Форум » Архив «Lumiere-77» » [Дети льда - 04.12] » Ответить

[Дети льда - 04.12]

Dietrich Lumier: Окрестности Дурмстранга, тот же день. Часть "спасателей" отнесло лавиной довольно далеко от школы. Чудом они все выжили и чудом же не оказались похоронены глубоко под снегом. Однако, не стоит расслабляться, сначала хорошо бы найти друг друга, а сделать это сложно, поскольку Гризельда под снегом и, кажется, у нее сломана рука и, вполне возможно, нога тоже. Готфрид не может найти свою палочку, палочка Анники сломана, а у декана вывихнуто колено. И вы еще попробуйте выкопайтесь.

Ответов - 48, стр: 1 2 3 All

Grizelda Zimmermann: На желание Валлестрёмма помочь ей, Зельда отреагировала весьма вяло. Она уж решила снять с себя шубу и продемонстрировать перелом, как неожиданно сокол Гильдебрандт спикировал и атаковал хозяйку. Герр декан действовал на порядок быстрее самой Зельды, так что прибить несчастную птицу Циммерманн не удалось. Горестно вздохнув, девушка достала из кармана волшебную палочку. Покрутив её в пальцах, немка подумала о том, что из птички получилось бы отличное жаркое. Кстати, о еде. Зельда поняла, что проголодалась. Убрав самый важный атрибут любого волшебника обратно в карман, ведьма сняла флягу с ремня на талии. Открутив зубами крышку, Циммерманн сделала глоток. Медовый ель согрел горло и приятным теплом растёкся вниз по пищеводу, к самому желудку. - а вон и Готфрид. – девушка кивнула в сторону леса, из которого выбежал волк, неся в зубах пару хворостин. Через секунду зверь обернулся и перед ними вновь стоял Готфрид Неповторимый. - ну как сказать. – холодно ответила Гризельда. - жива. Пока жаловаться не на что. Только проголадалась.- немка поджала и без того тонкие губы, отчего они стали похожи на ниточку. - я вспомнила, что забыла позавтракать. – и тут свист, который Зельда почти не замечала на фоне, стал громче. По крайней мере, теперь ведьма слышала его очень отчётливо. Вокруг всё зашевелилось. Словно некий зверь идёт в обкружку, пытаясь найти самое удобное место для начала атаки. Зельда не была склонна к паранойе и сейчас она, как ни странно, вполне адекватно реагировала на происходящее. Кто-то намерено пытался их запугать. Но трудно внушить какие-то эмоции ведьме, которая в принципе мало, что может ощущать. Но вот её спутники… они в отличии от фройлян Циммерманн обладали широким эмоциональным диапазоном, что сейчас было весьма некстати и сулило той самой фройлян массу неудобств и проблем. Девушка вновь вытащила волшебную палочку. Начиналось что-то очень нехорошее.

