. Странно, что слёз не было – всё тот же стальной блеск в глазах, которые из голубых стали вдруг почти чёрными. Тьма заполняла её изнутри, дышать становилось всё тяжелее. - Освободи мне руки, Дьявол. – Перетасуем колоду, какая теперь разница? – Ведь так будет гораздо... веселее. Или ты боишься? Она почти не соображала, что говорит, пока продолжалась эта невыносимая пытка желанием. Вот только страха по-прежнему не было. Вообще. - Давай же! Развяжи руки, и ты увидишь меня на коленях. Я буду послушной девочкой.
Aldo Lorenssen: Альдо внимательно выслушал все это, даже остановил очередной "Flagello" на замахе. Выслушал и весело рассмеялся - совершенно без злости. - Ты не Дама, - отхохотавшись, сказал он. - ты маленькая, безвольная шлюха. И обращения с собой заслужила соответствующего - за глупость считать, будто ты хищник. Зелье, надо же придумать... Скука и отвращение? Нет, скука и тошнота. Это очень плохо, когда от головной боли уже начинает тошнить, а сквозь цветные пятна даже не видно лица собеседницы. И когда Альдо вытер закапавшую из носа кровь, он тоже не разозлился, только почувствовал глубокую обиду на мир. Да Локи вас... люби, он за время пребывания в этой стране потерял крови больше, чем за все обучение в Дурмстранге! Это уже становится глупо и тоже скучно. Калечить ее тоже скучно и ей, кажется, нравится, а это не входило в планы норвежца. Что же, она заслужила слова. - И весело не будет. Ты даже как жертва никуда не годишься, - печально выговаривал Альдо, - умолять и бояться вслух ты не хочешь, и значит - не сладкая дичь. Сопротивление твое - дурацкие потуги держать голову высоко, когда тебя макают в грязь. А это значит, что и как противник ты ничтожество. И повиноваться боишься, а между тем Ад был близко. Ты только обещаешь. Взять тебя? Да только сзади, чтобы лица не видеть. Что бы там ни говорил Альдо, тошнило его взаправду и без шуток, но он кое-как справился - и палочка засвистела в воздухе снова.
Aigneas Mulciber: Она, конечно, врала, когда обещала ему сделать всё. Таким, как Мальсибер, нельзя верить – и даже не кровь тому виной, и не наследие древних предков. Если бы она получила свободу, то непременно стала бы диктовать свои правила игры – жертвы из неё и впрямь не выходило. И, ей-богу, если бы кто-нибудь спросил у Айгнес, за что она полюбила этого Дьявола во плоти, то она, наверное, и не нашлась бы, что ответить. Эта штука как раз из тех, что невозможно объяснить – как та пресловутая магия крови, которая намертво привязывает к себе, навсегда, до самой смерти. Среди всех людей, окружавших девушку всю её жизнь, среди всех этих слишком земных созданий, он лишь один был не таким, как все. Создание Тьмы, он будто бы появился из иного мира, а теперь... она не понимала, в чём её ошибка! Айгнес вздрагивала от каждой фразы, брошенной норвежцем. Он бил её словами, а это было намного больнее ударов невидимой плетью. Раны на теле – ничто по сравнению с ранами на сердце. Но где она ошиблась, где?! Зелье не должно было действовать так! Он должен был желать её, любить её, обожать её – но не так, не так! Почему оно не действовало, почему?! Слизеринка всё-таки заплакала – без судорожно вздрагивающих плеч, без рыданий, слёзы просто чертили мокрые дорожки на щеках, застилали глаза, да она и так давно уже ничего не видела перед собой. И самым отвратительным при этом было то, что тело по-прежнему желало его, невзирая на раны, которые Альдо оставлял в душе Нессы. Она ненавидела сейчас себя – за то, что просчиталась, за то, что допустила какую-то глупую ошибку. Себя – но всё-таки не его. - Замолчи! Замолчи и прекрати это! Это всё зелье, это оно... это не ты, Альдо. Я не хочу так! Ты совсем не знаешь меня! В одном лишь он был прав – это был очень, очень глупый поступок. Но теперь уже поздно, ничего не исправить.
