Форум » Архив «Lumiere-77» » Жизнь прекрасна - 29.10 » Ответить
Жизнь прекрасна - 29.10
Raymond de Vries: Время, место: 4-5 утра 29.10, Лондон, дом некого Р. де Вриза Участники: некий Р. де Вриз, стажер Аврората А. Флинт. События: [quote]Пляшут шуты на веревке, Дергают петлю ритмично, Ох, до чего же мы ловки, Как же мы пляшем отлично. Как же не дергать веревку, Если солдат из-под ног Выбьет скамеечку ловко Сильным ударом сапог! © А. Сапковский [/quote]
Ответов - 14
Alice Flint: Холодно. В преддверие Самайна почему-то всегда холодно. Пора бы уже привыкнуть. А ещё в октябрьских сумерках совсем не разобрать, когда наступает рассвет. К половине четвёртого утра Алиса допивала четвёртую чашку кофе. Четвёртая, надо признаться, совсем остыла, оттого, наверное, было ещё холоднее. Она сидела в старом отцовском кабинете, наверху – это был первый раз, когда она, наконец, решилась зайти сюда после его смерти. А ведь с тех пор прошло уже почти полтора года. И теперь Алиса почувствовала вдруг, что стало намного легче. Так – правильнее. Вот видишь, папа, я не сдержала своего обещания. Видишь, не вышло из меня Драконолога. Твоя дочь теперь работает в страшном, но совершенно прекрасном месте. Твоя дочь безумно влюблена в свою работу, хотя, надо признаться, она даётся ей не слишком легко. Твоя дочь сделала другой выбор, ступив этим летом на порог Аврората. Видишь, папа, я по-прежнему занимаюсь не женским делом, как любил ты это повторять. У меня дежурства, у меня война, стажировки, злой как чёрт Аластор Муди и бесконечная борьба. Представляешь папа, и этим я счастлива. Я нашла свой Путь, и теперь просто иду по нему, теперь я понимаю, что ошибки не было, что бы там я не думала все эти годы, когда ты был рядом со мной. Теперь я могу отомстить за тебя, наконец, или, по меньшей мере, – приблизиться к этому. Я найду их. Обещаю. Скрипнули оконные створки – это Мыш вернулся с ночной прогулки, сделал круг под потолком и уселся Алисе на плечо. Холодно. Она вздрогнула и только теперь взглянула на часы. Не спать же теперь ложиться. Допив свою четвёртую чашку кофе одним большим глотком, Алиса поднялась с места и захлопнула старый альбом с колдографиями, до того лежавший у неё на коленях. Мыш возмутительно фыркнул и перебрался на столешницу. Скоро рассвет. А до утра, свежих нерадостных новостей, Министерства Магии и очередного задания ещё уйма времени. А значит пришла пора навестить старых друзей. Тех самых, которые никогда не навестят тебя. Потому что чувство тревоги – так и не покинуло тебя до сих пор. И если бы только оно одно. Накинув на плечи мантию потеплее, Алиса трансгрессировала в Лондон. Знакомый двор, знакомый дом, и ставшая до боли знакомой за эти месяцы – дверь. Не удивительно совсем, что открытая. Оказавшись в гостиной де Вриза, Алиса первым делом подумала, что она ошиблась адресом, и вместо дома Рэя оказалась в каком-нибудь из пабов Лютого Переулка, в котором за сигаретным дымом едва можно различить его обитателей. Потом, благополучно споткнувшись о пустую бутылку, выругавшись сквозь зубы и уже начиная злиться, она обнаружила, наконец, на диване бывшего профессора ЗоТИ. Молча прошла к окну – распахнула его, в комнате тут же повеяло морозным осенним воздухом, там – за окном, по-прежнему было темно и тихо. В октябре светлеет поздно. Хорошо, хоть дождя сегодня нет и не предвидится. - Учитель, с добрым утром. Или доброй ночи? Впрочем, вам всё равно нет никакого дела до утра, дня или ночи. Так что поднимайтесь. Нет, я снова – без новостей. Нет её снова – не нашли. Но если бы она нашла вас в таком виде – вам было бы стыдно. В этом доме не было ничего, кроме холода, отчаяния и безнадежности. Теперь была ещё и злая Алиса Флинт, которой до смерти надоел весь этот бардак.
Raymond de Vries: Жизнь восхитительна, очаровательна, гуманна, великолепна, ослепительна, превосходна, вот только длится недолго. Ей, жизни, можно простить все – пинки, ушибы, ссадины, плохо приготовленный кофе, избыток корицы в ватрушке, несвежее белье в гостиничных номерах, бюрократию, тиранию, некачественно организованный общественный транспорт, высокую стоимость на жилплощадь, идиотов-политиков, войны, чуму, голод, мор, и саму Смерть; жизни нельзя простить одного – ее отсутствия. Кто-то говорил, страшно умирать молодым – ложь, вранье, показуха. Молодым умирать не страшно, где-то даже весело, тем более с кем-то. Страшно умирать живым. Двигаться, кушать по утрам сэндвичи с ветчиной и салатом, заваривать вкусный чай, чистить зубы, идти на работу; улыбаться коллегам; а можно еще проще – валяться на кровати и чувствовать себя потрясающе несчастным куском аморфного мяса, вроде бы уже протух, а закапывать… ну, как-то нецивилизованно. Воспитанные люди так не поступают. Каждому выдается второй шанс, правда без билета в обратную сторону. У де Вриза шансов не было. Ни первого, ни второго, ни пробной попытки. Ничего не было. Сквознячок. Холодненький, осенний сквознячок. Рэй поежился. Будто ошпарили. Минуту назад он умирал от жары, теперь хотелось заползти под какое-нибудь теплое одеяльце, натянуть на голову, продолжить падение в фантастический несон. Воображение рисовало картины истинно постапокалиптические. Большую часть панно занимал яркий портрет верблюжьей шерсти, было там что-то зеленое в клеточку. Ага, плед. Зеленый, действительно в клеточку. Был. Но где? Этого де Вриз не помнил. В доме царил хаос. Настоящий хаос. Если Богу угодно, через пару столетий в этом доме зародится жизнь. Сперва, конечно, появятся беспозвоночные – с ними де Вриз поладит легко, много общего; потом какие-нибудь земноводные. Лягушки, например. Очень неплохо. Компания. Пройдет миллениум-другой, появятся люди. И де Вриз больше не будет один. Отлично. Чем не планы на будущее? От него требовалась