Форум » Архив «Lumiere-77» » Среди нас не бывает бывших » Ответить

Среди нас не бывает бывших

Alice Flint: Дата: 1 сентября 1977 года, вечер. Место: Лондон, вокзал Кингс-Кросс, платформа 9 ¾. Участники: Алиса Флинт & Раймонд де Вриз. События: Учитель и ученица, вот только школа для обоих осталась позади. Спустя год его больше некому и незачем провожать на вокзал, и она тоже – впервые за много лет не села в Хогвартс-Экспресс. Как это называется – ностальгия? А ещё, говорят, что бывших учителей не бывает. Примечания: было-было. Шелест билета. Набранный балл. Поезд из лета в детство умчал - Забудь. Это не было правдой. Пламя из печи. Свет и печаль. Яркие свечи. Рождественский бал - Забудь. Это не было правдой. Ткань униформы. Холод внутри. Еду с платформы без четверти три, Вокзальные споры, феникс в руке Шарф Гриффиндора на кадыке, Забудь. Это не было правдой.

Ответов - 10

Alice Flint: Может, и правда, мне имя ведьма, осень - пора домой. Слышу, бьётся сентябрьский ветер крыльями за спиной. Запах яблок такой пьянящий - тёплый лучистый свет. Осень - я становлюсь настоящей. Скоро в Хогвартс, привет. Осень в этом году пришла совершенно нежданно, слишком внезапно – а лето для Алисы оказалось чересчур коротким. Оно напротив – пролетело стремительно, будто и не было. Она бы пришла сюда утром. Хотела придти, но – не сложилось. Теперь уже не здесь ждали девушку, а в столь же шумных коридорах Министерства Магии, где суровый Аластор Муди всё утро в своей привычной манере учил стажёров работе и жизни заодно. А ведь было – зачем и для кого придти, было, кого увидеть перед долгой разлукой. Далеко не все, но многие из друзей Алисы возвращались туда, куда ей самой не было обратной дороги. И чувство это – не высказать, не описать словами. Оставалось только перекинуться с Эль понимающими взглядами в штаб-квартире Аврората, и молча смириться. Впервые за семь лет в первом дне новой осени Алисы Флинт не было шумной толпы студентов, протяжного гудка поезда, детворы, катящей свои сундуки и тележки по платформе, беспокойных родителей с их последними наставлениями, дружеских объятий с теми, кого не видела всё лето. Словно у тебя забрали огромный кусок прежней жизни, а ты ещё не научилась быть – без него. Хочется оглянуться, крикнуть – эй, постойте, а как же я? Как же так, ребята? Обернуть бы вокруг шеи шарф Гриффиндора с ярко-алыми полосками, и придти на этот вокзал, да хоть бы сесть в одно купе с этой ужасной Блэк, как тогда – семь лет назад, но лишь бы не опоздать на поезд, не позволить ему уехать без тебя. И вечно бы быть этой девчонкой с факультетским гербом на мантии, летучим Мышем на плече и новенькой метлой в руках. Дружески хлопнуть по плечу Эмбер, обнять Фианна, отпустить какую-нибудь колкость в адрес стоящего рядом Розье, пообещав, что в этом году кубок по квиддичу уж точно не достанется Слизерину. Только бы не верить в то, что всего этого уже не будет. Одно дело – пережить выпускной, и совсем другое – встретить осень без давно привычных её атрибутов. Впрочем, хотя бы в одном Алиса не изменила себе – шарф Гриффиндора так и горел ярким золотом на её плечах. Как девчонка, право слово. Кто увидит – посмеются. Ну, и пускай. Есть в каждом из нас частичка детства, сколько бы времени не прошло со дня окончания школы. А ещё дождь пошёл к вечеру – тихий, моросящий, не чета грозам прошлой весны. Улыбнуться бы – да что-то не очень получается. Только затеряться среди людей на Кингс-Кросс, не замеченной никем пробраться на пустую платформу, и замереть, вглядываясь в железнодорожные пути, скрытые вечерней туманной дымкой. И только капли дождя сверкают в жёлтом свете фонарей, словно золотистые нити – почти как те, из которых соткан шарф. Так пусто, так тихо, а стоит глаза закрыть – тут и там мелькают силуэты тех, кто из года в год приходил сюда вместе с тобой. Теперь-то жизнь всех разбросала, кого куда – и не собраться уже как прежде. А где-то далеко, в Шотландии, за много миль к северу отсюда, алый поезд подходит к станции Хогсмид. Лесничий Хагрид, улыбаясь в кустистую бороду, освещает дорогу большим фонарём, ведя первокурсников к лодкам, чтобы вместе с ними пересечь Чёрное Озеро. Студенты, весело болтая, усаживаются в кареты, запряженные фестралами и, может быть, прямо сейчас профессор МакГонагалл уже снимает с полки старую Сортировочную Шляпу, чтобы та провозгласила громко и четко чьё-то заветное “Гриффиндор!” под аплодисменты Почти-Безголового-Ника. Для кого-то – всё впереди. Но не для девушки на пустой платформе, у которой от школы осталась одна лишь память.

