Форум » Архив «Lumiere-77» » [Маскарад] - часть II - 31.10 » Ответить
[Маскарад] - часть II - 31.10
Fiann Lermont: Большой Зал украшен к балу. На сдвинутых к стенам столах - праздничные блюда и напитки, в воздухе плавают маленькие тыквы со свечами внутри и блуждающие огоньки. На месте стола преподавателей организована небольшая сцена, где будут выступать девушки из "Акустической Алхимии". Посреди зала на небольшом постаменте возвышается наполненная пламенем чаша, в которую каждый, желающий участвовать в турнире (не забывайте о возрасте!) может кинуть записку со своим именем. И все с трепетом ждут этого, чтобы своими глазами увидеть смельчаков - тех, кто хотя бы решился, а это уже много. Замок и зал в эту ночь авроры охраняют особенно внимательно, поскольку кроме студентов и иностранцев на балу присутствуют представители Министерства, итальянского посольства и шведский Министр Магии. На балу обязательно присутствовать в маскарадном костюме, либо в бальном платье и парадной мантии. Без маски в зал не пускают.
Ответов - 47, стр:
1 2 3 All
Leon Heartly: Забавно, что форма деда пришлась ему почти в пору, мама лишь почистила ее и бережно уложила в пакет, который и доставила совиная почта. Стоя перед зеркалом, Хартли одернул рубашку, поправил ремень и еще раз критически себя осмотрел. Пойдет. Раз уж Маскарад, пришлось надеть и маску, и Леон соорудил себе самую простую, черную, а на голову нацепил капитанскую фуражку. Да, он, пожалуй, будет странно смотреться в этом одеянии на волшебном Маскараде, но, на самом деле, его это мало волновало, как и всегда мало волновал его внешний вид. Денег на полноценный костюм у него все равно бы не наскреблось, а с Трансфигурацией он не настолько был дружен. Оставалось лишь надеяться, что мисс Эшфорд не решит сбежать от капитана британской армии. Кусочек пергамента, аккуратно сложенный два раза пополам, с четким почерком нанесенным на нем именем Леона Хартли, покоился в кармане, ожидая своего часа. Они с Илматар договорились встретиться прямо в зале, чтобы не ждать друг друга в случае чего, тут уж он настоял, помня о своей способности впутываться во всякие неожиданные мероприятия по спасению утопающих, угорающих и уползающих по пути. К Кубку он подошел сразу и, похоже, многие уже успели опустить в пламя свои имена, так как вокруг не было никого. Леон поднял руку над пламенем, а затем осторожно наклонил ладонь, позволяя листочку упасть в Кубок, словно это и не он вовсе сделал, а оно само. Затем облегченно вздохнув и поймав в голове мысль "жребий брошен", он стал искать в толпе Илму, теперь понимая насколько глупо было встречаться сразу здесь, а не где-то вне зала, где хотя бы был шанс друг друга узнать. Впрочем, он ее узнал и, подойдя, снял фуражку и склонил голову в приветствии. - Полагаю, столь прекрасной леди необходима охрана для обеспечения ее полной безопасности? - задорно спросил Хартли. А леди и впрям была прекрасна, аж дух захватывало.
