Форум » Архив «Lumiere-77» » Inter nos - 31.10 » Ответить
Inter nos - 31.10
Simon de Cideville: Дата и время: ночь, после такого насыщенного первого дня в Англии. Место: общая гостиная двух иностранных делегаций. Участники: Pelagia Hildebrandt & Simon de Cideville События: когда устал, но сон вовсе не спешит приходить. когда в голове слишком много мыслей. можно выйти из спальни, чтобы узнать, что не только тебе не спится сегодня ночью. пусть. ведь найдя что-то общее всегда становится чуть теплее.
Ответов - 11
Pelagia Hildebrandt: Не спалось. Пелагия то и дело ворочилась в кровати не в силах погрузиться в сон. А ведь всего лишь утром ей казалось, что она уснет как убитая, но стоило ей оказаться в постели как спать сразу же расхотелось. Наверное Гипнос от чего-то обиделся на юную голландку и решил отогнать от неё свои цветочные иллюзии тем самым лишив её сна и покоя. Оставалось лишь думать о сегодняшнем дне и всех впечатлениях. Хогвартс Пелагии понравился. Архитектурой он отличался от Дурмстранга, который был слишком мрачный и величественный, а здесь было много света несмотря ни на что. Ученики конечно же оставляли желать лучшего. Для себя Гильдебрандт уже несколько раз за день отметила, что даже представители чистокровных семей уж слишком своенравны. Для Пелагии которая выросла в строгой семье, а потом долгие годы обучалась в Дурмстранге их вольность была неприемлема. Хотя пусть Гильдебрандт и критиковала англичан, но в душе завидовала их свободе. Они не жили строго по правилам, им не становилось душно в клетке. В целом первый день в чужой стране оказался на удивление интересным. Гия была почти уверенна в том, что ничто не заставит её захотеть остаться тут. Она ошибалась, и была даже рада этому. Оказывается не так уж и плохо узнавать новых людей и находить общее с ними. Вот взять хотя бы ту самую Ланфир Прайс с которой она познакомилась сегодня. Девушка завораживала не только своей красивой внешностью и синими глазами, но и дружелюбием с которым отнеслась к Гие. Даже Снежная Королева вроде Пелагия, которая избегала знакомства, не осталась к ней равнодушна. Подобные люди притягивали как магнит, вот и голландке хотелось получше узнать Ланфир Прайс. А ещё в голове всё кружились фразы на латыни, интересно к чему бы это? Гия присела в кровати. На дворе была буря. Ветер выл за окном, а ей всё так же не спалось. Недолго раздумывая голландка тихо встала и начала одеваться, при этом пытаясь не разбудить Элоизу. К счастью однокурсница крепко спала, поэтому Пелагия медленно прикрыла за собой дверь и направилась в гостиную. Никого она там не встретила, кроме как старых портретов, и те неслышно храпели. Это было и к лучшему. Встречу с Альдо она возможно и не выдержала бы, уж слишком тот любил говорить. Вот с Рихом было бы намного спокойнее. Они привыкли молчать вдвоем, и это всегда было приятно. Но судя по всему все давно уже как спали, лишь ей одной не спалось в эту неспокойную ночь... Опустившись в кресло голландка поджала под себя ноги и уставилась в камин. Белокурые волосы были распущены и лежали на плечах, она даже не подумала по привычке заплести их в косу. Огонь полыхал, танцевал свой привычный танец, но сон к Гие не приходил. Внутри было неспокойно. Пелагия не могла объяснить причину этого чувства, или же описать его. Ей от чего-то казалось, что вскоре что-то изменится. Эта поездка в Англию не пройдет просто так, она возможно многое изменит в жизни Гии, и не только в её жизни. Это немного пугало её. Она боялась, что очень скоро привычный мир рухнет на её глаза, а она ничего с этим поделать не сможет. Гие всегда казалось, что она привыкла к одиночеству. Долгие годы в Дурмстранге доказали, что жизнь не сказка. Любой бы научился выживать сам, без чей либо помощи. Но появились друзья к которым она невольно привязалась, и без них жизнь казалась ещё мрачнее. Но что будет когда они окончат школу? Что тогда будет? Голландка прикрыла глаза ладонью. Иногда она поражалась тому как сама способна изводить себя без чей либо помощи. Вот что имеют когда говорят, что "человек сам себе враг". Так и сейчас в голову ей лезли совсем неприятный мысли, а надо бы поспать, хотя бы немного. Гильдебрандт подняла глаза на камин уставившись на огонь. Quae medicamenta non sanant, ferrum sanat, quae ferrum non sanat, ignis sanat * Незаметная улыбка коснулась губ блондинки. И всё же, что такого в этом Симоне де Сидвилле? *"Чего не излечивают лекарства, излечивает железо, чего не излечивает железо, излечивает огонь" Гиппократ
Simon de Cideville: Циферблат наручных часов послушно засветился мягким, не тревожащим привыкшие к темноте глаза светом, едва указательный палец коснулся защитного стеклышка. Час крысы, а это значит, что самое время все-таки лечь и уснуть. Вот только Симона категорически не тянуло поступить подобным образом. Уже больше получаса он с ногами сидел на подоконнике, наблюдая за разыгравшейся стихией, и все никак не мог заставить себя лечь в кровать. За стенами замка бесновалась природа – как он мог спать? Видимо, боги за что-то разгневались на англичан, раз выпустили свой гнев на волю. В голову невольно закрадывались мысли о том, что, может, и в самом деле время для Турнира выбрано не самое подходящее? В Англии было совсем не так, как дома. Ходили слухи, что магическое сообщество здесь стоит на пороге чего-то воистину ужасающего. Так может эта буря и есть не что иное, как гонец, расчищающий дорогу перед темными временами? Симон раздраженно мотнул головой и слез с подоконника – после сегодняшнего праздничного обеда, имевшего столь неожиданное для всех завершение, ему в голову то и дело лезли странные мысли. Спать по-прежнему не хотелось. С минуту он стоял не шевелясь, вслушиваясь в негромкое сопение товарищей, а затем осторожно двинулся к выходу из спальни, стараясь ни на что не натолкнуться в окружающей его темноте. Решение спуститься в гостиную пришло внезапно и не обосновывалось ничем кроме наличия в оной камина – раз огонь зовут очищающим, так может ему под силу очистить разум от лишних мыслей? Да и согреться юноше сейчас тоже не помешало бы. Он быстро преодолел необходимое расстояние, и замер на пороге комнаты – оказалось, что не только ему не спалось первой ночью на новом месте. В свете пляшущих по стенам и полу отблесков пламени была отчетливо видна фигурка девушки, сидящей в кресле возле камина. Первой мыслью было повернуть назад и удалиться так же неслышно, дабы не потревожить ничей покой, но вопреки ей Симон не сдвинулся с места, невольно залюбовавшись игрой света на рассыпавшихся по плечам золотистых волосах. Он почти сразу узнал ту, что сну, как и он, предпочла созерцание огня. Видимо, те самые долгожданные сюрпризы, которые француз поминал днем, все же не думали завершаться. Возможно, нарушать чужое уединение в подобной ситуации не было верхом обходительности, однако, в конце концов, юноша ведь не намеревался против ее воли навязывать девушке свое общество или приставать к ней с порядком уже поднадоевшими за сегодня расспросами. К тому же, общая гостиная неспроста называлась общей. Симон, наконец, негромко кашлянул, чтобы не напугать голландку своим внезапным появлением, и даже пару раз шаркнул ногами по полу, чтобы уж точно привлечь внимание к тому факту, что та больше здесь не одна. - Доброй вам ночи, мадемуазель Гильдебрандт,- учтиво произнес француз. Он слегка наклонил голову, только не вперед, как принято при приветствии, а набок, что со стороны, наверное, выглядело словно жест заинтересованности. – Прошу прощения, что потревожил ваше уединение. Я искренне надеюсь, что вы будете снисходительны к любимцу бессонницы и не затаите обиду на нарушителя ночных тишины и покоя. Уверяю, мое присутствие не принесет вам беспокойства. Симон улыбнулся и сделал несколько шагов в глубину комнаты, по-прежнему не приближаясь к девушке достаточно близко. Взгляд его, задержавшись на положенное время на лице Пелагии, устремился на танцующее в камине пламя, чтобы девушка не подумала, что он имеет наглость ее разглядывать. Хотя, надо признать, она вызывала в нем интерес. Странное совпадение, правда? То, что сейчас в этой комнате оказались именно эти двое студентов разных школ, а не кто-то еще. Но внезапно француз понял, что в душе почему-то даже рад такому стечению обстоятельств. - Optimum medicamentum quies est,* - неожиданно устало проговорил он, смотря в огонь. – После такого дня, думаю, нам всем это пойдет на пользу. *Лучшее лекарство - покой.