Alice Flint: Обернись, мне не встать без твоей руки, Не услышать биение сердца. Обернись, мне не встать без твоей руки, На холодных ветрах не согреться. А дождю только и надо было – услышать о себе чьи-нибудь мольбы. Или хотя бы мечты – он и их слушать умеет. Ему бы пролиться на землю, иссушенную жарким летом, появиться на пороге осени и шептать, шептать – пришло моё время. Дождь моросил, и туман стелился по железнодорожному полотну, Алиса удивлялась, что фонари здесь зажигают так рано. И эти капли по перрону, и воздух такой влажный – вдыхать бы полной грудью. Не вспоминая, чёрт возьми, о том, чего не вернуть! О других дождях – пронзительных и майских. О поцелуях с Уиллом в страшный ливень у озера, о распахнутом настежь окне в кабинете Защиты от Тёмных Искусств, о предгрозовом небе над квиддичным полем, о громовых раскатах, звенящих где-то внутри тебя. Страшная весна, вспышки молнии, бьющие по нервам, одуряющий запах цветущей сирени, и дышать-дышать-дышать – так, словно в последний раз. Господи, нельзя оглядываться. Нельзя гадать, вспоминать, закрывать глаза, чувствовать то, отчего становится только больнее. Кажется, обернись, – и Эль, закинув на плечо чехол с гитарой, махнёт рукой, подзывая Алису к свободному купе. А потом из-за кирпичной стены покажется Ланфир с кучей пирожков, которые в дороге станут любимым лакомством её друзей. Обернись – и увидишь силуэты – не вздрагивай, не надо. Это только память, которая не жалеет тебя. Неужели ты и вправду думаешь, что вон та фигура у стены – она реальна? Тому мужчине нет дела до тебя и твоих глупых переживаний. Но если присмотреться... нет, прислушаться. К собственному сердцу. То тогда и вздрогнешь невольно, и подойдёшь осторожно, всё ещё не веря в то, кого видишь перед собой. И такая тоска вдруг накатит, и комок подступит к горлу. Да за что же это... - Профессор де Вриз? – Осторожно позвала девушка, склоняясь к Рэю и вглядываясь в его лицо. – Учитель? Ну, какой он тебе учитель, Флинт, опомнись. Ты уже не та девчонка, которая прибегала к нему в класс за советом, слушала его заверения в очевидном и сражалась с ним плечом к плечу с Тварью. Конечно, ты уже не та. Вас обоих больше нет в Хогвартсе. - Вы ведь… тоже больше не вернётесь в Хогвартс? - Если за ближайшие несколько недель ничего не случится и профессор Дамблдор не уволит меня прежде за профнепригодность, я надеюсь вернуться в Хогвартс на будущий год. - Уволить вас? Да вы самый лучший преподаватель ЗоТИ за последние семь лет, так и знайте. Хорошо, если вы и впрямь вернётесь... Выдохни, Алиса. Что изменилось? Класс и школьный двор сменились вокзалом, весна – осенью, гроза с ливнем – моросящим дождичком, ты обрела работу, он – потерял её. Да всё, к гоблинам, изменилось. Кроме главного. Нет, Флинт. Бывших учителей действительно не бывает. Особенно Учителей с большой буквы. - Вам плохо? – И тревога в голосе, и одиночеством от него таким веет, что можно с ума сойти – вот прямо сейчас. Ответ очевиден. Пять баллов Гриффиндору.

