Форум » Архив «Lumiere-77» » Zimmermann's Honor [F] » Ответить

Zimmermann's Honor [F]

Gottfried Zimmermann: Дата: осень 1939 года. Место: Дурмстранг, где-то в школе. Участники: Gottfried Zimmermann & Michael Edenharter. События: старший брат на то и старший брат, чтобы всегда защищать честь младшей сестры.

Ответов - 10

Michael Edenharter: Его руки пахли серой и чем-то паленым. Это был запах тех самых дней, когда ничего не получалось, и все выходило из рук вон плохо, но это была все же меньшая катастрофа. Михаэль смотрел на свои сухие ладони, вспоминая, как чудом сегодня они остались целы. Небольшая оплошность с его стороны..Еще одна, куда же больше? И виноват в этом вновь один он сам, а вовсе не эта проклятая осень. Вот уже второй месяц он проводил свободные часы, минуты, даже перерывы в алхимической лабаратории, ставя свои опыты. За спиной у Михаэля было несколько прочитанных работ уважаемых мастеров и безрассудная надежда на грани с уверенностью, что когда-нибудь он ее сделает. Сделает эту сыворотку безразличности, приглушающую эмоции, отраву для воспоминаний. А ее руки были белее эдельвейса..Да что же это за..? Запрокинув голову, Эденхартер прислонился к колонне одной из внешних галерей, откуда открывался замечательный вид. Это было его любимое место, где можно было стоять и ловить тишину. Да-да, именно ловить, как ловить можно свистящий завывающий ветер или первую метель. Сейчас же царили промозглые осенние сумерки, зябкие, но очень проветривающие голову от всяческих мыслей. Впереди по галерее наверху качался одинокий фонарь. Честно говоря, ориентироваться куда проще было по его мерному скрипу на ветру, чем на тусклое освещение, ради которого его каждый вечер тут зажигают. Но без фонаря картина была неполной. А еще без вон того перевала в горах, что виднелся отсюда. Между двумя вершинами в это время суток всегда была отчетливо видна какая-то безумно яркая звездочка. Была.. Картину небосвода, как и свою жизнь, не нарисуешь лишь по своему желанию. Довольствуешься тем, что выпадает, а потом эти маленькие подарки отнимают в назидание. Теперь меж пиками было особенно темно, как будто именно там разверзлась грань этого мира, и начинается бездна. И кто знает, насколько прожорлива окажется она? Позади послышались шаги. Михаэль невольно напрягся, потому что об этом месте знала лишь одна персона, но кто знает, кого сюда занесло, возможно, случайно. - Зельда? – глухо окликнул нежданного гостя юноша, почти не сомневаясь, что необычайное чутье привело девушку сюда как всегда в крайне нужный момент.

Gottfried Zimmermann: Сегодня был один из тех редких дней, когда Циммерманн страдал болезнью под названием "лень". Хотя почему сразу болезнью? Порой это было необходимо - просто шататься по школе, ничего не делая, ни о чем не думая и строя планы по завоеванию мира. Впрочем, последним он занимался и в минуты самого активного труда - за своей мечтой надо следовать. Но сегодня, прогуливаясь по школе, периодически поглядывая в окно и не находя там ничего достойного своего внимания, Готфрид неожиданно вспомнил кое о чем. Об Эденхартере. Этот алхимик, восьмикурсник, давно не давал покоя, и мысли немца так или иначе крутились вокруг одного и того же. Михаэль слишком часто, если не сказать постоянно крутился вокруг его обожаемой сестры Гризельды: Готфрид каждый день видел их то разговаривающими на перерывах, то прогуливающихся по территории школы. Пару раз он слышал, как его милейшая сестра щебетала об алхимике с подружками, и вот тут Циммерманн задумался. Кто-то был в опасности. Разумеется, вникать то, о чем говорила Зельда с подружкой, он не удосужился, а то немало бы удивился и, возможно, и думать забыл о Михаэле как о потенциальной угрозе. Но не тут-то было. -Увы, но это не Зельда. Ее брат не подойдет? - немец возник из темноты, словно материализовался из воздуха - впечатляющее появление для тех, кто не привык. Циммерманн был сама невозмутимость и лишь скрещенные на груди руки, да уползающий вверх правый уголок губ свидетельствовали об обратном. -Что у тебя с моей сестрой, Эденхартер? - без обиняков и прочих прелюдий, выдал молодой человек. Настроен он был весьма сурово - кто-то же должен защищать честь семьи, если уж сама сестра не может об этом позаботится. В целом и общем, до Михаэля ему не было никакого дела: Готфрид его не замечал, считая личность восьмикурсника неинтересной и недостойной его внимания. Но с тех пор, как в одном предложении с Эденхартером стало фигурировать имя его сестры, обстоятельства изменились. И в этом предстояло разобраться.