Pelagia Hildebrandt: Ветер бил по окнам. Пелагия слышала его стоны. Он волновался, словно предупреждал о чем-то. Не к добру всё это, не к добру. Возможно этот Турнир был не такой уж и блестящей идеей? Чего ж лукавить, они самые лучшие студенты своей школы, а последний раз когда устраивали подобные соревнования всё закончилось плачевно. Что же теперь? Что будет на этот раз? Англии Гия не доверяла. Эта страна вселяла в девушку непонятную тревогу, да и по слухам знала, что тут неспокойное нынче время. А теперь они здесь. Люди которые ей дороги, будущее Дурмстранга. Девушка тяжело вздохнула понимая насколько она напряжена. Многие радовались приезду в Хогвартс. Многие могли не обдумывать любую деталь и наслаждаться этой поездкой, ведь во всем можно найти положительные стороны. Вот и сейчас если томили странные вопросы, всё равно у Пелагии появилось желание остаться тут. С чем или с кем это было связано, она не знала. Но её интересовала жизнь в Англии. Интересовали незнакомые люди, которые каким-то непонятным образом показались ей довольно милыми. Мысли голландки были прерваны чьими-то шагами. На самом деле Пелагия была удивлена, что кому-то кроме неё не спалось этой ночью, а ведь ей всегда казалось, что это лишь её не жалует бог сновидений. Похоже она ошибалась, но ей от этого стало даже приятно. Девушка повернула голову в сторону француза и улыбнулась ему. Не привычной холодной улыбкой, но довольно сдержанно и даже слегка устало. Наверное Гия совершала большую ошибку в том, что не пошла спать, это могло плохо обернуться к ней. Завтрашний день довольно важный, да ещё и надо начать тренироваться, а это может оказаться сложным в сонном состоянии. -И вам доброй ночи, - Гия по привычке склонила голову набок и уставилась на Симона. Неожиданно ей подумалось, что она правильно сделала что не осталась в спальне, куда приятнее провести ночь в компании с интересной личностью. А де Сидвилль интересовал Пелагию. Она не знала что именно в нем зацепило её, но собиралась узнать это любой ценой. - Мне казалось бессонница лишь меня одну не жалует. Похоже я ошибалась, но я буду признательна если вы нарушите эту ночную тишину, она меня порядком утомила, - Гильдебрандт даже не пошевелилась. Несколько минут она сидела в кресле и могла напоминать мраморную статую на которой играли тени от огня. -Можете звать меня просто Пелагией. Даже Гией, если вам будет угодно, - все эти формальности и этикет, которых Гильдебрандт ценила и уважала порой утомляли девушку. Они словно специально придуманны чтоб провести толстую черту между людьми, и постепенно эта черта настолько вырастает, что уже не сблизиться с человеком, не заглянуть ему в глаза. Она не хотела проводить эту черту с Симоном. - Присаживаетесь, - хотелось добавить, что она не причинит вред, но Гия вовремя одумалась. В Дурмстранге она у многих людей пробуждала интерес к своей персоне, но редко кто-то мог подойти к ней и просто заговорить. Возможно их отталкивал этот лед в синих глазах, а может сама Пелагия которую сложно было различить от Снежной Королевы о которой писал великий маггловский сказочник. Но Симон не был настолько близок чтоб шутить подобным образом, а грубить девушка и вовсе не хотела. -Только бы знать где найти его... покой, - проговорила голландка наблюдая за огнем который полыхал в камине и вздохнула. Она и сама не понимала что её тревожило, но это чувство никуда не уходило и ей оставалось лишь привыкать к ней и ждать. Ждать когда же всё встанет на свои места. Хотя... встанет ли? -Ветер явно рвется в замок, интересно к чему это, - скорее про себя произнесла Пелагия и посмотрела в сторону француза. Она верила в судьбу, и почему-то ей казалось, что они с Симоном не просто так оказались здесь в такой поздний час, вдвоем. Но это не тревожило девушку, даже наоборот, от подобной мысли становилось тепло.