Alice Flint: ...Пусть рушатся стены, пусть падут города, но должен же оставаться в этом мире хотя бы один лишний грамм справедливости, который не позволит учителю и ученице расстаться навсегда. Даже этот дементоров мир не настолько глуп и жесток... © То, что Учитель пьян, причём настолько, что едва может куда-то сейчас уйти отсюда, Алиса поняла почти сразу. Но при этом она не испытывала того чувства разочарования, брезгливости или жалости, которые порой испытывают люди, завидев подобные картины в подобных местах. То, что почувствовала девушка, сложно было вообще описать какими бы, то ни было словами, оно вот просто нахлынуло разом, моментально отодвинув все прочие мысли и чувства куда-то на второй, а то и более дальний план. - Что за бред? – Голос Флинт сейчас не был громким, скорее надломленным каким-то, но по-прежнему твёрдым и уверенным. – Какие дворники, какой мусор? Паршиво начинается осень... И ведь нужные слова подобрать – чертовски сложно, ведь не в том он сейчас состоянии, чтобы вдумываться в слова. - Учителем вы всегда останетесь, можете сменить хоть десять работ. Потеряли одну – найдётся другая. Только не смейте так говорить о себе, я прошу вас! Ну, куда вы пойдёте в таком виде, а? Не раньше, чем убедите меня, что с вами всё в порядке. То есть, явно не сейчас. Он поднялся, его_чужие руки с трудом слушались – и Алиса подставила плечо. Помогла удержаться, встать на ноги. - Это вокзал, да. Никого я не провожала. Не успела. И больше ни слова о себе. Какое безумие, чёрт побери. Он учил её тому, что так просто и важно – жизненно и почти очевидно. У него доброе сердце, его хочется радовать-радовать-радовать. Согревать теплом, дарить ветер, свободу, дождь. Её весна была наполнена дымом его сигарет и его ладонями – то они сжимали плечо, не давая оступиться, то были совершенно холодными – возле фонтана на рассвете. Он говорил ей спасибо, она открывала душу – он принимал её настоящей, боялся за неё – но не пытался исправить. Он всегда был из тех людей, чью мудрость ценишь как редкий из даров, чьи слова не забываешь долгие годы, кому веришь и знаешь – такие как он должны быть счастливы. Не просил о многом, умел ценить малое, но самое важное. Раймонд де Вриз, она ещё вернёт твою улыбку. Иначе не сможет. Ведь это он говорил, что пустоты нет. И солнце есть и жизнь – просто туман вокруг прячет всё. И сейчас тоже – дождь и туман. Он не будет длиться вечно! - Хорошего не вышло? Снова вздор. Было же хорошее. Было, я знаю. Платформа одна – девять и три четверти, все билеты проданы. Куда вас проводить, Учитель? Тут ведь... дождь. Алиса вглядывается в его глаза, сжимает локоть совсем чужой руки и совсем не хочет верить в то, что отсюда нет выхода. Во всех смыслах.