малость – не препятствовать. Рэй крепко стиснул веки. По груди бегали мурашки. Холодно. Следовало бы запахнуть рубашку. Да где ему… Всякое движение причиняло муку. Содержимое желудка отчаянно просилось наружу, поскуливало. Думается, пора бросать есть. На голодный желудок похмелье не такое крепкое, оно хуже. Боли Рэй не боялся. Смешно, де Вризу и бояться боли. В Святом Мунго удивлялись. Медики удивляются по-особенному, не так, как другие. Медики удивляются профессионально. Целители удивлялись. Почему выжил? Потерять столько крови и выжить? «Живучий, - говорили они. – Почему?». Рэй и сам не знал. Наверное, для кого-то. — Аврорат, — надтреснутым голосом прошептал де Вриз. — Экспресс-доставка плохих новостей. На дом. Унесите, я не подписывался. Открыл глаза. Следуя закону подлости, первое, что увидел – собственные волосы. Прямо-таки прилипли к векам. Почти ослеп. И белые. По-зимнему. А на дворе осень. Только нереалистичная. Реалистичная была в прошлом году. — С добрым… дальше продолжите сами, мисс Алиса Флинт. У меня небольшие проблемы с пространственно-временной ориентацией, — Рэй смотрел в потолок. — Скажем, я уверен – сейчас октябрь и я не учитель. И не клерк, и не профессор, и не человек, и не Раймонд де Вриз. Нечто. Пока без названия. — Мне стыдно, Алиса, честно, — все-таки она пришла, мисс Флинт. Нельзя прогонять. Рэй попытался сесть. Без рук выполнимо, но сложновато. До конца освоиться с протезами у него получалось не очень. Не хватало практики. Быть может, поддержки. Быть может, дружеской руки. А лучше не дружеской… — Можете на меня наорать. Некоторым помогает. Вашему шефу, скажем. Мне – нет. Я флегматик. Значит, равнодушный. Лорин об этом знала. Вы тоже знаете. Хм, не прибрано… Рэй взглянул на Алису, улыбался. Улыбаться не сложно. Расслабить мышцы, напрячь мышцы. Никакого тайного умысла. — Я вам признателен за все. И сквозняк такой ободряющий. Но бесполезно. Но спасибо. Я признателен, — стыдно было до одури. Чертовски. «Живучий…». — Не смотрите на меня, Алиса. Не надо. Алиса Флинт. Аврор. И глаза такие серые, нет, серо-голубые. Неважно. — Не стоит.
Alice Flint: - На Аврорат вообще никто не подписывается. Мы приходим сами, чаще всего тогда, когда нас никто не ждёт. Чтобы испортить жизнь всем вокруг, разумеется. Алиса усмехнулась, в эти мгновения всё ещё глядя в темноту за окном. По крайней мере, она сказала правду, даже попыталась оценить шутку де Вриза. Аврорат вообще редко ходит в гости с добрыми вестями, их появления боятся едва ли не также, как появления Пожирателей Смерти. Ну, потому что, как правило, первые появляются там же, где и вторые. Банальнейшая цепочка взаимосвязей. Такая уж у Аврората работа – ловить тёмных магов. Впрочем, Аврорат был последним, о чём думала бы Алиса, когда появилась в этом доме – здесь и сейчас. Алису Флинт страшно злила смерть. Не столько печалила, расстраивала, или ещё что-то в этом духе, сколько злила. Особенно – смерть неоправданная, неожиданная, несправедливая такая смерть. Как злила её любая несправедливость, творившаяся в мире. Но больше смерти её злили только люди, решившие похоронить себя заживо. Вообще-то, таких принято было жалеть. Она – не жалела. Она не знала оправданий желанию намеренно лишить себя жизни и потере Веры она тоже оправданий подобрать не могла. Если ты выжил – так живи! А не изображай жизнь, непонятно чего ради. Слишком это редкий дар, слишком бесценное сокровище, чтобы его можно было просто так закопать. Так не бывает, чтобы у тебя отняли всё. Даже если тебе кажется, что у тебя отняли всё, у тебя всегда остаёшься ты сам и целый мир вокруг тебя. А ещё, чёрт возьми сердце, и умение любить. Легко говорить, да? Нет. Не легко – чертовски трудно. Но лучше так. Только не смерть. - Верно – октябрь. Учитель. Для меня – всегда. Вставайте. Она обернулась к нему, подошла к дивану, замерла в нерешительности, словно всё ещё сомневалась, помочь ли подняться, или сам справится. Кажется, справился - сел. Но лучше бы помогла. Рэй смотрел на неё и улыбался. Она – не улыбалась. - Если стыдно, всё не так плохо. Да не собираюсь я на вас орать. Шеф мой орёт пускай сколько угодно, у него такая манера разговаривать. Иногда Алисе было интересно, умеет ли Аластор Муди разговаривать не на повышенных тонах, или не говорить таким тоном, как будто все тут вокруг идиоты, кроме него самого, разумеется. За эти месяцы она всё больше приходила к выводу, что – не умеет. Или просто время её ещё не пришло – услышать. Но речь не про Муди вообще, хотя подобные методы, конечно, работали у многих. Вспомнить того же Фианна Лермонта, который однажды привёл Алису в чувство методами весьма радикальными – с применением силы даже, за что она ему, наверное, теперь всю жизнь должна быть благодарна. Но здесь явно был совершенно другой случай. Орать Алиса не собиралась. Только мрачно покосилась на бутылку с недопитым виски на столике возле дивана, после чего молча взяла её в руки с намерением убрать куда-нибудь подальше. Вообще, конечно, здесь не помешал бы домовой эльф с хорошей уборкой. Камин бы ещё разжечь. - Не прибрано – приберём. Не надо? Надо. Ещё как надо. Она смотрела ему прямо в глаза. Без вызова, почти даже без злости. Спокойно. Суровая леди из Аврората, кто бы знал только, что на сердце – совсем другие эмоции. - Вы обещали. Полгода назад, в начале мая. Обещали мне исполнить мою просьбу. «Если я вам когда-нибудь понадоблюсь – обращайтесь. Я всегда отвечу». Вот и пришло время отвечать. Она снова не улыбалась. Какие уж тут шутки. Серьёзна и почти спокойна. - Поэтому – надо. Прямо сейчас вы отправляетесь в душ, а я иду на кухню. Кофе у вас есть? Был, я помню. Так вот – жду вас на кухне. Да. Поднимайтесь. Ещё раз взглянув на бутылку в своей руке, вторую руку Алиса протянула Рэю.