Yvaine Galahad: Дипломатические переговоры отменялись – Бэнджамин был настроен более чем решительно. И не то, чтобы Ивейн на самом деле огорчилась такому повороту событий. Подходить с извинениями к студентам Дурмстранга она собиралась скорее по велению долга и разума, нежели сердца и желаний. А ещё иногда приятно чувствовать себя той, кого избавляют от излишней ответственности, дарованной то ли природой, то ли воспитанием. - Ну, хорошо. Так и быть, сегодня пускай другие с ними общаются. Но вот, к примеру, завтра, мы с ними заговорим. Да, точно – так и будет. Познакомиться с иностранными гостями всё равно ведь интересно. А музыку действительно послушать хочется... И вот они были уже у сцены, и было так непередаваемо чудесно. Бэн был рядом, близко, и его руки обнимали талию Ивейн – и это было хорошо, потому, что не так часто он первым шёл даже на простейшие физические контакты. А ей вечно казалось, что со своей стороны навязываться постоянно – это тоже глупо. Но сейчас это всё было позабыто, и с осознанием того факта, что вот он – здесь и сейчас с ней, Хаффлпаффка сосредоточила всё своё внимание на сцене, где творилось настоящее волшебство. Они были по-хорошему безумны. Все девушки, и особенно Мэдди с её песней, такой искренней, бьющей чистым потоком силы и энергетики, льющейся прямо из души. Страстно, яростно, не жалея себя. И переливы флейты, и перебор гитарных струн, и плачь скрипки – всё это уносило далеко-далеко отсюда. Туда, где Сказки становятся былью, в один из тех волшебных миров, о которых Ивейн так часто мечтала. - Чувствую ли я? Конечно, вот только слов подобрать совершенно не могу. Она улыбалась, и глаза её светились ярче жемчуга на шее. - Ой, ты только посмотри... сумасшедший какой. Это было сказано в адрес парня со скрипкой, появившегося на сцене – теперь он был без маски и каждый мог бы узнать в нём одного из гостей с севера. Теперь уже две скрипки сплетали мелодию воедино, отзывались друг на друга, будто всю жизнь играли дуэтом. - Я не знаю, как это называется, но, по-моему, сейчас здесь творится какое-то волшебство. Так только в Сказках бывает. Знаешь, в историях о долгой разлуке и необъяснимой встрече. Эти скрипки, они... нет, так не бывает. Или бывает? Она уже сама не понимала, что говорит – ерунду ведь какую-то, а потому просто замолчала. Их музыка расскажет обо всём сама.
Madeline Murphy: Маделайн счастливо улыбнулась, впервые за этот страшный день – их маленькое «хулиганство» было принято публикой «на ура». Настолько хорошо, что один из слушателей даже заскочил на сцену в середине песни, но не за тем, чтобы поколотить со злости или наоборот обнять на радостях исполнительниц, а чтобы присоединиться к ним. Молодой человек с незнакомым лицом, более всего напоминавший иллюстрацию к волшебным сказкам, скрывавшим за собой старинные мифы о Благом и Неблагом Дворах, и этот незнакомец явно пожаловал к ним от Неблагих. Ох, кого же они приманили на свою песню? Но вместо , юноша достал из кармана футляр, а из футляра – скрипку, на которой . И как заиграл, словно все эти полгода он вместе с ними репетировал, словно знал эту песню наизусть. Словно он был одним из них. Песня закончилась, и Неблагой заговорил, видимо считая необходимым хотя как-то пояснить свое поведение. Он похоже все-таки был гостем турнира, из Германии или откуда-то оттуда, а костюм был просто костюмом. Но сегодня была необычная ночь, и Маделайн, окрыленной музыкой, хотелось верить в необычное. Он сказал, что не может остановиться, и даже почему-то извинился за это, а после вновь заиграл – уже свою мелодию: чужую, другую, странную, волшебную и где-то на грани сознания знакомую и родную. - Ну, значит не останавливаемся, - рассмеявшись ответила Маделайн и, обернувшись от полноты чувств пару раз обернулась, так что взметнулась юбка и разметались волосы, а после сделала шаг к краю сцены и вновь запела. Что она пела? Маделайн сама не понимала, какие-то осколки текстов – своих, чужих, на знакомых языках, на чужих, на выдуманных. Слова были не важны, главное – мелодия и ритм. Они несли её в высь, кружа, маня, а она следовала за ними, как завороженный ребенок, услышавший волшебную пеню флейты Крысолова. Она не знала, кто был этот юноша – то ли гость турнира, то ли действительно Гость из-под Холмов, почтивший своим присутствием людской праздник, но сейчас это было не важно. Важно, что он подарил им это волшебство, и теперь Мэдди чувствовала, что не может отступить, что она обязана отплатить ему. Страшно подумать, но в этот миг её не волновало даже то, что сейчас происходит с Алеком – потому что сейчас для неё в мире осталась только мелодия и Музыка, переполнявшая певицу, лишавшая воли, мыслей, желаний и страхов. Сейчас не было Маделайн, остался лишь голос и песня, которую он пел, и то неземное ощущение абсолютного восторга, которое дарила эта песня. А после – после хоть вечная тьма, хоть небеса, это не важно.