Alice Flint: И теперь я знаю, что там, за дверью в лето. Это место для тех, кто выжил в зиму и осень. Эти двери повсюду, и в то же время их нет. Без замка, зато с табличкой – милости просим. - Друзей. Знаете, есть среди них те, кто уехал в Хогвартс доучиваться свой последний год. Гриффиндорцы... команда. Джеймс Поттер, Сайберия де Самон... и другие тоже. Понимаете? Твоя команда, которая теперь будет играть без тебя? Наверное, вы подумаете, что квиддич – это глупости, но... для меня почему-то – нет. Алиса замолчала, потому что ещё глупее в этой ситуации было говорить о себе, когда кому-то гораздо, намного хуже. Ну, какой, к чёртовой матери, квиддич, когда у него – гораздо более страшная потеря?! Молчи, Флинт. Бред-бред-бред. И надо же что-то сделать, потому что должна, хочешь, не можешь иначе. Вот только не знаешь – что именно. Рядом с тобой стоит тот, которого ты называешь Учителем, а ведь стоит подумать ещё и о том, что и он тоже – просто человек. Одиночка, которому не хватает этого самого человеческого тепла. Женской ласки, дружеского плеча, кого-то родного и близкого рядом, кто мог бы сказать, что всё будет хорошо. Кто не позволил бы сидеть на мокрой платформе пустого вокзала. Отчего самые чудесные люди на этой земле обречены на одиночество? Отчего так глупо, так странно устроен мир? “Я один. И не жалуюсь”. Да лучше бы жаловался, честное слово. Может быть, тогда было бы не так горько и больно. Может быть, тогда было бы легче. Конечно, простой нумерацией платформ пользуются магглы. Волшебникам нужна своя. Слишком банально. - А что хорошего в единице? Ни одна единица не будет счастлива, если её не разделяли на половинки. А вот когда половинки соединяются в единое целое – жизнь не зря прожита. Ничего смешного, Учитель. Алиса зачем-то взглянула на небо, подставляя лицо каплям дождя. Тёмное, серое лондонское небо было затянуто низкими тучами, не обещая абсолютно никакого солнца. - Кто бы выдал мне ключи от двери в лето... По-моему, вчера оно попрощалось с нами на ближайшие девять месяцев. Вам нужно выспаться. Просто дома, или где-нибудь ещё. А потом мне столько хотелось бы вам сказать. И про лето, и про волшебство, и про учителей тоже. Идёмте. Куда-нибудь, только не надо так. Не надо. А то опять мы что-то в тумане прячемся. Может, хватит уже? Пора оставить ту главу позади. Вместе с поездами. Впереди ведь тоже какие-нибудь двери есть. И в лето, и в осень, и в счастье. Не отыщем ключей, так выбьем эти чертовы двери. А путь найдётся, это я вам точно говорю.

Alice Flint: Она ничуть не испугалась, когда сильные руки сжали девичьи плечи. Наверное, надо бы – пьяный мужчина, доведенный до отчаяния, хватает тебя какими-то совсем чужими руками. Совсем не теми, что в мае удерживали тебя от встречи с Тварью. Но она не вздрогнула даже – смотрела ему в глаза до той секунды, пока он их не закрыл, не отшатнулся назад. И чувство такое – будто стоишь на краю пропасти, а он уже падает туда, и у тебя есть последний шанс вытащить. Только не ошибись, Алиса. Но сердце стучит быстро-быстро, отключая разум, отключая способность здраво мыслить и адекватно соображать. - Столько слов об одиночестве. Вы не одни! Откройте глаза, Рэй! – По имени, по-простому, но это всё не важно теперь – имена и звания. – Я же здесь. Я же вас не оставлю. Красивая... а в глазах – почти слёзы. Кому только нужна эта красота в проклятой одинокой осени, в вечерних барах, утренних драках и опустевших вокзалах. Два шага, чтобы вновь подойти, близко-близко. Алиса взяла его лицо в свои ладони, заставила взглянуть на себя. Глаза – в глаза. И дождь на ресницах. - А я буду смотреть. И вы смотреть будете. Нельзя настоящее прятать. Нельзя, если не быть честными до конца, то ничего не выйдет. Хватит называть себя идиотом. Вам не должно быть стыдно за боль, за одиночество, за себя. Каким бы вы ни были, вы – живой и настоящий. Это самое важное, слышите?! Прекратите просить прощения! Эта девочка Алиса, посмотрите на неё. В глаза её загляните! Чушь какая, Господи. Но так хотелось эти барьеры и границы поломать. Чтобы отбросить все сомнения, предрассудки и бессмысленное чувство стыда. Безысходности. А глаза её блестели. Не слёзы, нет. Вам показалось. Дождь просто. Осенний. Без окон и мая. - Она стоит тут и ждёт, что вы позволите себе, наконец, человеком быть. Думаете, мне важно, сколько виски вы выпили? Или как вы выглядите сейчас? Не это мне важно, ведь не это! Можно быть собой. Не одному. И голос такой, с надрывом, отчаянный – наверное, и тише можно. И вот ладонь уже мягче касается его щеки, вторая ложится на плечо. - Не надо прятаться. От себя ведь не сбежишь.