Aldo Lorenssen: - А ты - совсем не знаешь меня, - без тени жалости отвечал норвежец, впрочем, опуская палочку, - и нет. Это не зелье. Это зелье до сих пор удерживает меня от того, чтобы сделать тебе много раз больно, а потом выкинуть в воду. И что самое странное, он говорил чистую правду. Для разнообразия. Зелье мутило голову, от зелья дрожали пальцы и каждое движение воздуха ощущалось, как прикосновение, но от зелья же голова болела все больше и больше, хотя казалось, куда уж больше-то? Он смотрел на англичанку и видел медленно плавающие в воздухе разноцветные, противно яркие пятна. - Я тоже так не хочу, - печально поделился Альдо с ней своими огорчениями, - полагаю, все проблемы потому, что у меня аллергия на сложные зелья. И еще потому, что это темная магия. Она вообще странно действует, когда сталкивается с настоящими чувствами. Неудивительно, что у вас с Британии боятся темной магии - такое сложное дело обрывками в лапах криворуких дилетантов. Он с ней разговаривал так мягко и так откровенно, будто сидел перед камином за чаем, а не стоял с палочкой рядом, собираясь ударить еще пару раз. - Видишь ли, девочка, так вышло, что душу я уже подарил. Ну а раз она не у меня, то и зелью твоему грош цена. Хотя желать я тебя... желаю. Но ты ведь сама этому уже не рада? Веревка лопнула. Альдо рывком поднял Мальсибер на ноги, а потом швырнул на стол, поверх раскрытых учебников и пергаментов - треснула ткань рубашки, ее завернулая за спину рука, наверное, очень болела, но... - У нас будет отличная долгая ночь. Ты успеешь выучить, чем плохо иметь фальшивку.
Aigneas Mulciber: Если ты уже отдал душу – можно ведь взять её назад. Но Айгнес не произнесла этого вслух, молча глотая горькие и отвратительно солёные слёзы. Потому что знала твёрдо – он не заберёт. Даже если бы ему отдали – он не возьмёт. Значит, всё зря. Вообще всё. И то, что было, и то, что будет и даже то, что есть сейчас. - Я не знала, прости. Я не знала! – Ни про зелья, ни про аллергию. Если бы знала, что эффект будет таким – стала бы искать другой способ, но ведь предупредить ошибку было почти невозможно! – Я не боюсь Тьмы, мне просто не хватило чего-то. Сил или опыта? Я не знаю! А, может быть, просто удачи. Судьба играет с людьми злые шутки, ты была проклята ещё до рождения, ты не боишься Тьмы, зато больше всего на свете боишься взглянуть в лицо своей Судьбе. А ведь тебя предупреждали, но ты ничего – ничего не желала слушать. Наконец, верёвка больше не держала – и от короткого прикосновения его рук стало одновременно больно и горячо. И Несса зашипела от боли, словно змея, когда спина и плечи коснулись неровной поверхности стола – раны, нанесённые заклятием Лорензена, теперь обжигали всё тело. И эти руки, её красивые кисти и тонкие запястья были теперь в таких синяках, что взглянуть страшно. И пока рвалась ткань рубашки, девушка билась в руках норвежца – не столько в попытке высвободиться, сколько оттого, что каждое из столь желанных прикосновений было таким мучительным. - Ты знаешь, как это бывает – когда больше нет надежды? Когда ты хватаешься за любой шанс, лишь бы попытаться? А иначе и жизни нет. Теперь можно говорить правду – всё равно хуже уже не будет. А если он собирается выкинуть её в воду – то тем лишь облегчит её участь. - Если ты уже отдал душу – просто забери мою. Свободной рукой девушка уже вцепилась в плечо норвежца так крепко, что и тому наверняка было больно – хоть и несравнимо с тем, какую боль он причинял ей.