Raymond de Vries: «И как она это делает? – де Вриз не понимал. – Тихо, без жалости, укора и злобы. Будничным тоном. Странно. Видимо, выросла. Да, определенно повзрослела. Бог ты мой…». Нет, тактика пассивной добродетели в отношении Раймонда де Вриза категорически не срабатывала. Тактика агрессивного террора – тоже. В отношении Раймонда де Вриза не всегда срабатывали даже принципы эволюции. Казалось бы, свернули шею – умирай, не свернули – прекращай совать голову в петлю; повеситься – не повесишься, а вот идиотом выставишь себя полным, публично и никто не станет аплодировать. Компенсацией за единственный поступок, которым вроде бы по всем канонам утопического жанра Рэю следовало гордиться, стало очень метко брошенное «идиот», несколько бесплатных пузырьков с зельями и какое-то неприятное чувство, будто бы все в мире идет своим чередом – по четко отлаженному графику – и только вы, один единственный из бесконечного людского разнообразия, почему-то обязательно, со стопроцентным попаданием пролетаете мимо кассы. Рэй чувствовал себя пятым колесом, тем аллегорическим пятым колесом, куда не захочет вставлять палки и самый распоследний, самый толерантный, самый добросердечный злодей. Неинтересно. Никакого профита, никакой реакции. Трата сил зазря. Рэй продолжал улыбаться. С размаху врезался в колючий взгляд Алисы Флинт и продолжал улыбаться. Людям нравятся идиоты. Они очень смешные. С ними весело. Конечно, если держаться на порядочном расстоянии, а то велик риск самому прослыть идиотом. Алиса Флинт не была глупой. Умная девочка, храбрая, отважная, исполнительная, гриффиндорка (это не лечится), аврор и лучшая ученица. Все-таки иногда полезнее забывать об уроках, скорым поездом слать домашние задания к черту. Глядя на протянутую руку, де Вриз отрицательно мотнул головой. Раза три для убедительности. Поднялся на ноги, взглянул на Алису сверху вниз. Он подчинится, ему не привыкать. Подчинялся де Вриз легко, без принуждения. Да, пожалуй, слабохарактерный. А что поделать? Не всем быть храбрыми, не всем быть мудрыми, не всем быть умными, кому-то приходится играть роль массовки. — Хорошо, Алиса. Бутылку можете выбросить, — ему не трудно сходить в магазин за новой, но, должно быть, не пойдет. Сегодня. — Сейчас вернусь. Пресловутая рука помощи была совсем близко, Рэй отказался, выбрал плечо - слегка коснулся ладонью плеча Алисы и ушел. Душ был холодным. Рэй крепко зажурился, запрокинул голову, позволяя струям воды бить прямо в лицо – по глазам, по щекам, в лоб – нет, это не было извращенным способом утоления страсти к мазохизму, просто лицо горело. Так прохладнее. Вытирался все так же зажмурившись, в зеркало смотреться совсем не хотелось. В тех местах, где щупальца твари особенно глубоко врезались в кожу, до сих пор бледно розовели полоски шрамов – на груди, на ногах, на спине, от холода они становились пунцовыми. Крайне отвратительное зрелище. А еще говорят, шрамы украшают мужчину. Ну, может быть шрамы с любовного фронта. Прочие – уродуют. Переоделся, расчесал волосы – правда, не высушил. Влажные, они темнее. Не разобрать седины. На всякий случай глянул в зеркало, хмыкнул и пошел на кухню. На пороге остановился, всего на миг. Снова посмотрел на Алису. Когда в доме есть женщина, дом кажется уютнее. Особенно, если эта женщина – ваша. Алиса была другом, но не была женщиной. И это, дементор подери, очень-очень здорово. — Я знаю, в чем ваша беда, Алиса, — Рэй сел за стол. — Вы – идеалистка, а идеальными бывают только пороки. Можно сказать, я – совершенство. И опять ложь. Зато искренняя.
Alice Flint: Алиса только вздрогнула, когда Рэй коснулся её плеча, но ничего не сказала – просто кивнула. И как-то отстраненно подумала о том, что ей жаль, что у руки у него теперь не такие тёплые, как раньше, и такими никогда уже не будут. Моментная такая слабость, совершенно неожиданная. Бутылку она, кстати, так и не выбросила. Когда это Алиса Флинт просто так переводила хорошую выпивку. Просто сунула в один из шкафов на кухне, будучи полностью уверенной в том, что де Вриз туда ни в жизни не заглянет, по крайней мере, в ближайшее столетие. В этом почему-то сомнений не было. Окно в гостиной тоже не стала закрывать, намереваясь проветрить её до тех пор, пока оттуда не выветрятся хотя бы видимые и особо остро ощутимые признаки сигаретного дыма. Зато, оказавшись на кухне, Алиса первым делом разожгла камин. И только когда дрова весело затрещали в ярком пламени, поняла, насколько замёрзла. И ладно бы – она. А он как тут вообще живёт? Это же надо было настолько позабыть о тепле в доме, когда на дворе далеко не лето, на дворе совсем не ранняя осень, и, в общем-то, всего пару дней до Самайна осталось. А потом Флинт принялась варить кофе – кажется, это едва ли не единственное, что она умела неплохо делать на кухне. Ну, давайте уж без ложной скромности признаемся, что, что бы там не думал де Вриз, хозяйка дома вышла бы из Алисы весьма посредственная. По крайней мере, готовить Алиса не умела. Ну, подраться там, в квиддич загонщиком, битвы, дуэли, драконы – это пожалуйста. А завтрак и кухня – это пускай лучше кто-нибудь другой. В то время как в Хогвартсе Ланфир Прайс собирала своё общество любителей кулинарии и прочей домашней магии, Флинт мчалась в дуэльный клуб и на тренировки по квиддичу. В общем, что вышло – то вышло. Тем более что Алисе не было нужды об этом беспокоиться, когда в школе этим занимались домовые эльфы, и дома – этим по традиции занимался всё тот же домовой эльф. Она не относилась к ним с тем высокомерием, что было присуще многим из чистокровных волшебников, но давно воспринимала как нечто само собой разумеющееся, и иногда плохо понимала, как магглорожденные и подавляющее большинство полукровок вообще обходятся без них. Вот тот же де Вриз, например. В общем, Алиса долго не думала – просто вызвала сюда старого эльфа Флинтов. Тот поворчал, конечно, спросил, с каких это пор хозяйка занимается благотворительностью, и почему он должен работать в чужом доме, но распоряжения, разумеется, исполнил. Поэтому, когда Рэй появился на кухне, его уже дожидался свежеприготовленный завтрак на столе. Ну, да – ранний такой завтрак. В пять утра. Так нет же никакой разницы. А эльф тем временем уже наводил порядок в гостиной, так что де Вриз его пребывания здесь не заметил бы при всём желании. Вот теперь Алиса улыбнулась, завидев в дверном проёме учителя, который действительно выполнил её просьбу. - Ага. Идеалистка, а ещё максималистка и Гриффиндорка. И всё это диагнозы. Ешьте вот. И пейте. Потому что тоже – надо. Поставив перед де Вризом чашку горячего кофе, Алиса села за стол рядом с ним, делая глоток из своей чашки. Надо же, кофе ей почти удался. Вот только сахара было мало. Или это хорошо, когда его мало? Жизнь от его переизбытка точно слаще не станет. - Мою беду вы знаете. А свою? Нет, лекций читать я вам не собираюсь. Учитель из нас вы, а не я, просто вот этого всего я вам больше позволять не намерена. Вы сейчас скажете, что напрасно. Не трудитесь, лучше пейте кофе, пока не остыл. Кстати, курить лучше в окно. Или на улице. Раз уж не бросите, а вы не бросите. Пользы мало, но хоть на воздухе, а не в четырёх стенах.