Alice Flint: Она совсем не знала, что ещё сказать. Или чувствовала слишком много, чтобы вместить – сотен, тысяч слов не хватит. Здесь пахло дождём, осенью, мокрым асфальтом и такой же мокрой листвой. Учитель и ученица стояли под этим серым небом на пустой платформе, и совсем не важно было, кто из них кто, когда они были просто рядом друг с другом. А, может быть, говорить сложно оттого, что комок подкатывает к горлу, и в глазах его всё видишь, и слова не нужны. Вытащить бы всю эту боль, всю эту тоску из его души своими руками, а потом заполнить пустоту – любовью, нежностью, добротой. Ты, конечно, снова занимаешь чужое место. Место той, которая должна быть, здесь и сейчас – вместо тебя. Должна быть, но не может. Алиса Флинт, вечный герой второго плана, иногда ты, как твой безумный Учитель, слишком много думаешь. Лучше уж чувствовать. Просто сердцем, и не надо больше ничего. - Не хорошая я. Люблю вас просто. По-человечески так люблю. И руки уже обхватывают его спину, и Алиса сама склоняет голову, притягивает к себе вздрагивающие плечи. Вот так правильно. Вот так и должно быть, потому что иначе рехнуться можно. Тут бы самой в пору заплакать, просто дождь же. - Не верю я в такие случайности. – Шепотом уже, и ладони скользят по мокрым седым волосам – мягко и ласково. Тепло и искренне. А потом она прижимается губами к его лбу, и виску тоже... шепчет тихо, в унисон шелесту дождя. - Вот видите, это не сложно. Всё пройдёт, всё плохое – оно уйдёт. Как те поезда, что уходят отсюда далеко-далеко. После дождя всегда радуга бывает. Я вам клянусь, что ваше лето, оно наступит. Тёплое, яркое и счастливое лето. Вы мне жизнь спасли, Рэй. И не только мне одной. Чёрт, я говорю совсем не то, что должна, да? Она закрыла глаза и только ощущала его дыхание совсем рядом и спутанные волосы под собственными пальцами. Безумие какое-то... Не погасить бы огонёк в своей душе – единственный тихий огонёк, который горит для тех, кто оставил след в твоём сердце. Это так важно – просто быть, когда ты нужен. - Но я клянусь вам, что вы ещё будете очень счастливы. Не со мной. Я ведь ещё никому не принесла счастья – не умею. Не в этой осени. Но в этой жизни – обязательно.

Alice Flint: вся правда - разве нет? Не считается? Усмехнуться бы – горько так и разрыдаться. Она ведь и сама пила. И в семнадцать, и в восемнадцать, и в школе, и после неё. Когда совсем накрывает, когда хочется завыть от тоски, ты просто пьёшь, чтобы хоть на немного стало легче. И тогда, твои пьяные слёзы, разговоры, истерики – они и случаются самыми настоящими. Теми, что ты запираешь в душе на большой замок, от которого потом выкидываешь ключи, не оглядываясь назад. Ей ли не знать, что это такое. Ей ли не понимать, как душат слёзы, как не хватает человеческого тепла, как больно оставаться одной. А в такие моменты, может, и не надо думать о будущем, вспоминать прошлое. В такие моменты стоит просто поверить в то, что именно сейчас – ты не один. А у него голос дрожал, и плечи вздрагивали, и руки – чужие руки совсем уже родного Рэя де Вриза, обнимали так крепко, что, кажется – он уже не разомкнет никогда этого кольца. Ей это тоже нужно, потому что не всегда твоя единственная потребность – брать. Иногда отдавать так же необходимо, как и получать. Подарить, излить на кого-то всё это тепло, всю эту нежность, которое переполняет сердце той, которую все привыкли видеть суровой и сильной. Почти никто не видел её вот такой – слишком настоящей. - Верьте, потому что я не нарушу клятвы. Шептать, и снова целовать горячий лоб, потому что не можешь подобрать слов. Пальцы путаются в седых прядях, и не нужно видеть его глаз, чтобы понимать всё. - Не уйду. Я никогда вас не оставлю, слышите? И эти плечи, они не такие широкие и сильные, наверное – но на них всегда можно опереться. А слёзы, они... очищают. Как дождь. Я не уйду. Я с тобой. С тобой. С тобой. Здесь, рядом. Что бы ни было. Не потому что должна, а потому что хочу. Потому что это нужно нам обоим. Кажется, она всё-таки заплакала. Солёные дорожки по щекам – быстро вытерла тыльной стороной ладони. - Только не прячьтесь от меня, пожалуйста. Вы ведь даже обнимаете, не руками, а... душой.