Michael Edenharter: Михаэль с трудом удержался, чтобы не поморщиться так, словно ему под нос подложили приличную кучу драконьего навоза первой свежести. Старший Циммерманн не вызывал у него ни одной положительной эмоции, но выставлять это на показ грозило не просто неуважением, но и большим шансом не проснуться на следующее утро. Алхимик прекрасно понимал, что по своей же глупости прокололся, назвав имя девушки. Не нужно было быть гением, чтобы понять, как все выглядит со стороны. Встреча молодых людей в темном безлюдном месте, но вместо прекрасной дамы появляется ее брат некромант. О да, ну просто чудесное стечение обстоятельств. Сухо кивнув Готфриду, с которым никогда прежде им не доводилось пересекаться так, чтобы заводить разговор, Эденхартер отлип от колонны, к которой прежде прислонялся, и сделал шаг навстречу Циммерманну. Очевидным было и то, что парень пришел сюда не просто с праздной целью, а чтобы расставить точки над i. Играть в недомолвки с подобными людьми было глупо, но правду он вряд ли мог бы понять. -Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться ее брату, - рассудив, что это действительно так, уверенным тоном ответил ему Михаэль. В конце концов, волноваться действительно было не из-за чего, а уж тем более оправдываться. Не в его личных правилах чести была даже мысль о том, чтобы скомпрометировать девушку. В прочем, Гризельда была ему не по зубам, если уж воспринимать ее как объект внимания. - Или за разговоры наедине теперь обязывают жениться? В прочем, аккуратным все же стоило быть. У них с Гризельдой был маленький договор, о котором, возможно, ее брат был не в курсе. Дело в том, что опыты у них были разного рода, и занятие другого мало волновало каждого из них. Но в алхимии порой нужны были ингридиенты, которые не просто достать в школьных запасах в свежем виде. А для этих ценных компонентов нужны были их носители, желательно, совсем недавно расставшиеся с жизнью.


Gottfried Zimmermann: Немец прислонился к стене, не сводя глаз с алхимика и окидывая его таким проницательным взглядом, что могло статься не по себе. Чем мог привлечь Зельду этот высокий, худощавый парень, больше похожий на подростка, нежели на восьмикурсника? Готфрид не знал, впрочем, и вряд ли бы захотел узнать. Чтобы там не было, Гризельда своего добьется. Ответ Эндерхатера очень понравился Циммерманну: губы последнего дрогнули в легкой улыбке, что ж, приятно, когда люди знают, с кем имеют дело. В школе у Готфрида была репутация жестокого и беспринципного, но вместе с тем талантливого и чертовски умного студента - некоторые его боялись, некоторые просто обходили стороной. И то, и другое его вполне устраивало. Но иногда, сам Готфрид не обходил людей стороной. -Послушай, ты, кажется, меня не понял. - защищать честь семьи - святая обязанность Циммерманна, и как бы он хотел, быть обычным братом обычной сестры. Когда сестра - жертва, всегда проще, приходишь-бьешь в челюсть, кидаешь пару фраз вроде "отвали от нее, понял?" и уходишь по своим делам. Все счастливы-все довольны, и самое главное, никто не пострадал. Да, о таком раскладе можно только мечтать. Но когда твоя сестра, исчадие ада в ангельском обличье, приходится действовать осторожно. Ведь честь семьи превыше всего, не так ли? -Давно вы с ней общаетесь? - глаза немца сощурились. Интересно, Михаэль хотя бы смутно догадывается, с кем имеет дело? Но об этом потом, сначала он должен выяснить, как далеко все зашло, а потом уже принимать решения и думать, что делать. -Ой, да брось. Только ли разговоры? - однажды, сестра ему уже пела сказки про свою невинность и что ей сделали больно, а тем временем в ее ногах лежал труп. И как тут не поверить?