Raymond de Vries: «Гриффирндорка, максималистка, идеалистка…» — Понимаете, Алиса, — Рэй меланхолично изучал кружку с кофе. — У меня тоже диагноз неутешительный – я живой. И мне жить хочется. Обыкновенно. Просто жить, можно плохо, лишь бы не как-нибудь. Понимаете? Много лет пытаюсь, а что-то успехи мизерные. Сейчас бы Рэю улыбнуться, дескать – шучу. Опять прописные истины, самые очевидные и тон учительский, менторский, без интонаций. Выпить кофе – хорошо бы горький – сказать «вы снова заставляете меня говорить банальности; а, впрочем, не обращайте внимания» и послушаться. Съесть завтрак, не спрашивая, кто приготовил. Вернуться в гостиную, поговорить о чем-то важном. О стажировке в Аврорате, об особенностях трудовых будней. Словом, вернуться обратно. Куда-нибудь в начало мая, число во второе-третье. Тогда было проще, тогда Рэй был учителем и, кажется, нравилось. Сегодня сложнее. И кофе пить не хочется, и Алису обижать не следует, она все-таки старалась. Но тяжело. Тяжело врать, когда привык говорить очевидности, писать прописные истины, заставлять других слушать банальности. Раймонду де Вризу откровенничать не полагается – открывать все равно нечего, даже если очень хочется. «Я все порчу. К чему бы не прикоснулся – все порчу». Воистину. Первый разговор с Алисой – оба едва не погибли, лично рекомендовал Софию Резерфорд – пожалуйста, получите оборотня; со школы общался с Элибазет Роддл – она ли самая счастливая? Да и Уннифред Лермонт, и у нее не все так весело. И ритуал изгнания, в мае, сам же чуть не испортил. «Все, к чему прикасаюсь, все разваливается». Про Лорин Рэй старался не думать. Не хватало ни сил, ни дыхания, глаза становились какими-то влажными. — Вы что думаете, я сопьюсь? — Рэй потянулся за кружкой, отпил глоток. — Не сопьюсь. Не получится. Задохнусь в сигаретном дыму? Вряд ли. Он совсем не смертельный. Со мной ничего не случается, Алиса. Со мной вообще ничего не случается. «Уходите от меня, Алиса. Бегите, спасайтесь. Ваша жизнь только начинается. Не хочу, чтобы случилось что-то непоправимое. Мое проклятие работает. Мое личное, персональное. Не хочу, чтобы и вам досталось. Пусть останется моим персональным, личным, безраздельным». Рэй запрокинул голову, широко раскрытыми глазами уставился в потолок. Обыкновенный потолок, каких множество. Веки неприятно подрагивали, зато чашка в руках – будто приморожена. — Не слушайте меня, Алиса. Я слишком долго провалялся в Святом Мунго. У них зелья такие едкие, должно быть, весь здравый смысл вытравили. Скоро восстановится. А в целым вы правы. Все наладится. И курить я отныне буду в форточку. Рэй залпом допил остатки кофе, без интереса взглянул на тарелку. Есть не хотелось, не хотелось и курить в форточку. Вот бы жить научиться, просто жить. Можно плохо. Но только не «как-нибудь».
Alice Flint: - Сопьётесь? Что вы, Учитель. Ничего я такого не думаю. Я вот думаю, что жить вы будете долго и счастливо, и я, кстати, не шучу. Какие уж тут шутки. Он опять говорил, что с ним ничего не случается. Он и тогда тоже об этом говорил. В мае, когда она спросила его о Проклятии. Так был уверен в том, что если ничего не произошло до сих пор – то и не произойдёт. То ли не боялся, то ли терять было нечего. А ведь ошибся же – случилось. Ещё как случилось, всю жизнь перевернуло. А сейчас вот пил кофе, говорил, что всё наладится, и совсем не верил в то, что говорил. Не таким знала его Алиса Флинт. Вовсе не таким. Она и сама в то страшное утро сказала ему, что настоящих героев Судьба не сломает никогда. И его сломать – не имела права. Она не даст. Он ведь выкарабкается, непременно, всё сможет. И снова жить – тоже научится. Раймонд де Вриз был из тех героев, о которых не слагали легенд, о которых не писали сказаний, которым не давали медали и ордена за отвагу. Такие люди оставались в сердцах немногих, фактически были никем на страницах истории, но Алиса была убеждена в том, что именно они, как никто другой, были достойны настоящей жизни. - Понимаю. Ещё как понимаю – жить всем хочется. Да только вы же не пытаетесь – по-настоящему. Потому и успехов нет. Если вам жить хочется, тогда зачем хоронить себя раньше времени? Устали? Сил нет? Одному страшно? Так вы не один. Знаете, что у вас есть? Самое главное. Самое ценное. Вот здесь. Флинт поставила чашку на стол и приложила ладонь к груди. С левой стороны, разумеется. Как раз там, где билось её сердце. Она и говорить-то, в общем, пыталась спокойно, но не особенно получалось. Алиса словно загоралась каждый раз, когда так, как сейчас, пыталась убедить кого-то в правильности своих слов. Она была прирожденным лидером и умела вселять в людей веру, вот только получалось это – не всегда и не со всеми. А кое с кем было особенно тяжело. - Вы же любить умеете. Вы же любите. И пока оно бьётся – никогда не поздно начать просто жить. Вам удобнее этого не замечать. Потому что, видимо, тогда придётся думать не только о себе. Жестоко прозвучало, наверное. Зато честно. Иногда трудно бывает понять, что лишая себя жизни, ты делаешь больно – не только себе. Алиса опустила руку, протянула её к Рэю через стол. А потом и вторую. - Есть люди, которым не всё равно, понимаете? А ещё иногда им хочется протянуть вам свои руки – чтобы было легче идти дальше. К чёрту зелья. Виски туда же. Пейте кофе. Или хотите – чаю сделаю? Девушка вновь потянулась к своей чашке, сделала несколько глотков. Странно она себя сейчас чувствовала. Обычно всё происходило наоборот. Он утверждал – она соглашалась. - Поверьте же вы, наконец. Для начала можно просто в будущее, если в себя не очень получается. А я всегда буду возвращаться. Знайте – я не оставлю вас в покое. Я вас не оставлю. До тех пор, пока я нужна вам – я буду возвращаться.