Alice Flint: - Плохо, потому что больно. А больно, потому что живы. Потому что сердце есть. Доброе, живое, настоящее – бьётся в груди. Такое очевидное. Такие до ужаса банальные слова. Он и без того всё знает, не обязательно повторять. Но хочется, чтобы голос звучал в шелесте дождя, заполняя собой тишину и пустоту, успокаивал. Хочется, чтобы он напоминал о времени, в котором нет сырости, холода, безнадежности. До горьких слёз, до мурашек вдоль позвоночника – не хотелось просто сдвинуться с места, потому что в одно это мгновение вложено слишком многое. Мягкие движения рук, тёплая ласка ладоней – вот бы уметь согревать не только тело, но и душу. Прогонять страхи, отчаяние, усталость. Вот бы... Не обращайте внимания. Он это, конечно, не серьёзно. - Я... вы снова слишком хорошо обо мне думаете. Это такая почти улыбка, как тогда – в Хогвартсе, каждый раз, когда учитель хвалил свою ученицу за успехи, или просто за слова. А теперь уроки преподаёт жизнь, ошибок ты делаешь больше, да и исправить возможно далеко не все. Но так тепло в груди, как тепло – везде, что Алиса не понимает, почему она должна здесь замёрзнуть. И поцелуй в щёку – он, наверное, почувствовал эти не прошенные дорожки слёз, а потом руки – чужие совсем, но столько вложено в этот простой жест, что становится не важно, насколько они настоящие. - И я совсем не замёрзла, с вами же очень тепло. А потом она сама стирает солёную влагу с его щеки, и смотрит прямо в глаза. Он называл её надёжной, когда сам был – именно таким. Называл хорошей и доброй, когда сам так часто этой добротой с ней делился. Он столько видел в ней, и совсем не замечал удивительного в себе! Не правильно. Так не должно быть. - Хотите – уйдём. Хотите – я останусь здесь с вами настолько, насколько будет нужно. Вы знали, что в Хогвартсе вас по-настоящему любили дети? Ваши ученики. Я знаю, не сомневайтесь. Дети всегда чувствуют фальш и пустоту. Они тянутся к доброте и искренности. К таким, как вы. Счастье сложная штука... иногда к нему приходится идти через страдания. Главное ведь идти. – Снова почти улыбка. И голос, совсем уже тихий. - Дорогу осилит идущий. И холодную ладонь из своей руки отпускать так не хотелось.

Alice Flint: Заливать тоску алкоголем – самый простой путь, и не сказать, чтобы самый правильный. Не сказать даже, чтобы особенно эффективный – на утро приходит похмелье, головная боль, отвращение к самому себе и только одно желание – забыться вновь. Но иногда не остаётся иного выхода, иногда даже он лучше той боли, что таится на сердце и медленно сводит тебя с ума, будто яд замедленного действия, попавший в кровь. Алиса знала, что такое боль разлуки, потери, отчаяния. Знала, как это бывает – когда жизнь шлёт к чёрту все твои мечты и планы, взамен подбрасывая свои. Когда судьба смеётся над тобой, ты бросаешь ей вызовы, ты хочешь иметь право посмеяться последней, но она вновь оказывается сильнее. Вопрос лишь в том, насколько тебя хватит. Кто-то ломается раньше, кто-то позже, кого-то удерживает плечо друга или рука любимого. А кто-то сумеет выстоять в одиночку, так и не дождавшись хотя бы крохотного, но кусочка счастья. Эта бывшая Гриффиндорская девочка совсем не хотела, чтобы Бог, Судьба, Высшие Силы, или что там есть ещё, не позволили ей помочь человеку вновь обрести веру. Она готова была молиться за него, верить за него, и ждать тоже – лишь бы он не переставал верить ей, и тогда, рано или поздно, она сдержит все обещания, исполнит все клятвы, улыбнётся и скажет тихо-тихо – “вот видите, я же говорила, что так оно и будет”. Не важно, что будет в этот день в небе – дождь, яркое солнце, радуга, или даже гроза. Важно, что тепло будет в душе, а все беды смоет ливень этой осени. Или весны. Ведь всё впереди, ничего не кончено. Лишь бы хватило сил идти дальше. - Не надо мне завидовать. Я с вами теплом поделюсь, как вы делитесь со мной. Это, наверное, забавно наблюдать со стороны. Взрослый мужчина – седой уже почти, и совсем юная девушка, стоят, обнявшись, среди фонарей на пустой платформе вокзала под дождём. Такая нереальная картинка совсем. - Вот шарф, например. Он тёплый. Вы, конечно, другой факультет закончили, но это всё равно сейчас. Флинт быстро стянула с себя ало-золотой шарф Гриффиндора и накинула на Рэя, заботливо закутав шею и плечи. Правда, холодно, должно быть. - Моя работа на сегодня закончена, так что в этот вечер я совершенно свободна. И, конечно же, я хочу к вам в гости, раз приглашаете. Только вы меня, конечно, обманываете. Как это ничего нет? У вас есть сердце, душа, мудрость. У вас есть память, любовь, и вера тоже есть, не спорьте – есть, – это не мало, это целое сокровище.