Aldo Lorenssen: Вот такая вот история - Ума, - коротко констатировал Лорензен, - ума тебе не хватило. Было невыносимо противно. Противно сглатывать поднимающуюся к горлу тошноту, противно прикасаться к этому жалкому существу, противна сама ситуация, противно свое непроходящее желание - и это еще не упоминая о боли, жуткой боли в висках, разламывающей голову на части. Кажется, он окончательно измотал себя и банально сгорел - даже чужая кровь не возбуждала эмоций. "Ты знаешь, как это бывает – когда больше нет надежды?" На какое-то мгновение Альдо почти отпустил ее: чистота сегодняшнего утра показалась ему недосягаемой, все, чего он сегодня хотел - это пожить нормальной человеческой жизнью, ненадолго закрыть двери темноте, которая так часто надевала его, словно перчатку, говорила его голосом и смотрела его глазами. Все, чего он хотел (тоже банально и скучно) - всего только немного покоя, чтобы его оставили ненадолго в его темном углу и дали отоспаться: так больные коты забираются под кровать, чтобы спать там сутками, изредка выползая к миске. И, как больной кот, когда его бесцеремонно вытащили из его угла, он устроил вытащившему персональный ад. Но силы не рассчитал. - Мне твоя душа не есть нужна, - слова было просто больно говорить, а тело между тем требовало своего, - мне... даже тело твое... надо только потому что зелье. Рывок - пусть ей будет больно, больно и унизительно: возможно, кому-то понравилось бы, но это не тот случай. И хватка его пальцев на ее щиколотках была болезненной. И потом, когда норвежец просто намотал ее волосы на запястье - было тоже больно. Нет, он не пожалел ее и не отпустил. Время шло, пергаменты летели на пол, и это было просто очень много боли - с каждым его движением, с каждым ее вскриком. И когда все кончилось, Альдо бросил ее, чтобы дойти до двери, придерживаясь рукой за стену. Опустился на колени за одеждой, да так и замер, привычным уже со вчера жестом сжимая виски ладонями. - Уходи. Он не мог думать сейчас, но это было физическое желание, без единой мысли: вымыться, вымыть все вокруг, и только потом позволить черепу расколоться на осколки. Все. Все кончилось. Хель, спасибо. Все кончилось и можно уснуть под кроватью. Ты знаешь, как это бывает?.. Знаю.
Solveig Rowle: Внешний вид: форма факультета, теплая мантия, на плече - сумка. Вот уж его Сольвейг не ожидала, так это того, что этот немец окажется очень приятным собеседником: обычно он все больше молчал, заставляя подозревать в себе просто накачанного тугодума вроде Гойла, однако стоило ему заговорить - и Роул в очередной раз поняла, что не все люди молчат оттого, что им нечего сказать. Гия тоже была мила сверх меры, так что Большой Зал слизеринка покидала в благодушном настроении. Ей нужно было увидеть Альдо - Альберих подробно объяснил, как подняться на корабль так, чтобы этого точно не заметил Мальбург, которому явно не по вкусу пришлись бы визиты англичан - и если Сольвейг хотела обойтись без выговоров от Филча, то ей стоило поторопиться: ученики уже расходились по своим гостиным, и приближался час, когда, опасаясь встречи с завхозом, в коридорах появлялись только самые смелые и отчаянные. Корабль возвышался над берегом большой черной громадой; в окнах кают даже не было видно ни проблеска света и черный дракон на носовом украшении, кажется, недобро следил за девушкой, ощерив пасть. Солвейг замерла, под мартовским пронизывающим ветром зябко кутаясь в теплую мантию, и на мгновение усомнилась в