Michael Edenharter: Понять действительно было непросто. Подозревается ли он в любовной интрижке или пособничестве каким-либо действиям Гризельды? Если это всего лишь первый вариант, странно, что Готфрид до сих пор не вызвал его на магическую дуэль или любой другой поединок, а если же просто ищет информатора..Тут уже в пору задуматься, какой из двух огней скорее уничтожит глупого мотылька, что оказался между ними. От взгляда старшего Циммерманна становилось не по себе. В прочем, его сестрица тоже была обучена этому умению вселять страх и робость одной лишь встречей взглядов. Но только в ее ведьминских глазах всегда проскальзывало что-то безумное, неконтролируемое, готовое вот-вот вспыхнуть, лишь бы не уловить этот момент. Жестокость и расчет, который было так трудно разгадать, пугали в данный момент Михаэля больше. - Полгода..Вроде того, - слегка пожав плечами, ответил Эденхартер, не слишком уверенный в точности срока. Но да..Где-то в той проклятой весне, о которой он так старался не думать. То время в его памяти давно поделилось на кусочки мозаики. Некоторые были слишком незначительные и полустерты, некоторые же резали так, будто их края наточили и смазали медленно действующим ядом. Он не помнил точно, как в той весне оказалась Гризельда. Просто она была так энергична, что невольно отступала собственная апатия. Рядом с ней было довольно жутко, но это чувство то ли пьянило маняще, то ли наоборот отрезвляло его, заставляя забывать разные глупости. Не сразу дошло и до разговоров. Сначала Михаэль просто крутился где-то поблизости, как потерявшийся щенок. Наверное, это досаждало ей, а может, напротив, заинтересовало так, что это Зельда сама решилась заговорить, а он даже не смутился. Кажется, так все и началось. - На что Вы намекаете? – от показавшегося ему укола в сторону собственной чести, Михаэль взвинтился, невольно перейдя на холодное резкое «вы», - у нас не было никаких более тесных контактов. Более.Тесных.Контактов. Да, примерно так это он впервые назвал, когда нужна была официальная причина разрыва помолвки. «Уловлена в тесных контактах с другим». Идиотски получилось. Как в первый раз, так и сейчас. Тем не менее, Михаэль гордо вздернул подбородок, будто забыл, кто сейчас стоит перед ним, и был готов сам защищать свою честь до первой крови. Забавно, но в Дурмстранге она может оказаться и последней.

Gottfried Zimmermann: Готфрид расхохотался. Похоже, юнец и не представлял себе, с кем он связался. Его уязвленное самолюбие и чувство собственного достоинства так ясно отразились в глазах, что Циммерманн понял - перед ним исключительный индивид. А еще он понял, что его опасения подтвердились - защищать придется не Гризельду, а Михаэля. Вот, если бы сестра связалась бы с кем-нибудь с факультета Тёмных искусств, с некромантом, например, или демонологом, то он бы даже не переживал, а запасся бы чем-нибудь вкусненьким и наблюдал немое кино 30-х годов. Настоящая же ситуация была несколько запутаннее, и немцу, сказать по совести, было не по себе при мысли о том, что он играет в благородство, да еще с представителем мужского пола. Но раз уж он пришел, чтобы сделать дело, надо делать дело, а не отступать. Ведь он не хочет, чтобы честь его сестры была запятнана еще одной жертвой, да еще столь юной и неискушенной? Впрочем...возможно, он был слишком плохого мнения о сестре, а Эденхартера наоборот недооценивал? Циммерманн буквально вперился взглядом в восьмикурсника, словно собирался вывернуть его душу наизнанку и найти ответы на интересующие вопросы. -Более тесных контактов? - переспросил Готфрид чуть ли не с умилительной улыбкой на лице. Надо же, и такие субъекты учатся в Дурмстранге... -Знаешь, полгода - это чертовски много, чтобы узнать человека, если ты не лишен проницательности. Только, кажется, тебя столь ценное качество миновало, и ты не ведаешь, кто есть моя сестра на самом деле. С тобой она, вестимо, божий одуванчик? - задавать странные вопросы уже надоедало, но не мог же он прямо в лоб сказать Эденхартеру, что его сестра психически больная, да еще неуравновешенная истеричка с явной тягой к насилию? И ее выбор в виде него, Михаэля, кажется, злой шуткой? Хотя, если разговор продолжится в том же русле, не исключен и такой вариант. Но Готфрид все же лелеял надежду на другой исход.