Simon de Cideville: Не смотри в окно до утренней зари, твердили древние. Придет утро и будет свет стлаться по земле – тогда взгляни и увидишь. Возблагодари богов за ниспосланную красоту, и не только словом но делом подтверди, что достоин подобной милости. А ночью – не смотри, дай ветру закрыть глаза. Но скрытое манит. А в этом запрете Симон различал лишь страх. Да чего бояться тому, кто за поступки свои привык отвечать сам? И он смотрел в заоконную темноту, словно пытаясь что-то в ней разглядеть, так же как смотрел в пляшущий огонь. И такой взгляд всегда становился мягче, как будто предназначенный живым людям. Тем, кто в эти моменты находился с ним рядом. Пелагия не была огнем, да и тьмой не была. Но если бы он сейчас так смотрел на нее, то увидел бы в ней что-то непременно замечательное. Он ведь и сам никогда огнем не был – негоже быть тем, с чем рядом невозможно долго держать протянутую ладонь. - На самом деле, мне почему-то казалось, что после стольких впечатлений хотя бы малая доля бессонницы была обеспечена всем гостям Хогвартса, - француз слегка усмехнулся и качнул головой, - Но, видимо, усталость все же взяла свое – все счастливчики отправились к Морфею, едва коснувшись головой своих подушек. – Он хотел было добавить, что стоит им позавидовать, но счел, что будет весьма неприятно, если девушка неправильно расценит такую фразу, и промолчал. Молчать было вообще не так уж и плохо, чтобы не говорили любители размять языки. Ведь именно в тишине так легко прислушаться к своим мыслям. Симон прислушался и вновь улыбнулся. Ну и пусть остальные спят в своих мягких постелях – завидовать он вовсе не собирался. - Пелагия, - ему всегда нравилось пробовать на вкус новые имена, – значит «морская». Красиво. – Он действительно так считал. Обычный дежурный комплимент был бы полон витиеватых экивоков, а здесь ему просто захотелось сказать то, что пришло на ум. Действительно ведь красиво. Морская. - И вы зовите меня просто Симон. - Сокращений к этому имени никто все равно еще для него не придумал. Француз учтиво кивнул и, получив разрешение дамы, подошел ближе и опустился в уютное кресло. Здесь, вблизи от камина, ревущий за окном ветер казался чем-то далеким, почти нереальным. Будто буря сегодня разразилась не в окрестностях Хогвартса, а где-то далеко-далеко, в землях, где Симон никогда не еще бывал. Даже ход мыслей, казалось, становился более размеренным, словно атмосфера смятения боялась человеческих голосов. Особенно как у этих двоих. - Знаете, - француз, наконец, перевел взгляд на свою полуночную собеседницу, - мой отец всегда говорит: если ты зол – ищи покоя в самом себе, но если устал – в том, что вокруг тебя самого. – Он пожал плечами. – Будучи ребенком, я никак не мог этого понять. Но теперь мне кажется, что в чем-то он прав. Правда, круг поиска это ничуть не сужает, а даже наоборот. Зато мне хотя бы ясно, где стоит искать, а это дарит надежду. – Юноша снова улыбнулся – какими-то даже двусмысленными показались ему собственные слова. Впрочем, вероятно, лишь показались. Он сложил ладони домиком, слегка задумавшись – ему нравилось это ощущение, будто время пошло немножечко медленнее. Но уже через пару мгновений особенно громкое завывание ветра отвлекло его от раздумий. Похоже, ветру и в самом деле хотелось внутрь. - Не знаю, - Симон вновь пожал плечами, вспомнив богов ветров. – Быть может, вся эта пляска порядком и ему надоела? – Всем хочется уюта, порой, спокойствия. – Думаю, к утру он затихнет, порядком утомившись за эту ночь. – Ведь во всем должен быть баланс. Свои закономерности и исключения из оных. Только вот интересно, их встреча это и есть исключение? Или, все же, наоборот?
Pelagia Hildebrandt: Все кроме неё отправились к Морфею. И почему же боги не жалеют её? Таковы были бы мысли Пелагии в любой другой момент. В любой другой день. В любое другое время. Она бы обязательно задалась вопросом почему Морфей не заберет её к себе если уж взял других. Чем она так плоха? Чем не угодила ему? Неужели дело в её холодном сердце? А может в ледяных глаза? Но сейчас Гия ни о чем не жалела. Она не верила в судьбу. С детства привыкла думать, что человек сам создатель своей судьбы, даже если Бог и дарует ему направление к тому, или иному пути. Человек лепит свою жизнь. День за днем именно он создает свой собственный мир. Только сейчас Пелагия одного не могла понять. То что Симон здесь с ней, это судьба или что-то другое? В любом случае она была рада ему. Голландка сама не понимала что именно было причиной этого, но она была рада этому. Даже Альдо не смог бы обрадовать её своим появлением в столь поздний час. А ведь милый друг был одним из немногих кому удавалось развеселить Снежную Королеву. И Рих не смог бы. Милый и добрый Рих. Временами может быть слишком жестокий для окружающих, но для неё один из тех людей которым можно доверять даже собственную жизни. С ним всегда спокойно. Всегда спокойно. -Морская... имя мое значит «морская», но я скорее снежная, - Гия улыбнулась не смотря на француза, - Симон. Мне нравится ваше имя. Оно словно дарит надежду. - Интересно это всё же имя, или сам Симон? Но Пелагия и правда чувствовала себя защищенной рядом с ним. От чего? От кого? Она не знала. Но его присутствие дарило надежду. Надежду, что если не завтра, то послезавтра всё обязательно будет хорошо. Все наладится. Должно наладиться. -Я не зла. Я скорее просто устала, - Гильдебрандт перевела взгляд на Симона, - но я верю, что найдется кто-то... кто-то, кто сможет рассеять мою усталость. И может даже спасти меня, - голландка двусмысленно улыбнулась, - Ваш отец крайне одаренный человек. Я всегда завидую вере, которую некоторые люди хранят в себе. Иногда мне кажется, что я никогда не смогу найти подобную веру. Смешно. Нет, точнее немного обидно. Этот мир такой огромный, а в нем словно нет места для меня, - Гия как-то грустно улыбнулась и отвела взгляд, - только надежда сама должна захотеть прийти к тебе в руки. Она может прятаться вокруг меня. Может быть она сейчас греется в ваших руках, и мне стоит лишь прикоснуться к вам как мне сразу же станет тепло и спокойно. Но... я же не знаю желает ли эта самая надежда прыгать мне в руки. Может она не хочет этого? Может вы не хотите? - блондинка подняла глаза на француза на пару секунд. Потом она снова принялась изучать огонь в камине. Наверное ей и правда стоило пойти поспать ещё давно, только сон никак не приходил, а мысли всё струились. Ей хотелось говорить. О многом беседовать. Ей хотелось знать Симона. Узнать что его радует, и что ранит. Узнать к чему он стремится и понять, раз и навсегда понять, не отпугнула ли она его своим холодом? -На одну ночь. Он устанет. Ветру захочется просто отдохнуть на пару дней. Немного поспать и может просто дать людям время. А потом... потов он вернется ураганом, - Пелагия и сама не заметила как произнесла эти слова. Стоило им сорваться с её губ как она немного взволнованно перевела взгляд на Симона и чуть покраснела. Совсем незаметно, но внутри чувствовалось какое-то смущение. -Извините меня, - виновато произнесла девушка, - порой я говорю странные вещи. Мне наверное лучше помолчать. Хотя бы немного. Просто ветер не только воет в моих ушах, но заставляет ещё и сердце трепетать. Мне кажется это не к добру, мне кажется... - девушка замолчала, - извините, - уже в который раз она извиняется перед незнакомым человеком? Странно, Гия вообще была слишком горда чтоб извиняться, тем более перед незнакомым человеком. Но было что-то в этом Симоне... что-то... что-то... -Вы не скучаете по дому, Симон? - лучше и правда сменить тему, - Наверное Шармбатон крайне отличается от Хогвартса, - их школа должно быть напоминает поместье фей. Красочное и светлое. Нежной и мягкое. - Дурмстранг совсем иной. Полагаю вам было бы неуютно там. Он слишком мрачный и огромный. Слегка холодный, - девушка улыбнулась уголками губ, - Но он всё равно мой дом, как и для вас Шармбатон это дом, неправда? - и неважно, что её школа настолько другая. Неважно, что там очень сложно прожить хотя бы один день. Самое главное, что она способна там продержаться. Способна там прожить до конца. И она скучает. Мерлин, как же Гия скучачет по дому... кто бы могу подумать?