своей затее. Возможно, стоило дождаться Гию и Альбериха, чтобы они провели ее. Возможно, вообще не стоило соваться на этот явно чужой и враждебный корабль, и просто дождаться встречи с Альдо завтра, но Сольвейг внезапно взяло упрямство: как она сможет бороться со своими страхами во сне, если наяву боится даже просто взойти по трапу на корабль гостей? Арман говорил, что страх - это та же лень, и глупо давать лени себя остановить. Доска, кажется, качалась на ветру, и Сольвейг не раз и не два думала, что вот-вот сорвется с трапа в ледяное озеро, но удержалась. Деревянный узор на двери охотно принял подсказанный Альберихом пароль и расплелся, давая возможным эту дверь открыть: Роул ступила в полумрак и замерла, чутко прислушиваясь - ей вдруг почудились странные звуки, шедшие словно бы из чрева корабля, смутно похожие на стоны - а может быть, это просто ветер воет над озером? Картина была слишком похожа на начало одного из ее кошмаров, и Сольвейг, судорожно вцепившись в ремень на плече, медленно побрела по коридору, сторонясь дверей в каюты, будто из них могли выскочить чудовища. Она и рада бы была позвать Альдо, но опасалась, что на зов придет вовсе не норвежец, но пугающий директор Дурмстранга - а встречи с ним Роул желала даже меньше, чем душевной беседы с завхозом. Филч был просто сварливым старикашкой, то ли дело - темный маг с явно недобрым характером. Сольвейг спускалась в трюм, освещая себе дорогу волшебной палочкой, и ей начинало смутно казаться, что корабль совершенно пуст, а все звуки ей послышались, но именно в тот момент слизеринка заметила свет под одной из дверей. Роул настороженно замерла: образ разгневанного директора Дурмстранга встал перед ее внутренним взором особенно четко, но после некоторых колебаний девушка, стараясь ступать как можно более неслышно, приблизилась к двери, стараясь сквозь неширокую щель разглядеть происходящее в комнате. Ощущение кошмара все нарастало: темные коридоры, пропадающие звуки, тишина и... кровь? Роул прянула назад, отшатываясь в ужасе - она готова была поклясться, что темные пятна на полу каюты, видные в щель - это кровь, но вовремя опомнилась, судорожно выдыхая. Стоило ли удивляться крови на корабле Дурмстранга? Если вспомнить ритуал, они, наверное, носят ее тут ведрами. А потом знакомый голос четко сказал:"Уходи", - и Сольвейг, еще мгновение назад до смерти перепуганная, радостно встрепенулась и протянула руку, чтобы открыть дверь, потому что судьба, кажется, была к ней благосклонна, и в каюте ее ждал вовсе не Мальбург, а Альдо, которого она и искала. Но Альдо - не один - и Альдо - в каком виде. Роул еще в жизни не испытывала столь быстрой и частой перемены эмоций: от испуга до радости и обратно, а потом еще ниже, в ужас, до нервной дрожи в пальцах, потому что картина, открывшаяся слизеринке, ошеломляла едва ли не сильнее, чем ритуал призыва. Сольвейг каменным изваянием замерла на пороге каюты, переводя шокированный взгляд с неодетого Альдо на находящуюся в Мерлин знает каком состоянии однокурсницу, и прошло порядочно времени, прежде чем Роул смогла выдохнуть: - Что, к чертям, тут происходит?! Ей вдруг очень четко показалось, что все это действительно очередной кошмар, и Альдо сейчас поднимется и превратится в какого-нибудь пагующего монстра - и это окажется, на самом деле, просто замечательно, потому что будет означать, что все, происходящее здесь - нереально. В свете непогашенного люмоса маслянисто поблескивали пятна крови на полу.