Michael Edenharter: Кто-то из них сошел с ума? Или у студентов этого темного факультета своеобразное чувство юмора? Михаэль окончательно перестал что-либо понимать, а уж отыскать нечто развеселившее Готфрида не мог и подавно. Но, несмотря на смех, возможно, даже в свой адрес, он не стремился пока подписывать себе приговор, потребовав от Циммерманна сатисфакции. Хотя от его улыбающейся физиономии хотелось скривиться все сильнее. Он ошибался. Это не драконий навоз первой свежести, это скорее заспиртованный гриндилоу. То же то еще раздражающее создание. - Послушай, - встрял в речь Готфрида алхимик сразу после того, как тот решил еще и упрекнуть его в отсутствии проницательности, но дослушав фразу до конца, тут же забыл о своем возмущении, - что? Стойте. Так этот насмешник о нем что ли беспокоится? Михаэль нахмурил брови, не зная в чем подвох, а отсутствие подвоха казалось еще более невероятным событием. Все же Эденхартер не был беспросветным идиотом. Одуванчики по факту не могут учиться на факультете Темных Искусств. Чтобы там выжить, нужно быть как минимум сорняком, а еще лучше жгучей крапивой или экзотическим плотоядным растением.. как же их по-научному? Droseráceae. Вот Гризельда Циммерманн была явно из последней категории, и заблуждаться на этот счет было, наверное, невозможно. Божьих одуванчиков же стоило искать на других факультетах, но и они все были бы насквозь лживы. На этом Михаэль уже обжегся, так что в Зельде видел куда меньше обмана и лицемерия, все-таки ее истинная сущность просвечивала даже через вуаль якобы приличия. - Нет, она не притворялась..Постой, ты что думаешь, что я кандидат в кровавые жертвы? Или..чем вы там занимаетесь в свободное время.. Честно говоря, Эденхартера больше волновал вопрос, были ли основания для волнений. То есть он не имел заблуждений касательно того, что Гризельда та еще черная дыра, но сгинуть в ней так скоро определенно не хотелось. Так что теперь его очередь задавать вопросы.

Gottfried Zimmermann: Готфрид Циммерманн по натуре своей был человеком очень эмоциональным, непредсказуемым. Он с готовностью поддавался импульсам, и потом ничуть не жалел об этом - вне зависимости от того, какими были последствия. Пытаться предугадать, как немец отреагирует на какое-либо событие, невозможно. Даже сестре не удавалось. Ни разу. Типичные ситуации не в счет, они слишком статичны. Вот в такой ситуации, как этот разговор с алхимиком, предугадать было точно нельзя, как поведет себя немец. Он видел, как Эденхартер пытается держать дистанцию и открыто не выказывать свое возмущение. Так и по зубам получить можно, притом без предупреждения. А это больно, и Михаэль это понимал. Что ж, похвально-похвально, чтение законов субординации всегда в цене, особенно у Циммерманна. Проявленное уважение к своей персоне он никогда не забывает. Готфрид еще раз хохотнул. До чего же забавно интриговать людей, сбивать их с толку, вводить в заблуждение! В этом что-то было: когда растерянность и непонимание озаряло чье-то лицо, молодой человек чувствовал власть. И она пульсировала в его ладонях, в кончиках пальцев. Он мог воспользоваться ей, а мог и не воспользоваться, как повезет и как захочется. А вот последнее юнцу явно не следовало говорить. В один миг Готфрид оказался подле него, хватая Эденхартера за грудки и угрожающе давя локтем тому на горло. Пока что не особо болезненно, но ощутимо. -Послушай, ты, не знаю, что там натрепала тебе моя сестра - мне плевать. Я пришел, чтобы...помочь тебе, назовем это так, не угодить в капкан. Ты не знаешь Гризельду и никогда не узнаешь ее так как я. Осторожность не бывает лишней. Я не за тебя пекусь, а за нее - не хочу, чтобы однажды ее упекли в места не столь отдаленные. Verstehen? - Циммерманн убрал локоть с горла Михаэля, однако, отпускать его рубашку не собирался, пока не получит вразумительный ответ. Впрочем, пока Гриндевальд у власти ни о чем таком и речи быть не может, но кто знает, что случится через пару лет или десять? Людям свойственно устраивать суды спустя десятилетия после свершившегося факта, они это обожает, и им всегда необходим козел отпущения. Кто даст гарантию, что однажды этим козлом не станет его младшая сестра? Семейные секреты должны оставаться семейными. В противном случае свидетелей устраняют. -И да, чтобы я больше не слышал про кровавые жертвы и иже с ними. - голос немца был практически спокойным, и лишь дьявольский блеск в глазах, да раздувающиеся ноздри свидетельствовали о том, что он вышел из себя.