Raymond de Vries: Когда исчерпаны все аргументы, остается один выход – бить по чувствам. Умелый боец не делает осечек, умелый стрелок бьет точно в цель – в сердце. Профессионального снайпера мало интересует ливер, если хочешь поразить противника одним выстрелом и наверняка – бей в грудь, именно там зарождается вся скверна, именно оттуда она и выходит. Алиса Флинт не была врагом. Наоборот, милейший товарищ, добрейшей души человек и очень меткий стрелок. Не хотелось Рэю слушать наставительные речи, не хотелось внимать многовековой мудрости, слушать очередные прописные истины, говорить которые он и сам был талант, Рэю хотелось… Да черт знает, чего ему хотелось. Не быть Рэем, например. Быть каким-нибудь никому не известным мистером Свингенсом с n-авеню, счастливым семьянином и держателем пяти очаровательных болонок. Де Вризу хотелось не быть де Вризом, не сидеть сейчас на своей унылой кухне, пить кофе и подмечать, как здорово выучила уроки его лучшая ученица. Напрасно, стоит отметить, выучила. Никакое сердце не может биться вечно, никакой любви не в силу победить тоску, а еще… Любовь-то ведь она разная бывает. Между мужчиной и женщиной, светлая и взаимная, бывает любовь иного рода – с надрывом, эгоистичная, все сокрушающая на своем пути. Та любовь не щадит, попользуется вами, все соки вытянет и бросит. Рэй плотно сжал зубы. Не его случай. Ни первый не второй. Его случай летальный. От самого рождения. И жалеть себя было легко, совсем не накладно. Калека. Калекам положена каждодневная порция хорошей, проверенной саможалости. Это он понял еще по Святому Мунго, когда, туго перевязанный, будто в смирительной рубашке, просыпался каждое утро на рассвете, открывал глаза и видел… видел, что лучше бы, конечно, ослепнуть. Потому что нет рядом никого и лекарства приносят строго по расписанию, никакой вам инициативы, никого желания поговорить с пациентом. «Боли не прекратились, мистер де Вриз?». «Что вы, все замечательно. Ваши зелья убили, кажется, каждый мой нерв». Так оно и было. Так оно и было на самом деле. Каждый нерв, каждая клетка, каждый капилляр – все умерло. Вот и сердце начало сдавать. Как говорит Алиса Флинт, «любящее». Рэй отодвинул в сторону чашку с кофе. Спорить с Алисой Флинт нет никакого смысла. Она права, права во всем. И желает ему счастья. Да вот незадача, счастья не желал сам Рэй. Боялся. Испортит все. Раймонд де Вриз умеет быть ответственным, исполнительным, когда-то – трудоспособным, отзывчивым, должно быть, тоже умеет, а счастливым – нет. Счастливому человеку неплохо бы сперва прекратить жалеть себя. А, может, и не жалел. Никого не жалел, в том-то и беда. Пора научиться. Рэй крепко зажмурился, с мгновение разглядывал мерцающие точки на розово-черном фоне сомкнутых век, открыл глаза и ничего не выражающим взглядом посмотрел на Алису Флинт: — Вы правы, — сказал он. — Не умеешь верить в себя, нужно поверить в будущее. Еще лучше это будущее прожить. Я верю. И в будущее, и в то, что мне суждено его прожить. Да, Алиса, не все так плохо. С сердцем тоже верно подмечено. Не умеющее болеть, не сумеет и полюбить. Только дело не в любви. Дело в обстоятельствах. Человек, вероятно, сам выбирает свою судьбу, но к обстоятельствам можно лишь приспособиться. А, впрочем, не обращайте внимания. Я за эти полгода размяк. Отучился бороться, что ли. Это проходит. Со временем проходит. Спасибо вам, Алиса, вы очень многое для меня делаете. Последняя реплика прозвучала до тошноты официально. Рэй молча выругался. Чушь несет. Отвратительно. — Я говорил, что кофе вкусный? Ну, и погоду обсудить можно. Раз уж о главном давным-давно все сказано; если главное давным-давно прожито. Впереди – будущее, а это уже не главное, это дело времени.