Simon de Cideville: В девушках от природы заложена какая-то загадка. Недаром же говорят о какой-то особенной женской магии, для которой даже волшебная палочка не нужна. Подобное невозможно понять, да это и не нужно. Ловить каждое движение, запоминать до мельчайших черточек, угадывать следующее слово. Разве не в этом волшебство? Нужно только уметь почувствовать красоту момента. Сидвилль всегда считал девушек удивительными существами, заслуживающими лишь восхищения и всего лучшего, на что только может быть способен мужчина. И если подумать, то мужчина способен весьма на многое. Сочинить поэму или серенаду, к примеру. Построить дом, заработать кучу галеонов, купить корабль и собственноручно высечь фигуру своей женщины на его носу, как в старые времена. Мир открывал для каждого тысячи тысяч возможностей. И было даже немного неловко сидеть здесь, и не знать, что стоит сказать. Хотелось, чтобы слова сложились во что-то очень правильное. Наверное, в таких ситуациях стоит прислушаться к сердцу? - У усталости есть одно положительное качество, - поднимаясь на ноги, француз достал из кармана волшебную палочку. – Она имеет свойство заканчиваться. И после этого начинаешь больше ценить собственные силы. – Он встал, прислонившись спиной к стене совсем рядом с камином – теперь его лицо осталось в тени, но он по-прежнему смотрел на голландку. – Вера – она у ведь каждого своя. Можно верить в Бога, можно в завтрашний день, а можно и в сладость яблок – если верить по-настоящему, то все это будет придавать сил, чтобы жить. Главное – не опустить руки. – Юноша сделал замысловатое движение волшебной палочкой, повинуясь которому прямо из камина вылетела целая вереница искр и, закружившись вихрем, сложилась в цветок. Сияющий огненный тюльпан, который парил в воздухе, напротив девушки. - Ведь вера есть в каждом, стоит только заглянуть внутрь себя, и присмотреться получше. Как цветок, распускающийся только в положенное время, она приходит не сразу, а лишь тогда, когда ты действительно в ней нуждаешься. Ведь если не истратить «первое» дыхание, то и не почувствуешь, когда и зачем на помощь пришло второе. Не нужно грустить, Пелагия, - произнося это имя, Симон невольно улыбнулся. – Уверен, что и ваша вера придет к вам, когда наступит ее черед. А я, в свою очередь, поверю в то, что вы сумеете дождаться ее прихода. – Цветок из искр медленно раскрывал свои лепестки, превращаясь из тюльпана в изящную лилию. Он засветился огненным светом, особенно ярко в последний раз, и резко потух. Теперь уже совсем рядом с девушкой в воздухе висела красивая лилия, сделанная из тончайшего стекла, так похожего на лед. Но вместо холода, стекло все еще хранило тепло каминного пламени. Юноша еле удержался от облегченного вздоха – во Франции ценилась изящная магия превращений, и он уделял ей внимания, не меньше чем любым другим чарам, но все же сейчас ему вовсе не хотелось бы выставить себя в дурном свете. Он убрал палочку обратно в карман и согнул руки в локтях, приподняв собственные ладони почти до уровня груди, разглядывая их, вместо того, чтобы смотреть голландке в глаза. – Меньше всего я сейчас хочу, чтобы завтра утром вы пожалели о сегодняшнем разговоре. – Едва уловимый вздох не удалось удержать. – Мы прибыли сюда из разных школ для участия в Турнире. И когда я думаю о том, что, возможно, по воле кубка, этим самым рукам может достаться жребий сражаться против вас, мне почему-то становится больно. – Француз опустил ладони, слегка сжав кулаки, испытав вдруг ощущение необъяснимой горечи. – Если вдруг и в самом деле судьба распорядится именно так, можете быть уверены в одном, Пелагия – моя волшебная палочка не будет направлена на вас, чего бы мне это не стоило. – Симон чуть вздрогнул и замолчал. Эта мысль, высказанная вслух пугала его, и в то же время оставляла какую-то странную надежду, совсем наивную. Он ведь ни на миг не забывал о том, насколько этот Турнир по-прежнему оставался для него важен, но, тем не менее, все же произнес эти слова, и сам верил в них со всей своей искренностью, ни капли в этом не сомневаясь. Юноше никогда не приходило в голову думать об этой поездке как-то иначе, чем о почти обычном соревновании. Но теперь что-то вдруг заставило его мысли завертеться совсем в другом направлении. И внезапно он понял, что знает, что именно. Точнее будет сказать, кто именно. И – вот парадокс – желание стать чемпионом от своей академии, вместе с этим, только усилилось в несколько раз. - Вам не за что извиняться, - француз постарался улыбнуться как можно искреннее – ему, скупому на проявление эмоций, всегда тяжело давалось выражение своего настроения. – Ветер просто творит свою магию – кто знает, вдруг он в своих молитвах желает и нам добра? Быть может, тогда все окажется не так уж и страшно, как вам показалось? Иначе, извиняться придется мне. – Он вновь замолчал, плотнее прислонившись к стене затылком, словно вжимаясь в камень. За последние годы и в самом деле появилась привычка считать домом именно академию, а не то место, куда, по традиции, нужно уезжать на время летних каникул. Скучал ли он? Скорее да, чем нет. Дух консерватизма вечно мешал ему спокойно наслаждаться чем-то новым и неизведанным. Так и Британия, хоть и таила множество интересного, частенько вызывала множество воспоминаний о Франции. И, как правило, проигрывала в подобном сравнении. И дело было не в том, что Сидвиллю не нравилось в Хогвартсе – он уже успел найти его достаточно неплохим местом. Просто слово «родина» всегда несло для юноши какой-то глубинный смысл. - Скучаю ли я? – На мгновения юноша вновь задумался. – Скорее да, чем нет. В моей академии все действительно по-другому, и здесь все кажется мне слегка … непривычным. Да, возможно я стал лишь заложником тамошнего уклада, но Хогвартс тоже весьма неплох, я не могу этого не признать. Просто Шармбатон действительно уже стал домом для меня, вы совершенно правы. А дом – он ведь всегда самое лучшее место. С чем бы ты его не сравнил. – Воспоминания о Франции вызвали невольную улыбку, слегка тронувшую губы. – А вам, мне кажется, понравилось бы у нас. Если замок Хогвартс хочется назвать словом «величественный», то к Шармбатону весьма подойдет эпитет «изящный». Нежные переливы цветов, волшебные мелодии переплетения звуков, грация, много света и больше тепла, чем тут. Там все нежнее и мягче, все призвано услаждать глаз и чувство прекрасного, но в то же время порядки несколько строже, чем здесь, у англичан. Там не позволяют себе многих вольностей, которые здесь считались бы в порядке вещей. Нет, я и не думаю никого осуждать, - поспешил Симон пояснить собственные слова. – Разница в требованиях, наверное – не самый главный критерий в данном случае. Наверное, все дело в традициях. Или менталитете. – Он пожал плечами. – А вы скучаете, Пелагия? – Юноша с интересом посмотрел голландке в глаза. Где-то за окном по-прежнему дул холодный ветер. Он мерз и выл от своего одиночества. А здесь царила надежда. И запах февральского снега. Прямо вот тут, в этой комнате. Невозможно было его не узнать, пусть даже в голову тебе никогда не приходило нюхать снежинки. Невозможно не почувствовать. И от всего этого хотелось улыбаться. Улыбаться так, ненавязчиво, и пробовать февраль на язык.