Aigneas Mulciber: Наверное, тогда, сотни лет назад, история, случившаяся в ночь Самайна, была очень похожа на эту. С точностью наоборот. Злая игра просто закончилась, и она осталась брошена, как никому больше не нужная сломанная кукла. И ей бы теперь проклинать его – со злостью и местью, жестоко и навсегда – как умеют плести проклятия лишь те, в ком течёт кровь сидов, но и этого она не могла. Не могла и не хотела. Никогда в своей жизни Айгнес не испытывала ещё столько боли, никогда не доводилось ей быть настолько униженной, раздавленной и сломленной. О, нет, Дьявол не забрал её душу. Зато покалечил так, что израненное тело казалось теперь детскими шалостями по сравнению с той россыпью осколков, на которые походила истерзанная душа. И если для Лорензена всё закончилось, то для Мальсибер персональный ад продолжался. И всё, чего ей хотелось теперь – избавления. Быстро, по возможности не больно, и обязательно навсегда. Несса никак не могла восстановить сбившегося дыхания, только лишь перестала кричать – затихла, пыталась стереть слёзы с лица, но по-прежнему почти не видела ничего перед собой. Единственное, за что зацепился безумный взгляд – стальная рукоять ножа, торчащего в стене возле стола. Зацепился, будто за спасительную соломинку. Ту самую безумную надежду, действительно последнюю. Дотянувшись до клинка, девушка одним рывком выдернула его из стены. Быстро оглядела острое лезвие, блеснувшее в свете свечей, и уже направила его себе в грудь, примеряясь, как бы ударить поточнее. И снова позволила себе ошибку. Снова непростительную. Она позволила себе ещё раз взглянуть на Альдо. Там, на коленях возле двери, сжимавший виски ладонями, он выглядел таким уставшим и несчастным, что Айгнес едва не задохнулась от болезненной нежности, вновь затопившей сердце. Откуда в ней это? Откуда в нём всё это сейчас? Она измучила его, и последнее, что она могла сделать, чтобы добить его – убить себя на его глазах. Право слово, он ведь не обязан смотреть и возиться с трупами. Ему бы выспаться сейчас, просто выспаться. И навсегда забыть о том, что здесь было. Решимость Мальсибер медленно таяла, она даже не сразу заметила, что дверь открыта, и за ними уже наблюдают. И только лишь голос Роул заставил её опомниться. Вот только свидетелей для довершения ужасной картины ещё и не хватало... Рука девушки дрогнула – она завершит начатое, но не здесь. Лишь бы той самой решимости хватило. - Кровавые ритуалы, что ж ещё. – Проговорила Слизеринка, левой рукой вновь стирая слёзы со щеки. Невидящим взглядом снова посмотрев на нож, Айгнес ещё пару мгновений повертела его в руке, а после – перекинула через плечо длинные волосы и просто отрезала всё, что было ниже лопаток. Водопад светлых струящихся волос упал к её ногам, а следом упал и брошенный нож, да и она сама – едва не рухнула на колени, пытаясь встать на ноги. А дальше всё было как во сне – мантия, небрежно наброшенная на плечи (Айгнес зря пыталась прикрыть от глаз Сольвейг раны, нанесенные магической плетью и руками Альдо по всему телу – такое не спрячешь), волшебная палочка, подобранная откуда-то с пола, эти шаги до двери – как она вообще нашла в себе силы встать и пойти? Она могла бы просить у него прощения на коленях, если бы не знала наверняка – ему всё равно. Ему просто очень больно сейчас, и она только раздражает. Его отчего-то хотелось просто погладить по голове – будто маленького мальчика, которому так не хватает простой ласки и обыкновенного человеческого тепла. Теперь она не могла даже сказать ему тех слов, что хотела. Но он велел ей уйти, и она уйдёт. Но только бы до озера – только лишь выйти на палубу корабля... - У тебя красивая линия жизни на ладони. Такое редко бывает, что судьба даёт тебе на выбор два равнозначных пути. А у тебя он есть. До сих пор. Только ты, увы, думаешь, что его уже сделал. - Прощай, Рыцарь. Прощай и прости. Дрожащими руками девушка вцепилась в дверной косяк – чтобы не упасть прямо здесь, теперь лишь не на шутку перепугавшаяся Роул преграждала ей путь. О, вот кто теперь его утешит... - Сольвейг, будь так любезна, отойди. Мальсибер, как могла, избегала взгляда Роул, отчего-то ей казалось, что стоит взглянуть ей в глаза, и тогда избавление не наступит ещё очень долго.