Alice Flint: Помимо смерти Алису Флинт ужасно злили фальшь, ложь, притворство и прочие их проявления. Не терпела она – не настоящего. Когда слова звучат вроде бы искренние, но произносятся таким тоном, что даже если захочешь поверить – не сможешь. Когда ты понимаешь, что то, что происходит – происходить вообще не должно, ибо слишком неправильно оно. Не настоящее. - Обстоятельства? Да. Но ведь все эти события, которые с нами происходят, даже если больно, неприятно, страшно, одиноко… это ведь только для того, чтобы мы учились. Учились тому, чему должны учиться, чтобы стать теми, кем мы хотим. Идти по тому Пути, который мы выбрали. Или который нас выбрал – это не так важно. И куда бы Путь ни привёл – он приведёт туда, куда нужно. Вы же хороший человек. Вы должны быть счастливы. Вы будете счастливы. Даже собственные слова звучат как-то не так. То ли чересчур обыденно, то ли слишком не убедительно. Алиса начинала злиться – и на себя тоже. - Кофе? Надо же. Спасибо, я старалась. Рэй де Вриз умел мастерски переводить разговор на отвлеченные темы, и вообще умел мастерски делать с разговором, что угодно, поворачивая его так, как удобно будет ему – Рэю де Вризу. Алиса так делать не умела, а терпение у неё заканчивалось быстро. Кофе в чашке – тоже. Кофе оказался допит, пустая чашка оказалась на столе, бывшая ученица бывшего профессора внимательно смотрела на своего Учителя. - Я многое делаю? Мне кажется, что я делаю недостаточно. Если вы сидите здесь и говорите мне о том, что отучились бороться. А сдаваться вообще никогда нельзя. Она бы сказала – руки опускать нельзя – но не сказала. Испугалась собственных мыслей, таких неосторожных фраз, так больно бьющих по живому. - Хотите, я сегодня выходной возьму? Пойдём гулять с вами в парк. Осенью там красиво. Вот на этом месте Флинт, кажется, начала нести что-то очень похожее не чушь. Никакого выходного Аластор Муди не дал бы ей в эту субботу, и неважно ему, какой на календаре день недели, какое время суток и вообще, что такое календарь. На календаре война, а все остальные даты подчиняются этой аксиоме. В Аврорате вообще отдыхали по какому-то очень странному графику, некоторые предпочитали не отдыхать вовсе, изрекая якобы мудрую мысль о том, где, когда и на каком свете они все успеют отдохнуть. Но Алисе не это сейчас было важно. Иногда выговор от Муди с занесением в личное дело не кажется такой уж строгой платой за помощь близкому человеку. - Кормить уток в замерзающем пруду, собирать листья и разглядывать небо сквозь причудливое переплетение ветвей. Или не в парк. Можно в городе гулять. Хотя, везде холодно – Самайн скоро. Зато потом можно греться в каких-нибудь кофейнях, или придти домой и варить глинтвейн в этой старой кухне. И слушать старые пластинки, и совершенно не думать о плохом. Просто жить, понимаете? Соглашайтесь. – Алиса вдруг улыбнулась даже. – Вам бы вообще Сказки писать. Добрые такие. Для детей.
Raymond de Vries: Переливать из пустого в порожнее следует тогда, когда у вас под рукой имеется минимум две тары – одна пустая, вторая, заполненная жидкостью. На столе стояло две пустых кружки из-под кофе. Переливать было нечего. И не из чего. По собственному убеждению, Рэй де Вриз давно опустел. Все, что в нем осталось, отныне не желало выплескиваться наружу. Слишком многое сказано, слишком многое услышано, но слова, увы, не возымели должного эффекта; впрочем, оставили эхо, которое теперь с гулким шепотом блуждало вдоль гротескно перепутанных извилин девризовского сознания. Надо бы сказать «мозга», но от мозга в этой черепной коробке, кажется, не осталось и следа. Рэй сощурился, будто от яркого света – теперь мир превратился в узенькую полоску – лицо Алисы стало каким-то размытым, ирреальным и чуточку плоским, похожим на карандашный рисунок, нанесенный на лист бумаги нетвердой детской рукой. Чтобы познать глубину объекта объект рассматривают во всех плоскостях, изучают, анализируют; Рэй решил сузить рамки познания – зрению он предпочел слух. Визуальные образы больше не отвлекали. Алиса говорила правду. Простую, человеческую истину – нужно бороться и обязательно победишь, нужно хотеть быть счастливым и обязательно будешь. Все верно. Но ум, ограниченный рамками познания, не способен понять всю широту, всю полноту этой простой прописной истины, читать которую нужно между строк, а слыша – обращать внимание только на одно слово «хочешь». Де Вриз забыл, чего хотел и хотел ли вообще. Легко разучиться желать, единожды получив желаемое. Де Вриз хотел… ну, может, не прославиться; может, не совершить Подвиг, а хотя бы отметиться в истории – сказать миру «привет, я здесь был!». Сказал, отметился, не понравилось. И счастье почему-то не пришло. — Да. Хорошие люди, идущие собственным Путем обязательно становятся людьми счастливыми. А как насчет тех, кто идет рядом? Тех, кто идет параллельным, хотя предпочел бы идти рядом с вами? Быть может, хотел, но кого вы оттолкнули. Такой человек будет счастлив? — Рэй запнулся. Минута откровений превращалась в исповедь. Нет, откровений с него довольно. Он обещал не говорить о Лорин. — Никогда не устану повторять, Алиса. Я слишком много говорю и слишком люблю спорить. Вы правы, окончательно и безоговорочно. Борись и будешь счастлив, не результатом – так борьбой. Неплохо звучит, верно? И себе Рэй не верил. Спорить он мог в отсутствие оппонента, зеркало восполняло недостаток блеска человеческих глаз, наверное поэтому, встретив собеседника из плоти и крови, де Вриз не мог прекратить пялиться, пялиться и пялиться – прямой контакт, глаза в глаза, почти до не приличия. Пора уделить внимание столешнице. С Алисы испытаний хватит. — Много делаете. Поверьте, на самом деле очень много. С вами приятно беседовать, Алиса. Вы в праве мне не верить, но в чем-то мы похожи. Нет, в вашем возрасте я был совершенно другим и никогда не верил в возможность счастливого исхода для всех. Вы напоминаете меня годовой давности. Тогда я тоже думал: борись и все будет хорошо. А, может, и будет. Пока никто не умер, игра не может считаться оконченной. Следующие слова Алисы заставили де Вриза улыбнуться. Прогулка, осень, листья, шуршащие под ногами. Листья, сложенные в букет. Когда-то такой осенний букет в его дом принесла совершенно другая женщина. Пару листков он до сих пор хранил между страниц так и не отправленных писем. Впрочем, это другая, ничуть не интересная история. — Не стоит, Алиса. Право, не стоит брать выходной. Мне и так неплохо. Честно, да и глинтвейн я не люблю, кофейни и у меня нет старых пластинок. Но спасибо за предложение. Я оценил. А небо можно рассматривать и сквозь оконные стекла, так оно кажется еще ближе… его можно потрогать, просто приложив руку к стеклу, — Рэй запнулся. Дотронуться имитации неба имитацией руки. Пошлость какая-то. — Сказки я писать не умею, разве что концовки. Про то, как «жили они долго и счастливо». Этому я научился у вас. А что «умерли» - так это неважно.