Pelagia Hildebrandt: я не хотела. это само вышло Многие считают, что у Снежной Королевы и вовсе нет сердца в груди — там пустота. Немногие догадываются о том, что у неё сердце всё же есть. И наверное почти никто даже и не задумывался, что сердце Снежной Королевы слишком уж хрупкое. Бьющееся на миллионы осколков, которые очень быстро превращаются в капельки воды. Если пылающее сердце обычного человека можно спасти, то лед имеет свойство разбиваться, даже если речь идет о грудной клетке. Что послужило тому, что Пелагия превратилась в Снежную Королеву, она и сама не знала. Хотя и подозревала, что это было связано с поступлением в Дурмстранг. Встретившись лицом к лицу с жестокой реальностью маленькая девочка решила, что надо сберечь самое дорогое-сердце, если уж плоть не удастся спасти. Она была готова принимать тяжелые удары судьбы на своей коже, но на её сердце не было ни царапинки. Толстая скорлупа из льда защищала самое ценное, что у неё было. И до сих пор лед никогда не трескался, она ещё никогда не становилась уязвимой. Голос Симона звучал как колыбельное в ушах Пелагии. Если до сих пор голландка смотрела на полыхающее пламя в камине, то сейчас её взгляд был устремлен на молодого француза. От него исходила какая-то необычная энергетика, но очень теплая. Гия чуть удивленно, чуть испуганно, но всё же с неким понимающим взглядом смотрела на Симона. Пелагия хоть и не была трусишкой, но при первом же случае убегала, когда её сердце находилось в опасности. Избегала таких людей и пряталась от их взглядов. И сейчас самым разумным поступком было бы попрощаться с Симоном, а потом покинуть гостиную и до конца соревнования избегать встречи с ним. Только было одно «но». Всего одно, но довольно важное. Пелагии совсем не хотелось убегать от него. Француз прислонился к стене вблизи камина. Голландка не сводила с него взгляд всё так же сидя в кресле и не двигалась. Одним движением руки Симон заставил сияющих огненных искр вылететь из камина и закружиться в медленном танце, а потом сложиться в прекрасный тюльпан. Гия великолепно владела черной магией, но она никогда не уделяла много времени настолько простому со стороны, но изящному виду магии. Цветок же медленно распустился на её глазах превращаясь в лилию. Засветившись в последний раз он резко потух. Голландка слегка удивленно моргнула, словно впервые видела что-то подобное. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до цветка, но она не решалась. Перед её глазами же, в воздухе, висела лилия из самого тонкого стекла. Настолько изящная и красивая, что Пелагия была уверена — ничего более прекрасного она в своей жизни не видела. Девушка перевела взгляд на Симона, а потом пересилив себя дотронулась пальцами лепестков цветка. Она боялась, что в любой момент стекло разобьется в её руке, а она себе этого никогда не простит. Ничего красивее ей в жизни ещё не дарили. Симон даже и не подозревал, что его подарок стал самым ценным для Гии. -Он прекрасен. Спасибо вам, - горечь в словах француза заставила Пелагию отвести взгляд от лилии и посмотреть на него. Цветок всё так же грел её пальцы своим теплом, и казалось сердце голландки начала постепенно таять. Пару минут Гия раздумывала, а потом бережно положила стеклянный цветок на столик и поднялась с кресла. Она сделала несколько решительных шагов в сторону Сидвилля и остановилась прямо перед ним. По непонятной причине хотелось плакать. Возможно из-за того, что француз сам не подозревая об этом подарил ей надежду. Пелагия мягко улыбнулась и слегка неуверенно, но бережно дотронулась пальцами рук Симона. Она смотрела в его глаза испытывая какое-то смятение смешанное со страхом. Но несмотря на все эти незнакомые ей чувства, Пелагие было приятно держаться за руки Симона. -Я не пожалею об этом никогда, - она чуть сжала ладони Сидвилля в своих. Его руки были теплыми. У Гии почти всегда были холодные руки, но сегодня ночью есть кому их согревать. -Я приехала сюда по одной причине — участвовать в Турнире. Для меня самым важным было достойно отстоять честь своей школы, и еслиб кубок выбрал меня то я бы любой ценой хотела победить, - голландка говорила спокойным, ровным голосом всё так же смотря в глаза Симона. - Но это было вчера, или даже сегодня утром, но уж точно не после встречи с вами. Сейчас я не хочу участвовать в Турнире. Совсем не хочу. Я молю всевозможных Богов чтоб мне не пришлось сражаться с вами, - девушка на мгновение опустила глаза и прикусила губу. Она чуть тяжело дышала. Всё же Гия не привыкла быть такой честной, особенно с незнакомыми людьми. Но сейчас ей казалось, что Симон был ей ближе чем кто-либо другой.-Я не смогу поднять на вас волшебную палочку. Я не сделаю это, даже если моя жизнь будет зависеть от этого, - Пелагия подняла глаза на француза и искренне улыбнулась, - Но давайте мы с вами будем надеяться, что этого не случится? - Хотелось верить, что судьба не поступит с ними так жестоко. Гия где-то в глубине души вовсе сожалела о том, что бросила бумажку со своим именем в кубок. Все же может судьба окажется благосклонна к ней, ведь представитель Дурмстранга довольно сильные ученики. Сейчас девушке захотелось верить в то, что Рейнхард был прав когда говорил, что их -девушек, взяли с собой лишь для того чтоб доказать, что в Дурмстранге учатся не только молодые люди. -Вы правы, дом всегда самое лучшее место, - голландка снова улыбнулась. Её собственный дом был в Голландии, но Пелагия сейчас скучала по школе. Хогвартс был намного светлее чем их замок, да и жизнь у здешних учеников была другой, но как бы хорошо Гие не было в Хогвартсе, то Дурмстранг всё равно был её домом. Хотя сейчас ей вовсе не хотелось возвращаться туда. -Помнится меня мой отец хотел отправить во Францию. Его немного настораживал высокий уровень физической подготовки в Дурмстранге, которую окончили он с моей матерью, и мой брат, - Пелагия на минуту задумалась, что еслиб её тогда отправили во Францию, то сейчас она была бы однокурсницей Симона. Эта мысль вызвала невольную улыбку, -Но думаю ему не хотелось предавать традиции семьи, и он передумал, - и на самом деле Гильдебрандт об этом не сожалела. Она бы не стала таким человеком еслиб не Дурмстранг. -Я понимаю о чем вы. Я скучаю по дому, хоть и сейчас мне бы совсем не хотелось возвращаться туда. Я чувствую разницу между образованием в Дурмстранге и Хогвартсе. Не поймите меня неправильно, дело не только в уровне обучения, но и в том, что здешние ученики привыкли к воле и порой не задумываются о последствиях своих поступков. Но несмотря на это мне интересно с ними общаться, - Гия только заметила, что всё так же держала руки Симона. Всё это время ей казалось это настолько естественным, что она позабыла о том как же это могло выглядеть со стороны. Зайди кто-нибудь в гостиную сейчас, то он бы обязательно принял их за влюбленную пару которая искала уединения. Щеки Гии невольно покрылись румянцем, и она слегка нерешительно отпустила руки француза. -Извините, я и не заметила... - а ведь ей было так тепло.