Eskil Vallestroem: - Какого черта? - удивился герр декан, а потом невыносимая психоделичность бытия затопила мир. Некромантов частенько называют людьми грязными. И дело тут вовсе не в патологической антисанитарии, служащей профессиональному некроманту естественной средой обитания, не в маниакальном отвращении к чистому белью, стиральному порошку и всем цветам радуги, кроме, пожалуй, тех, которые преломляясь фосфорицируют легкой гнильцой двухнедельного трупа; все дело в грязных мыслях. Год из года рассматривая людей не иначе как прямоходящий суповой набор, рано или поздно ловишь себя на мысли "а что если приготовить рагу? У этой девицы такие аппетитные щечки. Вот бы еще немного чесночного соуса. Ам-ням-ням". Эскиль болезненно скривился. Его каннибалистский (или каннибалистический?) опыт заключался в том, что в возрасте лет четырех или пяти будущий некромант пробрался в отцовский кабинет, с восторгом оглядел сотни полок, заставленных восхитительно блестящими баночками с не менее восхитительным содержимым, а затем... Короче, жирная липкая мерзость оказалась чертовски вкусной. Сладкой, похожей на смородинку. Тошнило Эскиля три дня, еще четыре он провел под одеялом, потому что все твари ада, будто сговорившись, решили устроить в комнате юного некроманта шабаш, и чтобы не показаться грубыми и бестактными - приветствовали хозяина лично. С тех пор Эскиль Валлестрём навсегда вычеркнул галлюциногены из своей жизни, а мазь из топленого сала младенца (даже если она действительно напоминала по вкусу смородинку, в чем Эскиль искренне сомневался, но провести эксперимент во второй раз не рискнул бы никогда) вошла в число его персональных врагов. И вот сейчас, здесь и сейчас, Эскиль Валлестрём подумал, до чего на самом-то деле вкусна была эта проклятая мазь, и до чего живые, непростительно живые его спутники. Слепая ярость, помноженная на боль вывихнутой ноги, грозилась порвать некроманта на тысячи маленьких, аппетитно влажных клочков. Эскиль стиснул зубы. То с каким странным вожделением Готфрид посматривал то Аннику, то на собственную сестру, нервировало декана. На какой-то миг он даже подумал не заключить ли со студентом равновыгодную сделку - Готфрид не трогает Аннику (о! на Аннику у профессора имелись чудесные планы!), а Эскиль - так и быть - попробует не зажрать его и его сестру, ну или по крайней мере не убить. Что лучше: убить или сожрать - Валлестрём пока не решил. - Куда ты пялишься, Циммерманн? - зло прошипел декан, он как раз заканчивал работу над импровизированным костылем. Чуть укрепить палку магией, обстругать ветку-другую и будет счастье. - Мы собирались уходить, помнишь? Так вперед. Указывай путь. Или может ты слишком сильно ушибся головой? Предпочитаешь поводыря или карту? Эскиль нахмурился, рука машинально легла на перевязь с ножами, другая крепко сжимала палочку. - О, и сестра не отстает от брата. Вы кого-то заметили, фройляйн Циммерманн, или вам просто не достает внимания? Могу помочь. Рука все еще болит? Исправить? Да, сожрать или убить Эскиль пока не решил. Но самое время выбрать первую жертву.

Gottfried Zimmermann: Свист. Свист. Свист. От этого слова, вертевшегося на языке уже целых 120 секунд, начинало тошнить. Свист сводил с ума, являя в голове такие мысли, от которых могли бы волосы встать дыбом. И мысли эти, больше походившие на желания, требовали немедленного претворения в жизнь. Циммерманн как завороженный смотрел то на Гильдебрандт, то на сестру и...мечтал попробовать их на вкус. Кажется, в тот момент его глаза начали наливаться кровью, рот чуть приоткрылся, словно Готфрид собирался облизнуться. И снова свист. Свист. Свист. Он сводил с ума, приводя немца в состояние полнейшего помешательства. Он перевел взгляд на герра декана. О чем он говорил? Готфрид не слышал. Он думал о еде, которая стояла аккурат перед ним в количестве двух штук. Румяные от мороза щечки двух девушек буквально манили его к себе: перед глазами Циммерманна уже возникла аппетитная картинка, как его зубы вонзаются в горячую плоть, словно тонкий нож входит в мягкое слово. Вкуснотища, должно быть? Напрочь игнорируя словесные реплики Валлестрёма, молодой человек улыбнулся и...снова превратился в волка. С желаниями было трудно бороться, почти невозможно. Волк оскалил белоснежный ряд зубов и зарычал. В этом облике перспектива вкусить нежного, человеческого мясца была еще более заманчива. Дурманящий запах двух девушек ударял в ноздри. Волк повел носом, и тот, кто спятил раньше него, вполне мог бы сказать, что волк ухмыльнулся, предвкушая пиршество.