Alice Flint: Осень всегда навевала тоску – любая осень, даже поздняя. Осень неизменно напоминала о Хогвартсе, и первая осень, проведенная Алисой вне стен старого замка, была холодной, одинокой и какой-то очень горькой. Конечно, обо всём об этом она промолчит. Будет кутаться в тёплые свитера и старый шарф с ало-золотыми полосками, пить горячий кофе, мчаться в Аврорат, улыбаться Муди, спорить с Фрэнком, поддерживать Эль и тосковать по Фианну и Уиллу. Делать тысячу разных вещей, вот, например, заходить по утрам к Рэю де Вризу, готовить ему завтрак и убеждать в том, что нужно бороться. Только теплее от этого ей вряд ли станет. И школы уже не вернуть, и детства – давно уже тоже. Ушло оно, ушло безвозвратно, той весной страшной, и возвращать не хочется. А привыкнуть к этому новому быстро не получается. Он ведь, наверное, и не подумал, что ей это тоже было нужно. Парки, листья, прогулки, пластинки. Разговоры, общение, жизнь. Нужно, быть может, не меньше, чем ему. Он – не подумал. А она не сказала. Серые глаза, тихая кухня и огонь в камине. Вот и вся осень. Вот и вся Сказка. Про то, как жили долго и счастливо? - Пока никто не умер… а ведь верно. Так и есть – вы же всё знаете! Может быть, мы действительно в чём-то похожи. Почему я не должна вам верить? Просто вы думаете больше, чем я. Когда я делаю что-то, вы думаете. Вы предпочтёте обдумать десять раз, проанализировать и план составить, в то время как я делаю первое, что приходит мне в голову. А потом оглядываюсь назад с мыслью – ой, а что это было? Алиса усмехнулась, так забавно звучала правда. Давно пора было взрослеть, давно пора было учиться сначала думать, а потом делать, а выходило опять всё наоборот. Были какие-то вещи, которым даже Учитель до сих пор не смог её научить. Может быть, эта черта в ней и вовсе не подлежала исправлению, пока Алисе не удалось это проверить. А потом Рэй вдруг улыбнулся – Флинт даже не ожидала этого. Не ожидала сегодня увидеть улыбку на его лице. Но, конечно же, он отказался от её предложения. Как будто она ожидала другого. Ожидала, но всё оставалось по-прежнему. Он не подумал, а она не сказала. Только так. - Простите, Учитель, при всём уважении - вы вот сейчас мне врёте. Говорите, что вам неплохо, а я знаю, что вам плохо. Что я – слепая что ли? Небо через стекло. Ну, конечно. Пить с зеркалом, курить в форточку, и небо через стекло! Просто отлично. Алиса, не сдержавшись, хлопнула ладонью по столешнице. Конечно, хотя бы в чужом доме следовало держать себя в руках. Нет – с ним так было нельзя. Надо спокойно. Только спокойно, иначе ничего не получится. - И не важно, что сердце по-настоящему бьётся, да? Вы не умеете, потому что не пробовали. Со Сказками также, как с жизнью. Мне всего лишь восемнадцать. Я, может быть, жизни не знаю, может быть, ерунды много говорю. Но я всё равно не сдамся. Я буду пытаться делать что-то для вас, даже если вы этого не хотите. А небо… Алиса подняла глаза к потолку и указала куда-то вверх. - Даже там оно не кажется ближе. Бросить бы всё, метлу в руки – и в небо. И плевать, что холодно, что Лондон, что Хогвартс закончен давно. И команда играет без тебя, и горькая осень, и безнадежность в голосе любимого Учителя. Если бы только можно было хоть что-нибудь исправить, хоть на мгновения.
Raymond de Vries: — Я десять раз подумаю и десять раз ошибусь. А вы подумаете единожды и ошибка у вас будет только одна. Рэй не стал добавлять «роковая». Не стоит, не зачем. Что еще сказать? Да нечего было ему говорить – «вы правы, Алиса, бесконечно правы, потому что не разучились видеть светлое и доброе в яме под лопатой гробовщика?». Нет, конечно, о таком в обществе милых дам не говорят. О таком не говорят в обществе стариков, мужей, жен, сыновей, братьев – о таком не говорят в обществе людей. Слова Алисы не имели ничего общего с вербальным языком. Они отрывались (не исходили, нет, никогда – отрывались) от сердца и точно били в цель. Ту самую, о которой де Вриз думал где-то минут пятнадцать назад. Подобное отталкивает подобное? Да ни разу. Когда сходятся два подобия появляется одно целое. Раймонд де Вриз не имел с Алисой Флинт ничего общего, кроме дружбы. А дружба – странное создание, умеет объединять невозможное. Что уж и говорить про несовместимое. — Курить в форточку, пить с зеркалом и небо через стекло – это и есть наша с вами жизнь, Алиса. Куришь в форточку, потому что легче думать, что никотин ушел в оконный проем, а не осел в легких; пьешь с зеркалом, потому что уверен – оно не ударит тебя первым, а если и ударит – ты разнесешь его на осколки. Все-таки победа. И небо видишь за стеклом, потому что ближе и реальнее оно не станет. Разбей ты все рамы на свете, не станет. Зато иллюзия. Де Вриз шумно вздохнул. Больше он не смотрел на Алису сквозь щелочку ссуженных глаз. Теперь он смотрел ясно, прямо и не мог сдержаться. Во имя Мерлина! Господи, да зачем он несет всю эту чепуху, когда можно излечиться гораздо проще. Без слов. Без лишних движений. Без казуистики – будь она проклята. Иногда полезнее молчать, чем раз за разом бросать себя в очередную трясину диспута. Рэй поднялся из-за стола. Странно подействовал на него кофе, будто с коньяком был. — Вам всего лишь восемнадцать, — повторил Рэй вслед за Алисой. — А говорите, словно семьдесят. Да, максимализм всегда возвращается, Алиса. Будьте собой и много пытайтесь, Алиса Флинт. У вас точно все получится. Рэй забыл, что хотел сказать и хотел ли. Он просто обнял Алису за плечи. Сам долго недоумевал, как же так вышло и почему, собственно? Но обнял и отпускать совсем не хотелось, пусть и надо бы. Впрочем, иногда слова – это лишнее. И учителя учат по-разному. Иногда собственным опытом. Только бы не вырвалась. Только бы не сбежала… — Небо и не должно быть близким, — ну конечно, философия. — Не должно, Алиса. Сумей люди прикоснуться к небу, они бы не захотели прикасаться друг к другу. А это плохо, потому что нужно стремиться не к вышине, а к глубине. К сердцу. У вас оно громкое. Этого достаточно. Спасибо, Алиса. Рэй напоследок провел ладонью по волосам мисс Флинт и рывком отнял руку. — Вы уж простите, не сдержался, мисс Флинт. Иногда тянет к недоступному. Светлому, доброму, вечному, небу опять же. А вам все равно спасибо.