Aldo Lorenssen: Все, конец котенку, больше он мебель драть не будет - примерно так о себе думал бы Альдо, если бы был в состоянии думать, пятна больше не плавали, они сильно разрослись, слились все вместе и теперь в экстазе делились, и зрелище это было таким тошнотворным, что хорошо бы было вот прямо сейчас познакомить мир со своим ужином, но... к счастью, или нет, даже на это норвежец оказался неспособен. Видел он так плохо, что совершенно не распознавал не только, что делает его недавняя жертва, но даже где он находится. И вошедшую Сольвейг он тоже не видел, но голос узнал. Хоть тот и ударил по ушам новой волной боли, зато... просто знакомый звук - не слова, не смысл, но тембр и интонации ее голоса, звучание ее речи - сквозь вой чьей-то сумасшедшей виолончели в голове. И он даже не возражал, потому что за все однажды наступает расплата. Альдо был не здесь - внутри собственной головы он растворялся в полной гвоздей кислоте, а тело его опустило руки и привалилось к теплой стене плечом. - Ольви, - на звук голоса, как на звук голоса матери, отозвался он, даже не понимая, здесь ли она, или ему чудится ее звук за звуком его добычи, - Ольви, зелье. Приворотное...больно. Объяснение вышло откровенно непонятным. Кажется, ну и что с того, что зелье? Он просил о помощи, если бы мог - кричал. Или кричал - откуда-то оттуда, где сейчас Альдо поедала заживо мигрень, но это было все, что смогло пробиться на поверхность. Да и правда ли это была, если следующей его фразой стало: - Hoivata äidin tavoin, i-kirjain... harhaisku te, - Лорензен потянулся к дверям, как ребенок, обеими руками - то ли к уходящей, то ли к вошедшей, но притяжение стены оказалось сильнее.
Solveig Rowle: В какой-то момент Сольвейг готова была поверить словам Айгнес: в конце концов, она сама была свидетельницей кровавого ритуала, и кому, как не ей, знать, что порой эти ритуалы бывают весьма и весьма кровавыми. Да и нагота, насколько Роул могла припомнить, тоже являлась своего рода необходимостью, так что колебавшаяся от испуга и неожиданности девушка уже готова была молча отойти в сторону, чтобы пропустить однокурсницу... а потом она поймала мутный взгляд Лорензена и запоздало, словно бы с трудом, осознала смысл его слов, из которых больнее всего ухо резануло жалобное "больно". Сольвейг медленно перевела взгляд с прячущей взор Айгнес на Альдо, привалившегося к стене чуть поодаль, и норвежец, будто откликаясь на ее движение, потянулся рукой к одной из них. И Сольвейг внезапно почувствовала, как темнеет в глазах от безумной, совершенно неконтролируемой, захлестывающей с головой жгучей злости, готовой сметать все на своем пути. Словно это ей сделали плохо - потому что она и Альдо были слишком похожи, чтобы не воспринимать боль друг друга, как свою. Словно обидели ее любимого родного брата - словно Хельгу, милую Хельгу сломали, растоптали и заставили испытывать боль. Судорога дернула висок, и Роул скривилась, одновременно от боли и раздражения: судя по тому, как судорожно куталась в мантию Айгнес, она уже порядочно поплатилась за свою опрометчивость, но ведомая слепым гневом Сольвейг не считала это наказание достаточным. Никто не может причинять боли ее друзьям - даже другие ее друзья. Никто не смеет измываться над тем, кто укачивал ее, убаюкивая ее кошмары, и рассказывал о Норвегии. - Иди, - с неожиданной злостью бросила она подруге, - и я надеюсь, что идешь ты к черту, двуличная тварь! Я не ждала от тебя такого... я дура. Сейчас Сольвейг сама почти верила в легенду, придуманную ими с Альдо, будто бы они встречаются, и оттого злилась только сильнее - не у одного Лорензена мир перед глазами плыл разноцветными пятнами, только взор Роул заволокла красная пелена бешенства. Что она с тобой сделала? Что ты сделал с собой? - Ты все получила сполна?! Все, чего желала?! Я вижу, получила, - Роул бесцеремонно рванула в сторону отворот мантии Айгнес, чтобы взглянуть на синяки и раны, - и если спросить меня, тебе недодали. Я... я видеть тебя не хочу. Сольвейг явно намеренно толкнула Мальсибер плечом, проходя глубже в зал, и освобождая той путь наружу. Сжатая, горячая злость комком билась в ее груди, застилала взор, стучала в висках, окрашивала в багровый щеки... - Оставь нас в покое! - с злыми слезами на глазах потребовала Роул, опускаясь на пол рядом с Альдо, и руками слизеринка уже лихорадочно выворачивала сумку в поисках подходящего флакона - склянки с зельями, звеня, рассыпались по полу и Сольвейг никак не могла отыскать среди них нужную. - Оставь его в покое. Я не хочу тебя знать! Она не была уверена, что дурное зелье от аллергии подействует, но ничего лучше на такой случай у нее не было: дрожащей рукой поднося флакон к губам норвежца, Роул на все лады упрашивала его просто выпить эту невкусную штуку, потому что тогда станет легче.