Michael Edenharter: Да понял он, понял. Наконец-то он хоть что-то понял, чтоб его. Неужели нельзя было сразу сказать по-человечески, а не как у них там, на факультете заведено? На какую-то долю секунды Михаэлю показалось, что он труп. Ну, то есть почти труп, недалеко до этого состояния было. Странно, но он не успел даже моргнуть или зажмуриться, прежде чем ему снесут половину башки или вырвут язык. Готовность к худшему – в чем-то залог успеха. Готфрид вспылил, а от этого садиста можно было ждать всякую гадость. Но полностью быть морально готовым к внезапной смерти практически невозможно для любого обычного человека, так что в глазах алхимика читался нескрываемый ужас. Кадык под чужим локтем предательски дрогнул от рефлекторного сглатывания, когда Циммерманн задал свой вопрос. - Отпусти. Я все понял, - твердо ответил Михаэль, глядя точно перед собой на Готфрида, - и постараюсь держаться подальше от твоей сестры. Такой поворот тебя устроит? Осторожность действительно не бывает лишней. Эденхартер это очень хорошо уяснил для себя. А в связи с тем, что их общение с Гризельдой неожиданно затянулось и имело характер какого-то непонятного симбиоза, или же наоборот паразитического образа жизни, об этом действительно стоило беспокоиться. Девушка-то вряд ли заметит его отдаление от себя, а вот Михаэлю придется научиться жить без столь хорошего дурмана, каким могла быть только эта необычная Зельда Циммерманн. - Могила, - указав себе на рот, пообещал хранить молчание Михаэль и тут же испугался, как прозвучало это слово, - не в прямом смысле, я надеюсь. Дверь позади них с тягучим скрипом отворилась, пропустив дряхлого хранителя ключей и порядка в замке. Старец подозрительно оглядел обоих юношей, но вмешиваться не стал, медленно поковыляв вперед по галерее.

Gottfried Zimmermann: Вообще-то бить людей младших по возрасту было низко. Но разве кто-то говорил о честной игре? Разве кто-то брал с Готфрида слово, что он все будет делать правильно? Нет, конечно, нет, и немец вел себя так, как считал нужным. Хватка ослабла. Губы Циммермана растянулись в противной улыбочке, от которой могло стать не по себе. Жуткое зрелище, ведь так умеют улыбаться только члены их семьи, испепеляя, порабощая, угрожая. Впрочем, несмотря на не самое высокое мнение об алхимике, Готфриду стало ясно, урок тот уяснил, к сведению принял, а, значит, миссия немца в качестве старшего брата окончена. Во всяком случае пока. -Можешь держаться близко, только не будь дураком. Не будешь терять бдительность, общайся с ней сколько влезет, я ей не отец, чтобы запрещать с кем-то видеться. Но я старший брат, и ее безопасность для меня важна. Думаю, ты понимаешь, о чем я? - иными словами, Готфрид намекал на то, что если у Эденхартера достанет мозгов, сил и выдержки общаться с Зельдой "на равных", так чтобы никогда не словить статус "жертвы", то он не против, пусть общаются. Но, если он заметит, что-то обратное, тогда либо Михаэлю, либо им обоим несдобровать. Циммерманн пока не решил, что сделает, время покажет. Возникшего за их спинами хранителя ключей немец даже не заметил, он был слишком поглощен обетами алхимика. Улыбка стала чуть шире. Готфрид, наконец-то, отпустил Эденхартера. -Хороший мальчик. - для завершенности встречи оставалось потрепать юнца по плечу и удалиться, но этого Циммерманн делать не стал. -Тогда до скорого. - и подобное прощание звучало почти зловеще. Своих угроз он никогда не забывает, впрочем, как и обещаний. И не давая восьмикурснику опомниться, немец быстрыми-быстрыми шагами пошел прочь.



полная версия страницы