Alice Flint: - Сыр, печенье... найдётся. Если хотите, я даже могу попробовать испечь вам пирог, но это чревато разного рода опасностями. На кухне от меня толку ещё меньше, чем здесь от этого дождя. Знаете, когда все нормальные девочки, вроде Ланфир Прайс и Уиннифред Лермонт, учились печь пироги, я носилась по полю с битой, пропадала в дуэльном клубе или всё лето торчала в заповеднике с драконами. Алиса улыбнулась – на самом деле это тоже был не особенный предмет для гордости, но, что поделать, если нормальной девочки в своё время из неё не вышло. Лонгботтом вон тоже променял её на нормальную, да только всё это в прошлом. Гриффиндорка не привыкла задумываться о приготовлении еды, разве что о заработке, всем прочим же занимался домовой эльф – едва ли не последнее, что напоминало ещё о былом величии древнего и чистокровного рода Флинтов. Иногда Алисе было стыдно, конечно, и тогда она шла на кухню, пыталась что-то приготовить, но слишком быстро бросала это дело – в жизни всегда находились вещи поинтереснее, и гораздо более важные. А ещё, говорят, женщина обретает настоящее желание создавать кулинарные шедевры лишь тогда, когда в её жизни есть мужчина, для которого она могла бы это делать. В жизни Алисы такого мужчины не было и не предвиделось. Хотя вот, приготовить пирог для Учителя – чем не вдохновение. Он, конечно, вспомнил вдруг о том, что Учитель (ведь учителя не бывают бывшими). Что старше, мудрее, опытнее. Отстранился, и слёзы смешались с дождём, и словно не было этих минут слабости. Но было, было... не слабость, просто жизнь, просто тепло, просто человечность. Просто сердце не может не биться. - Да, в Хогвартсе сейчас такой пир... я прямо вижу лицо декана, когда она своим ровным голосом произносит “первокурсники, подойдите ко мне”, а потом эти дети подходят, а там старая волшебная шляпа, и... кто-то из них навсегда становится Гриффиндорцем. Чтобы всю жизнь носить на груди алый с золотом, а в руках знамя победы. Это было тоже сказано одновременно с гордостью, и с теплотой. Алиса вновь улыбнулась, взглянув на Рэя. - Дождь закончится, но ничего возвращать мне не нужно. Шарф оставьте себе на память обо мне. Не знаю, можете потерять, сохранить, только уж, пожалуйста, сами. Или там детям своим подарите, мало ли... Про детей сказано было почти в шутку, но в добрую такую, которая от сердца. И, придерживая Рэя за плечо, девушка повела его прочь с платформы девять и три четверти, они быстро оказались возле обыкновенной кирпичной стены. - Эта штука здорово учит проходить сквозь любые преграды. С самого детства. Видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий... такая дорога в тёплую осень.



полная версия страницы