Simon de Cideville: Почувствовать волшебство не так уж и сложно, как может показаться тому, в ком есть немножечко страха. Главное – не упустить момент. Не испугаться. Не зажмуриться, вздрогнув, не отдернуть ладони в самый последний момент. Страх – он ведь бывает разным. Боятся, по большему счету те, кому есть что терять. Обретшие в этой жизни что-то по-настоящему дорогое. А думать «почему?» и «зачем?» - это удел чужой, который не всем принадлежит. Кто-то анализирует, а кто-то растягивает секунды по капле. Бывают такие люди – для них всего лишь мгновение, взмах ресниц, поворот головы – а ты в своих мыслях уже целую жизнь прожил. Или две. Смотрит вот на тебя такое удивительно осязаемое волшебство, говорит негромко, ладошки трогает. А ты стоишь, и даже немножко дышать боишься. Будто забыл, как это правильно делается. Неужели взаправду? И только нежный голос в ушах может перекрыть ворох мыслей и биение собственного сердца. Но Симон обо всем этом не думал. Просто смотрел в глаза Пелагии и едва уловимо качал головой. - Жизнь – это самое чудесное что у нас есть, Пелагия. – Улыбка на его лица была какой-то особенно взрослой. – И в случае выбора, каким бы он не оказался, вы всегда должны выбирать именно ее. Если б вы знали, как мне хочется умолять вас пообещать мне об этом... – Юноша слегка опустил голову, но взгляда от глаз голландки не оторвал. – Но не в моих правилах обременять даму обещаниями. Просто знайте, что подобному выбору я не позволю случиться. И не бойтесь. – Последние слова сами сорвались с языка. Француз снова покачал головой – ощущение маленьких хрупких пальцев на своих ладонях кружило голову. Кожа не чувствовала холода – она ощущала лишь необходимость заботы, и какие-то отголоски прошлого одиночества. Он смотрел, как девушка закусывает губу, забавно хмурится, еле заметно, и ему хотелось улыбаться самой широкой своей улыбкой. Но было страшно. Больше всего было страшно напугать. Спугнуть прекрасную птицу неосторожным прикосновением. Дотронуться до белых перьев и получить взмах крыла в лицо и удаляющуюся тень. Силуэт какого-то нового мира, к которому чудом удалось прикоснуться. Нет, здесь нельзя ни спешить, ни медлить, как бы ни странно оказывалось понимать это. – Будем надеяться. – Кивок головы уверен и тверд, говоря, что сомнений и вправду нет. – Я за надежду ведь – что хотите. Пусть только она освещает путь. Ее уже можно почувствовать, верите? Я верю. Я ее чувствую. Она уже пришла в это ненастное место. – Но теплее стало не от нее, вовсе нет. Просто ладони не ведают, что судьба уготовит дальше – запоминают каждую линию, будто боясь позабыть, не вспомнить. Будто закрывают тонкую свечку, на чье пламя так зло покушается заоконный ветер. Здесь уже не до страха обжечься – ладони сжимают спасительное кольцо, и ветру внутрь уже не пробраться. Не сегодня и не сейчас. И тепло именно от этого. От того что внутри, а не от того, что снаружи. - Наследие – оно оттуда же, откуда и родина. – Понимающе произнес Симон. – Мы бережем его, чтобы оставаться собой. Бережем традиции. Какой бы вы были, Пелагия, отправь отец вас учиться во Францию? – Он на несколько секунд замолкает. – Каким бы я был, если бы вместо Шармбатона рос еще где-то?.. Нам никогда этого не узнать. И стоит просто принять все, как есть, порадовавшись тому, что все сложилось именно так, а не как-то иначе. Разве нет? – Мысли танцуют в голове свой странный танец, но француз все же заставляет их покориться. – Поэтому нам и интересно общаться с другими людьми. Потому что они совсем не такие как мы. И дело не в том, кто где родился и кто где учится, хотя и в этом, без сомнения, тоже. Просто люди … такие люди. – Связность и логичность теряются, но на душе поразительно светло. Не время устремляться высоко к небесам – пусть сейчас там резвятся бешеные ветра. Время расставит все по своим местам. Симон вовремя спохватывается, и почти сразу же ловит убранные обратно ладони. - А я заметил, - произносит он и как-то загадочно улыбается. – И хочу попросить вас не извиняться. Ведь это совсем не трудно. Неужели вы не сжалитесь, и не выполните такую простую просьбу? – Юноша слегка прищурился от удовольствия и подошел чуточку ближе. Маленький-маленький первый шаг. Совсем крохотный. Так вновь вышло само собой. – Знаете, Пелагия, мы ведь с вами застали сегодня удивительный вечер. - Как в сказке. Стоит только закрыть глаза, чтобы там оказаться. Свет, много света вокруг. Холодное сияние, которое почему-то лишь приятно щекочет лицо и руки. Ослепительный ледяной замок в лучах рассветного ласкового солнца. Только вот Королева больше не сердится – на ее лице играет улыбка. Немного неуверенная и робкая, но самая красивая, какую только можно представить, потому что настоящая. Искренняя. И вовсе она не ледяная – лед никогда не смог бы дарить такое живое тепло. Лед уже расколот. А темноволосый юноша выкладывает из его обломков короткое слово «**» и пытается улыбаться искреннее, чем Королева, зная, что ее волшебство превзойти все равно не сможет. Он только старается, чтобы короткое слово стало как можно более длинным.