Alice Flint: что-то странное - Так, стало быть, этим и кончилось? - Этим и кончилось, мой ученик, - отвечает номер сто восемнадцатый, а женщина подходит к Ивану и говорит: - Конечно, этим. Всё кончилось и всё кончается… И я вас поцелую в лоб, и всё у вас будет так, как надо. © Разговоры, слова, истины – простые и не очень. Максимализм, иллюзии и осколки. Нужно ли было всё это? Наверное, всё-таки нужно. Как нужно людям небо – всем. Даже тем, кому не дано летать. Всем, рядом с кем ты понимаешь, что небо – оно одно на всех. И все перед ним равны, и не важно, чего тебе не хватает – рук, тепла или понимания. Вспомнился вдруг снова май, и собственные мысли на той, несостоявшейся тренировке по квиддичу. Рука Сайберии дэ Самон на плече и взгляд Джима Поттера, от которого так отчаянно билось сердце. Много времени прошло с тех пор, многое изменилось. Но только не небо. Оно по-прежнему с немым укором взирало на людские Судьбы с вышины, разве что предгрозовые тучи сменились низкими снежными. А потом были руки. Ненастоящие руки Рэя де Вриза на плечах Алисы. Только говорили они сейчас – больше любых настоящих. Так неожиданно, что девушка даже вздрогнула от внезапного прикосновения. Он ведь никогда не делал этого. Особенно после той страшной весны, когда лишился рук своих собственных. Везде и всюду – старался избегать прикосновений. А она не настаивала, ибо не ей дано было понять – каково это, пережить вот такое. И как-то стало вдруг теплее. Словно Рэй этими руками на плечах отодвинул ненужную преграду, как то самое стекло, которое мешало коснуться неба. Теперь и Алиса улыбнулась – это было хорошо и как-то очень правильно. - Я буду верить, что получится. Что-то уже получается, да? Спасибо вам, Рэй. Нет, вы не сдадитесь. И обязательно будете счастливы. И это прикосновение к волосам... какое-то ведь одновременно и дружеское, и почти отцовское – такое нежное, искреннее, теплое. И что-то щемит в груди, и сказать что-то хочется – а не очень получается. Это ведь всегда так, о самом важном говорить сложнее всего. И надо ли?.. Алиса обернулась к нему, тоже поднялась со своего места – заглянула в глаза. И эти серые глаза напротив говорили о простом. Например, о том, что им тоже нужно чуточку тепла. Простого и человеческого. Прикосновениями, ладонями, улыбками, горячим кофе или тёплым чаем. Лишь бы с любовью. Чтобы только не одному. И тогда рассвет в октябре не будет таким тревожным, таким холодным. Она подняла руку, коснулась его щеки тёплой ладонью. Наверное, не она должна была это делать. Не её это право – прикосновения, украденные у другой женщины. У той, что должна быть сейчас рядом с ним, да вот только не может. Но ведь тепло человеческих сердец, тепло дружбы – его никто не запрещал, верно? Рэй де Вриз. Учитель. Друг?.. Всё будет хорошо. Всё обязательно будет хорошо. - Не за что просить прощения. Не за что. Не такое уж оно недоступное. И Алиса целует его – в щёку, и совершенно по-дружески. Может быть, чуточку торопливо, но с тем спокойствием, с той уверенностью, которая говорила лишь о том, что это самое – хорошо – непременно наступит. А потом было так просто уткнуться лицом в его плечо. Просто, тихо, молча. И позабыть обо всём – об осени, работе, и даже о небе. И шепотом. Только едва слышно потрескивают дрова в очаге. И совсем не важно, как это всё называется. Не про то Сказка. - Завтра будет лучше. А, может быть, даже сегодня.
Raymond de Vries: Я такой сентиментальный Если вы не уверены в счастливом финале своей сказки – просто не ставьте точку. История лично займется корректировкой, в ее штабе работают лучшие редакторы – время и общественное мнение. Что до вас – вам остается терпеливо ждать, надеясь под конец финальных титров услышать драгоценное «жили они долго и счастливо», ну или «умерли в один день», что в общем-то тоже неплохо, потому что умирать – оно ведь приятнее с кем-то, не в одиночестве. Рэй окончательно размяк. Он и сам не понимал, что хотел вложить в эти странные объятия. Наверное, многократно повторенное и многократно отраженное сегодня простое человеческое «спасибо». Далеко не любитель бросать слова на ветер, Рэй однако был убежден – если благодарность искренняя, если благодарность идет от души, нет ничего предосудительного в том, чтобы путь ее к сердцу адресата пролегал сквозь уши. То, чего не способны передать пальцы – лихорадочное дрожание голоса; сбивчивую ритмику слов, произнесенных на выдохе ровно в тон ударам сердца – с легкостью воспримут барабанные перепонки. Рэй собирался сказать что-то еще, что-то бесконечно важное, скучное, невыразительное, повседневное, почти лишенное смысла, но полное тепла, должно быть, какой-то противоречивой и немножечко постыдной радости. Алиса не увернулась, не ушла; гриффиндорская гордость была забыта где-то в коридорах Хогвартса, здесь и сейчас перед Рэем де Вризом была совершенно иная Алиса Флинт – не лучшая ученица и даже не любимая; обыкновенная Алиса Флинт – та, которая всего лишь человек, всегда готовый прийти на помощь и, как выяснилось, поддержать не только словом, не только советом – готовая поддержать в буквальном смысле – не позволить упасть. Физически. Приятно и чертовски здорово. Рэй отдал бы многое за шанс почувствовать – какие они наощупь, волосы Алисы Флинт? Впрочем, ответ он знал. Сейчас волосы Алисы Флинт были близкими, прямо под рукой – это главное. Должно быть так зарождается дружба – одним случайным прикосновением. Друг, говорят, познается в беде и чем ближе беда, тем ближе находится тот, кто не позволит вам остаться с этой бедой в одиночестве. Теплая ладонь на щеке заставила Рэя вздрогнуть; легкий, лишенный даже намека на нечто греховное поцелуй – широко распахнуть глаза, от удивления, неожиданности и абсолютно не передаваемого словесно чувства предрешенности. Нет, дурные мысли Рэй давно прогнал. Теперь все будет хорошо. Сказка должна продолжаться, пока живы герои – сказка может длиться до бесконечности. Просто наступил момент начать новую главу. И пусть на сей раз начало будет радостным. «Завтра будет лучше. А, может быть, даже сегодня», - сказала Алиса. — А, быть может, даже сейчас, — ответил Рэй. И больше ничего не сказал. Алису он отпустит молча. В старой сказке не будет эпилога, новая сказка начнется без предисловия и это, конечно, к лучшему.
полная версия страницы