Aigneas Mulciber: Вот и время пришло для дороги сна. Ты ли плачешь, принц? Ах, о чём, о чём? Не твоя вина, ты о том не знал, Что иные узлы не разбить мечом. Это нити звон, это голос зимы, Это лютые звери чуют, чуют гон. Скоро встанет Он - Запоют Холмы, Отворятся двери, запылает трон. © Она уходила молча – не споря, не оправдываясь. От боли Альдо было больно. От слов Сольвейг было больно, от злости её было больно, от взглядов и движений – тоже, но, кажется, Айгнес уже шагнула за ту грань, за которой даже боли уже не чувствуешь. Ты просто задыхаешься, с каждой секундой всё сильнее. В какой-то момент Слизеринка поняла, что и до озера ей не дойти, и что проклятие имени Озерной Девы всё-таки не сыграет с нею злой шутки. В полубреду девушка толкала скрипящие двери тёмных кают до той поры, пока не отыскала нужную. Одна из лабораторий для зельеварения на корабле Дурмстранга заметно отличалась от школьной в Хогвартсе – хотя бы потому, что вон те склянки с кровью содержали в себе кровь не только волшебных существ. Айгнес даже разбила пару, пока искала то, что ей нужно. Здесь было тихо и темно, одна лишь свеча тускло освещала собой алхимический стол. На этот раз ошибки не будет. Напиток живой смерти – о нет, она не умрёт. Зато спать будет вечно, и дай Моргана, если Дьявол не станет являться к ней в кошмарах. Она знала, что нужно добавить в зелье, сваренное из настойки полыни и корня асфоделя, чтобы проснуться не случилось уже никогда. И снова кровь – сколько же пролито её сегодня... кровь, пепел, слёзы. Прощай, Альдо Лорензен. Я всегда буду любить тебя. Прощай, Сольвейг Роул. Я оставляю тебя, и пусть твои кошмары отныне станут моими. Девушка молча выпила зелье и последнее, что она помнила перед тем, как погрузиться в вечную Тьму – это его глаза и его боль в них. …Как мне жаль тебя - не могу смотреть Отвечай, принц, ты боишься ли Смерть?
Aldo Lorenssen: Матушка была сурова и поила его горьким лекарством, Альдо кривился и морщился, но с Айникки спорить было бесполезно и он пил: всего-то, подумаешь, несколько капель, горьких и неожиданно горячих. К тому же они помогали, и под веками стало просто темно. Главное было лежать и не шевелиться - если не шевелиться, почти ничего не болело. Альдо пока не очень хорошо понимал, что происходит и где он находится, но уговоры Сольвейг "выпить еще" уже фиксировал, хоть и с трудом. - Не... не кричи... тсс, - попробовал он добром уговорить подругу не быть такой эмоциональной. В конце концов, он только что чуть не умер, могла бы она быть к нему чуточку добрее? Через пару секунд он уже понял, что Роул сделала для него и попытался улыбнуться. Ничего не вышло, правда. - Дня не прожить спокойно, - едва слышным шепотом жаловался норвежец, как будто и впрямь Ольви была сестрой или матерью, а он пятилетним больным оболтусом, - то дуэль и лицо порезать... то проклясть, то дрянь какая-то в стакане... твоя страна... безумна... Ольви, я не хотел, я вообще не хотел, я спать только хотел... и книгу. Да. Он был необъективен, однако покажите того, кто был бы объективен, лежа на полу нагишом, в чужой крови и головой на коленях даже не своей девушки. И осознавая, что только что творил. Все, на что хватило Альдо - это подтянуть поближе брюки и кое-как ими прикрыться. - Меня сейчас стошнит, - так же едва слышно предупредил норвежец, героически сражаясь с собственным организмом, - а... а где? Я... ее не... не... нет?
полная версия страницы