Annika Hildebrandt: Бесстрашная Анника с ужасом в глазах смотрела на сокола, который в любой момент мог разорвать её на куски. Самое печальное было то, что она не могла поднять на него руку и со всей силой смахнуть его с себя. Гильдебрант размахивала руками, но всё равно боялась причинить Отто вред. Спустя пару минут сражении с птицей голландка закрыла лицо руками словно ожидая, когда же придет конец. Кто бы мог подумать, что хладнокровная Гильдебрандт не сможет защититься от сокола, только какой бы сильной Анника не была, Отто она не могла ранить, или что хуже – убить его. Уж лучше с ней самой что-нибудь случится. Голландка на мгновение замерла, когда птица перестала нападать. Она не сразу поняла, что это герр Валлестрём решил спасти её, да и то, что сокол отключился, а не умер. Анника уже собиралась закричать о том, что в помощи она не нуждалась когда расслышала слова декана о том, что Отто всего лишь отключен. Как не странно, а благодарить его девушка не собиралась. -В следующий раз, Циммерманн, - гневно начала голландка заметив в руках Гризельды палочку, которую она с каким-то разочарованием крутила в руках, - Даже и не думай направлять свою палку на мою птицу, иначе наглотаешься собственной крови, я не шучу, - Пожалуй Анника этим и выпустила пар, после чего чуть нахмурилась и опустила взгляд на сокола, который лежал на её коленях. Сердце её бешено колотилось в груди, и Анника всё так же боялась, что с её верным другом что-то случилось, ведь раньше тот никогда не вел себя подобным образом. Девушка начала смотреть по сторонам в поисках чего-то, чем смогла бы перевязать Отто. Ничего как назло не нашлось. И юбку она к сожалению не носила именно сегодня, иначе обязательно оторвала бы какой-нибудь кусочек ткани. Недолго размышляя Гильдебрандт потянулась к волосам и распустила их, а потом принялась перевязывать Отто лапки, и обвела вокруг крыльев длинной синей лентой, не забыв при этом натянуть на его голову клобучок. Теперь оставалось лишь ждать когда птица придет в себя, и надеяться, что тот не будет вести себя настолько странно. -Ай! – Анника только сейчас заметила, что у неё на щеке порез, с которой стекала кровь. Тихий свитс доносился откуда-то, но она думала, что ей это кажется. И ничего бы странного в этом не было еслиб она не уловила взгляд Готфрида, который как-то непривычно на неё смотрел, словно она была его добычей...? –Готфрид, что с тобой? – Он не ответил на её вопрос, а превратился в волка, и тогда голландка как-то напряглась всё так же полулежа на снегу и смотря на молодого человека. Она бросила взгляд в сторону герра Валлестрема, а потом медленно потянулась к сапожке и резким движением руки выхватила свой стилет, –Эй, принцесса, - обратилась она к Гризельде, всё так же не сводя взгляд с Готфрида, ведь тот в любой момент мог напасть на неё, - Либо ты применяешь палочку и оглушаешь его, либо у твоего брата будет дырка в черепе. Я предупредила, - На самом деле, с Готфридом она неплохо ладила, но когда речь шла о её собственной безопасности, и настолько абсурдной ситуации, то Анника предпочитала спасать себя. Всё же люди не как Отто, на них не всегда можно рассчитывать... хотя надо признать, что с волком она прежде не сражалась. Но было что-то крайне странное во всем этом. А именно голос декана, который словно в любой момент мог потерять контроль над собой, и Готфрид поглядывал на них как на плотный ужин...что за черт?