Pelagia Hildebrandt: Жизнь и правда самое прекрасное, что у неё было. Пелагия это знала в данную минуту чувствуя теплоту ладоней Симона. Жизнь, в которой появился он, и сумел растопить ледяные стены своим светом. Они таяли, может быть немного медленно, и наверное даже чуть болезненно для Снежной Королевы которая всё это время спала и видела холодные сны, но Гия держалась за руки Симона и знала, что ей уже ничего не грозит. Рано или поздно они всё равно должны были растаять, или сама Королева должна была превратиться в осколок льда. И сейчас Пелагия была рада, что именно стены её маленького мира таяли, а не её собственное сердце превращалось в кусок льда. Голландка чуть склонила голову уставившись себе под ноги. Она не могла ничего обещать Симону, особенно то, что всегда будет выбирать жизнь. Гия была представительницей древнего чистокровного рода. Она была достаточно горда и самоотверженна чтоб ценить жизни любимых людей больше чем свою собственную. Когда жизнь Симона стала настолько важной для неё, девушка и сама не знала. Она пыталась понять откуда появилось это странное чувство в груди. Очень теплое и легкое, которое словно бережно гладило её кожу. Хотелось закрыть глаза и надеяться, что утро никогда не настанет, а ветер пусть рвется в окна всю ночь... -С вами я ничего не боюсь, - неслышно, совсем тихо, почти шепотом произнесла голландка и подняла глаза на Сидвилля чуть улыбнувшись уголками губ. Они не знали, что их ждет завтра. Возможно судьба решит сыграть с ними злую шутку и выберет именно их как участников Турнира, но в данный момент Пелагии вовсе не хотелось омрачать свое настроение подобными мыслями. Пусть завтра останется в завтрашнем дне, а сегодня у них есть настоящее — такое теплое, и такое нежное. -Я тоже верю в надежду. Она подобна маленькой бабочке с прозрачными крыльями, но она всё равно способна взлететь к самому небу. - И вновь Пелагия расплылась в улыбке смотря в глаза француза и ощущая теплоту его ладоней. Раньше она не верила в надежду. Считала глупым на что либо надеяться, ведь для Гии жизнь всегда была написана наперед. Каждое решение принятое ею было предрешено ещё до её рождения. Людей Гия считала лишь хрупкими марионетками, которых очень легко сломать одним невежественным прикосновением руки. Но наверное женскому сердцу всегда хотелось чтоб кто-то переубедил её в своих убеждениях. Чтоб появился кто-то, кто сможет доказать обратное. Сложить в её ладони надежду сомкнутую из тонких лучей солнца и сказать, что всё будет хорошо. А теперь Пелагия верила в это. Надежда и правда грелась в её ладонях и ей было очень тепло. Она верила, и правда верила. -Я бы уж точно была совсем другой, и подобная мысль не особо меня радует, - девушка расплылась в улыбке, - Я рада, что я такая какая я есть, потому что это я. Самая настоящая, - вспоминая первые курсы проведенные в Дурмстранге Гия пыталась стереть из память все плохое, сконцентрировав свое внимание лишь на положительных и добрых моментах тех лет. Она видела улыбку светловолосого мальчишки, который в очередной раз решил подшутить над преподавателем. Помнила слишком серьезного мальчишку, с которого хотелось брать пример. Первые годы в Дурмстранге были ужасны. Ужасны настолько, насколько это возможно для девочки десяти лет, но были и очень теплые моменты. И если тогда Гия могла всю ночь проплакать в подушку и молить всех богов чтоб они вернули её домой, то сейчас она была благодарна судьбы за то, что оказалась там. В Дурмстранге она научилась не только Темной Магии, но самой жизни... а это куда важнее любой магии. Голландка снова почувствовала, что её щеки горят. Симон ловит её ладони и снова сжимает их в своих, а ей тепло и приятно. Она даже рада, что он не отпустил её, но боится признаться в этом. Всю свою жизнь Пелагия привыкла к тому, что она невольно спугивает людей. Даже будучи маленькой она напоминала всем фарфоровую куклу, и многие просто пытались избегать общества с ней. Повзрослев она начала отпугивать людей своим умом и красотой. Она всем казалась «слишком-слишком». Слишком красивой, слишком умной, слишком холодной, слишком отстраненной, слишком чужой... Может быть кому-то она всё равно нравилась, может кто-то даже восхищался ею, но в целом все пытались держаться от неё подальше, ведь никогда не знаешь когда Снежная Королева решит заморозить вам сердце. А когда осколки льда уже попадут в грудную клетку, то будет уже поздно. -Нам повезло, - улыбаясь ответила она всё так же держась за ладони Симона, - Мне кажется, что нам очень повезло. Я навсегда запомню этот вечер. И вас, Симон, - голландка снова опустила взгляд. Было что-то волшебное в том моменте, что-то слишком красивое. Гия могла бы даже прижаться к груди молодого француза, но как же это смотрелось бы со стороны! А сердце всё так же быстро-быстро отбивало свой ритм, но Гие не было страшно, наоборот — она радовалась как маленький ребенок. -Мне говорили, что жизнь необыкновенная вещь... но я никогда не могла подумать, что настолько... - и снова Гильдебрандт улыбается встретившись с глазами Сидвилля.