Mariana Alistair: Он все-таки заметил её. Мариана уже начала сомневаться в том, что гриффиндорец видит в зале хоть что-то кроме своего отца – оно и понятно, ведь они наверно давно не виделись. Правда тогда не очень ясно почему Мио не подойдет к нему – не стесняется же он в конце концов, настоящие гриффиндорцы не должны уметь стесняться и бояться. Но видимо, Вот только повел он себя совсем не так, как она хотела бы – впрочем, хаффлпаффка и сама не знала, чего желала. Зато его замечание прозвучало именно так, как и следовало бы ожидать. В конце концов, в отличии от неё он не был ни неуверенным, ни кротким, ни деликатным – словом, ну совсем не хаффлпаффцем. Мариана понимала, что ей сейчас положено обидеться, а не чувствовать себя виноватой. Собственно, она и была немного обижена, но не на Мио, который, если подумать, скорее всего имел полное право быть в дурном расположении духа, а на себя, которая действительно стояла тут как дура, ожидая непонятно чего. Лучше бы вообще не приходила на балл, все равно ни имя в кубок бросить, ни потанцевать под волшебную музыку, которую плели девушки из Алхимии, ни даже поговорить не с кем не может. И не важно, чтобы там мама сказала, все лучше, чем вот так позорится и чувствовать себя после полным ничтожеством. Очень хотелось вот прямо сейчас сбежать, но хаффлпаффка понимала, что уйти без ответа сейчас – это все равно, что признать собственное безволие раз и навсегда, пусть даже и пред собой. Нет уж, ей на сегодня хватит и кубка. - Последний волшебник королевской крови скончался семнадцатого августа тысяча семьсот третьего года. Не осталось больше принцев, некому спасать. - То, что ответ получился мягко говоря не убедительным Мариана понимала и сама, но увы это была её лучшая попытка съязвить. И опять зачем-то факты приплела, надо все же избавляться от этой привычки. Все же порой она жалела, что не умеет отказывать, огрызаться и вообще демонстрировать характер, которым природа её видимо в принципе обделила. А вот теперь можно и уходить, ведь последнее слово осталось за ней, а это должно быть хорошо. Все равно на этом празднике ей надеяться не на что, хотя бы потому, что она сама не знает, на что хочет надеяться. – Удачной игры в гляделки, а я пойду назад в свою башню ждать несбыточного. - Получилось почти ехидно, с чем Мариана себя с гордостью поздравила. Вот теперь можно развернуться и неспешно направиться к выходу. А там уже подхватить юбки и побежать к башне родного факультета, к привычному покою и обыденности. Или подойти поближе к сцене, на которой, присоединившись к девушкам-Алхимикам, стоял её новый знакомы, мистер Лоренсенн, просто божественно игравший на скрипке. А по лицу и не скажешь, что музыкант. Впрочем, по Лермонту вот тоже было сложно догадаться, что для него гитара – не только ударный инструмент, а нет, прекрасный музыкант.
Winifred Lermont: -Я так рада тебя видеть, Фир! Ты не представляешь как мне тебя не хватает тут, я так скучала по тебе... мне казалось, что я совсем одна в этом замке... – Уинни прижималась к старшей подруге как маленькое дитя, и не могла нарадоваться их встрече. Она столько хотела ей рассказать, что даже и не знала с чего начинать. Хаффлпаффка неожиданно почувствовала, что слезы начали струится с её глаз. Ну вот, так всегда, весь день держалась строя из себя сильную девочку, а тут снова расплакалась. Наверное такие люди как Уинифред никогда не меняются. Вытирая слезы руками она чуть отстранилась от Ланфир, хотя и не могла остановиться. Покраснев до кончиков волос Лермонт не знала куда деться от стыда. -Прости меня, я просто так рада тебя видеть. И этот год... он такой...одинокий... мне так тебя не хватало, ты даже не представляешь насколько, - Уинифред чуть всхлипывала, а потом затаила дыхание расслышав знакомые голос Мэдди. Всё это произошло за какие-то секунды и позабыв обо всем рыжеволосая хаффпаффка повернула голову в сторону сцены, где уже стояли бывшие студенты Хогвартса. Прекрасная Маделайн, чей голос всегда грел Уинни сердце. Любимая Арти, чья скрипка могла затронуть душу любого своей музыкой. Эль, милая Эль, которая выглядела такой усталой, но её гитара рассказывала волшебную историю. И Олвен, необыкновенная и почти неземная девушка, чья флейта могла любого заставить плакать. -Это так красиво, - вырвалось у Уинифред и она словно только что очнувшись перевела взгляд на Ланфир, - Скажи мне, что ты хотя бы до завтра тут пробудешь, прошу тебя. Мне так хочется побыть с тобой хотя бы сегодня, - снова в голосе хаффлпаффки появились нотки грусти, и казалось она вот-вот снова заплачет, - Фир... – как-то неловко и немного растерянно начала Лермонт, - Что будет с Фином и Алеком? Их же не... – только Уинни отвлеклась расслышав вторую скрипку и удивленно повернула голову в сторону сцены. Рядом с девочками теперь стоял один из учеников Дурмстранга. -Ой, а что этот молодой человек там делает? – как и следовало ожидать только сейчас Лермонт заметила второго ученика Дурмстранга, на которого она минуту назад наткнулась. Он стоял в шаге от Ланфир, и как только она могла не увидеть его? Рыжеволосая ещё больше покраснела и совсем растерялась. –Извините, я вас не заметила... уже во-второй раз...