Simon de Cideville: Магия ночи всегда пленила людей и, одновременно пугала невольной мыслью – не сон ли это? Ведь обидно окажется, проснувшись утром в своей постели, понять, что все волшебство – лишь мираж, подаренный тебе небесными ловцами снов. В какой-то момент Симон едва не вздрогнул от подобной мысли, пришедшей вдруг ему в голову. Но Пелагия по-прежнему улыбалась, говорила, касалась его ладоней, и он отбросил эту мысль, как самую преступную ересь – все это, определенно, происходило на самом деле. А даже если и нет – он непременно, проснувшись, сделает все, чтобы претворить волшебство в жизнь. Чтобы снова взглянуть в эти глаза, так близко. Глаза цвета веры. Веры в надежду и в то, что все это не случайно. - Эта бабочка способна взлететь даже выше неба, - так же негромко произнес юноша в ответ. – Но она редко так поступает – ее место рядом с людьми. Ведь надежда перестанет быть настоящей, когда начнет парить в небесах, так что с грешной земли ее невозможно будет и разглядеть. В этом весь смысл – воздух, дрожащий от взмахов ее невесомых крыльев, чувствовать кожей, а не гадать, где же прекрасная бабочка порхает сейчас, когда так нужна тебе. – Он внезапно поймал себя на мысли, что ему тяжело говорить о какой-то другой красоте, когда такое ее воплощение стоит прямо перед ним, совсем рядом. Но от этого становилось только теплее. И дело было вовсе не в близости извивающегося в камине огня - бабочек, которые будто порхали внутри француза, привлекло здесь тепло совершенно иного рода. Ласковым ведь умеет быть даже зимнее солнце. И, быть может, даже более ласковым, чем летнее или весеннее – оно ведь все время думает, что вряд ли его редкие, отражающиеся от снега, лучи ускорят наступление теплых времен. Но, вместе с тем, дарят свет и радость тем, кому удалось хоть ненадолго к ним прикоснуться. Может быть, именно такой лучик зимнего солнца и поймал сейчас француз на ладошку. Вот только в душе у него уже началась весна. Как раз от этого греющего света, подаренного ему посреди ночи. - И это прекрасно! – Улыбнулся Симон, уловив в голосе девушки, быть может, капельку лукавые нотки. Ведь вправду же настоящая. – В этом и есть ключ к счастью – радоваться приобретенным возможностям, а не горевать об упущенных шансах. Ведь каждый новый день открывает перед нами множество новых дверей. И если бы мудрые боги судьбы не закрывали те, которые нужны нам меньше всего – мы бы просто заблудились, растерявшись от многообразия возможных путей. Главное – понимать, что настоящий ты – это тот, который прошел через выбранную тобой дорогу, а не тот, который мог бы узнать, что находится за другими дверями, оставшимися позади. – Он сам жил по принципу «всегда отвечать за свои поступки». К чему жалеть о былом? Расплатись по долгам и следуй дальше, твоя дорога уже ждет. Таково было его кредо. Не плакать, не прятаться от кредиторши-судьбы, а принять полученный опыт, чтобы в дальнейшем делать еще более точный выбор. – И мне радостно видеть, что вы, кажется, тоже понимаете это. – В мыслях, француз то и дело сравнивал ее с балетной танцовщицей – хрупкая, но сильная. Такую не сломают невзгоды, не остановят трудности жизни. И это заставляло чувствовать себя немного спокойнее. Ведь что есть этот турнир, как не очередное испытание? Забавно – в книгах, перед таким испытанием, рыцарь всегда встречается с прекрасной дамой. Книги обо всем этом напишут вряд ли, но хотя бы статьи будут непременно. Так что же тогда этот вечер? Благословение? - И я запомню его, - повторил юноша следом за Пелагией. И добавил, прислоняя ладони девушки к своей груди, по-прежнему не выпуская их из рук. – Вам не соврали – жизнь и в правду прекрасна. Настолько, и даже еще сильнее. – Ведь это только начало.
Pelagia Hildebrandt: Кажется ветер за окном чуть стих, или это Пелагия уже не слышала его стон? Наверное правильно говорят, что счастливые люди ничего плохого не видят вокруг себя. Она могла с уверенностью сказать, что счастлива сейчас. Это чувство немного пугало, кололо в сердце, но от чего-то Гия не собиралась никуда бежать. Она не привыкла убегать от препятствий. В Дурмстранге их учили принимать вызов с гордо поднятой головой, и она всегда знала, что если даже придется пойти на смерть, то ей всё равно нужно с гордостью принять каждое испытание в жизни. Сейчас же всё было по-другому. Не нужна была палочка, не нужна была шпага, нужно было лишь открыть свое сердце и впустить человека внутрь. Пелагия очень давно не раскрывала себя перед кем-то. Такой щедростью могли похвастаться лишь несколько людей, но их голландка знала чуть ли не с самого детства. Тогда что же случилось теперь? Почему двери её сердца сами распахнулись, и она не спешила их закрывать? С Симоном было тепло. Она чувствовала себя в надежных руках и не хотела отпускать его. Не хотела расставаться с ним, хоть и понимала, что это могут быть слишком громкие слова. -Вы так красиво говорите, - Пелагия расплылась в улыбке слушая француза. Наверное в этом и вся прелесть Шармбатона — они видят красоту во всем, и способны описать их обыкновенными, людскими словами. Гия не могла похвастаться подобным талантом. Она видела красоту, но редко восхищалась ею. Наверное Гильдебрандт всегда казалось, что так и должно быть. Весной цветы начинают распускаться и их запах дурманит, зимой же они погибают. Она была зимой, поэтому в её мире цветы всегда умирали, а жаль. Сейчас Гия почувствовала себя настолько маленькой и неумелой по сравнению с Симоном, что сама удивилась. Если подумать она могла оказаться куда сильнее его в плане магии. Дурмстранг обучал все пути выживания, даже запрещенные, и Гия очень успешно их приспособила к своей жизни. Но сейчас ей показалось, что она не знает таких обыкновенных, и на самом деле более настоящих вещей как надежда, красота, любовь... -Теперь я понимаю, - отозвалась голландка и чуть сжала ладони Симона всё так же смотря лишь в его глаза, - Но кажется до сих пор я и не подозревала о таких вещах. Я не думала, что что либо может быть сильнее клинка, или же волшебной палочки. Мне стыдно в этом признаваться, но раньше я не думала, что огромную силу носит сердце человека, его вера. И сейчас мне кажется, что я начинаю понимать вас... - Конечно было неловко такое признавать, но с другой стороны Пелагия ненавидела врать, да и не собиралась притворяться. Притворства она презирала ещё больше чем ложь, и людей которые маскировались. Она всегда была такой, зачем же врать? Очень холодной, принципиальной, верующей в то, что правильно, а не в то, что хочется. Снежной Королевой её не зря прозвали, у неё были качества которые подходили под это описание, а Симону она не хотела казаться другой. Пусть он знает какая она. Пусть поймет, что даже если она холодная как лед, то она хочет растаять, а это уже один шаг к свету, неправда? Сердце задрожало когда француз положил её руки к себе на груди. Если бы сердце человека могло светиться, то свет сердца Гии обязательно бы затмил сейчас всё. Одним маленьким движением рук Симона она почувствовала себя такой уязвимой, но всё равно счастливой. Она ощущала его сердцебиение под своей ладонью. Могла чувствовать его сердце и пару секунд Пелагия просто не шевелилась от этого волшебства. Кажется такая простая вещь, а для неё совсем незнакомая, совсем новая, но такая прекрасная. Гия ничего не ответила. Голос можно сказал покинул её, и теперь она даже и не знала, что можно сказать. Всё было сказано и без слов. Она смотрела в глаза Симона и всё так же улыбалась. Как маленький ребенок, как беззащитный ребенок, которого только что подобрали и согрели своим теплом. Ей было спокойно, впервые в своей жизни Гии было так спокойно. Если бы время можно было остановить, то она бы обязательно попросила Хроноса остановить это мгновение, эту секунду, чуть подольше. Голландка вновь улыбнулась в знак согласия и поддалась вперед прижимаясь к груди француза. В любой другой день она бы не позволила себе такие вольности, да что уж там, прикасались к Пелагии лишь Рих с Альдо, другие всегда держали дистанцию. Но теперь всё было иначе. Гия верила, она знала, что всё будет по-другому, и от этого стало очень-очень спокойно. А за окном ветер кажется и правда стих, по крайне мере Пелагия не слышала его вой... и она слушала как бьется сердце Симона. Слушала и понимала, что это начало чего-то нового, совсем прекрасного и незнакомого.
полная версия страницы