Mio Lundgren: Мио вспыхнул, при упоминании игры в гляделки, он-то думал, что никто не замечает, что он весь вечер пялится на отца. О, Мерлин, остается надеяться, что сам министр этого еще не заметил. Уходить пора отсюда, и он бы и ушел, но эта девица... Он все никак не мог понять, кто это, потому подошел к ней ближе. - И если все принцы повымерли, как говорят твои энциклопедии, кого ж ты там собралась ждать? Ты же только пришла? Он усмехнулся, по обыкновению недобро. Ему не хотелось оставлять за ней последнее слово, и он был готов даже за руку ее схватить, чтобы удержать. Вот только не хотелось привлекать к себе лишнее внимание, в конце концов, он ведь сам собирался скоро уйти. Да он с самого начала собирался уйти, прям как вот эта зазнайка. То, что, по сути, он ведет себя также, еще больше задело Лундгрена. - Даже если принцы и остались, тебе об этом никогда не узнать, пока ты сидишь в своей башне. Зачем приходила-то? Струсила? Ну, иди-иди. Вообще, он не собирался ни с кем разговаривать здесь, но она явно затронула в нем нужную струну, доводя до обычного состояния злого паяца. К тому же, неожиданно для себя Мио понял, что его бесит еще и то, что он не может понять, кто она, а значит, если уйдет, то уйдет безнаказанно. И ему было очень интересно узнать, что же это за девица решила вдруг его осадить.
Dietrich Lumier: Если это и было самоубийство, то самое странное в богатой смертями истории Хогвартса. ...черный, раздутый до размеров громадного слизня, язык едва умещался во рту, оскаленные в немом крике зубы почему-то казались перламутрово-желтыми плоскими червями, комки загустевшей слюны - матовой нитью жемчуга, синюшные губы - грязным и мокрым бархатом. Вот как выглядит человек, в прямом смысле наложивший на себя руки... Или не сам? Сцепленные мертвой хваткой вокруг собственного горла пальцы сеньора Висконти были холодны и тверды, как камень. Труп итальянца, неестественно выгнутый с выражением бескрайнего ужаса на лице, за несколько минут постаревший на целые годы, мутным глазом пялился в высокий хогвартский потолок. Таким его и нашла в темном уголке парочка студентов. А еще говорили, мол, праздник получился скучный. Не скучный. Совсем не скучный. Новость разлетелась по Большому Залу тихим шепотом. Одни смеялись, другие не верили, третьи спрашивали "а, собственно, кто такой этот сеньор Висконти? Ах, тот забавный господин? Пил пунш и грозился задушить Пивза? Ну да, ну да... что-то такое мы слышали". И пламя в Кубке Огня, будто всматриваясь в спины, глаза и лица студентов разгоралось все ярче и ярче... Но с весельем было покончено. Самайн, светлый праздник, распрощался с гостями и студентами Хогвартса до следующего года. Финальный аккорд - смерть посла Висконти. Едва ли кто-то спишет ее на очередную проделку Пивза...
полная версия страницы