Grizelda Zimmermann: От визгливого трёпа Гильдебрандт начинала болеть голова. Гризельда крепко сжала в здоровой руке волшебную палочку. Замечание Анники она попусту проигнорировала. Пропустив мимо ушей её едкую наполненную злобой фразу, девушка внимательно посмотрела на герра Декана. В его лице что-то изменилось. То ли уголок рта нервно дёрнулся от бессильной ярости, то ли в глубине выцветших глаз промелькнуло то, что она не раз видела в своём собственном отражении. Пожалуй, двое безумцев для их маленькой компании слишком много. А Зельда точно не хотела сдавать свои позиции. Валлестрём был неадекватен. По крайне мере, он ещё никогда не позволял себе разговаривать с Готфридом в подобном тоне. - пожалуй, я обойдусь без вашей помощи герр декан. – как можно вежливее сказала Циммерманн и не долго думая, хромая, двинулась в противоположенную от Валлестрёма сторону, подальше от Анники, безумного декана и Готфрида. Кстати, о последнем, секунду назад он пожирал их странным маниакальным взглядом, а теперь превратился в волка, явно намереваясь отобедать двумя юными фройлян. Зельда была на распутье. Чутьё подсказывало, что нужно шандарахнуть чем-то Эскиля. Причём в данный момент он был гораздо опаснее обезумевшего волка и назойливой Гильдебрандт. Некромант потерявший голову страшнее поцелуя дементора. Но герр декан вёл себя покамесь вполне прилично, что заставляло невозмутимую Зельду весьма обеспокоиться. Вы не подумайте, девушка не эмпат, не экстрасенс, она просто достаточно хорошо разбиралась в людях и научилась быстро замечать малейшие изменения в настроении или в манере вести себя. Но медлить больше нельзя было. - Petrificus Totalus* – из всех зол Зельда выбрала самое меньшее. Хотя, Готфрида ей очень хотелось поджарить, но Зельде не нужен был брат изуродованный ожогами. - Заткнись Гильдебрандт. Silencio**. – визгливый голос Анники порядком надоел волшебнице, так что та, не моргнув и глазом, лишила голландку последнего. * - обездвижить волка ** - лишить Анники голоса всё на оценку)

Eskil Vallestroem: ну что, господа, зажигаем? Всех не пережрешь, а коли пережрешь на ком женится-то? Нет, Эскиль не собирался женится ни на ком, но подобно зверю, выбирающему из двух самок ту, чья шкурка выглядит привлекательнее, или в случае с самкой племени человеческого - ту, чье белье первым упадет на пол, Эскиль Валлестрём остановил выбор на Аннике Гильдебрандт. Гризельда Циммерманн в целом тоже была ничего, но, кажется, на данный момент некромант скорее представил бы ее в розмарине и яблоках, чем в соблазнительном прозрачии рюшей и шелка. К сожалению, в данном вопросе они с Готфридом достигли редкостного единогласия. Это было их главнейшей ошибкой. Стоило младшей Циммерманн вскинуть палочку, Эскиль отреагировал молниеносно. Выбросил собственную палочку вперед, хриплое "protego*!" карканьем вспороло и без того дрожащий воздух. Да, он защищал волка. Нет, барышни, сейчас не ваш ход. Обезумевший от злобы и ярости, в целом мире Эскиль Валлестрём видел лишь одного противника - Готфрида Циммерманна. Волк против человека? Что ж, не самый лучший расклад. А как насчет волк против маниакально депрессирующего некроманта? Говорил Эскилю папенька: прежде чем вызывать из бездны самого страшного демона, убедись, надел ли ты чистое белье... Ах нет, разумеется, этот совет был логичен и ясен, но сейчас Валлестрём думал совсем о другом: прежде чем кидаться на волка, убедись, что написал завещание. Именно этим Эскиль и планировал заняться в ближайшие минуты - писать завещание. Кровью Готфрида на декабрьском снегу. Отбросив теперь бесполезный костыль (никакой боли некромант давно не чувствовал) герр декан сделал то, что в здравом уме назвал бы "бессмысленной тратой природных ресурсов и рабочего материала" - крепко держа в одной руке нож, в другой верную мизерикордию (палочку маг заблаговременно спрятал под куртку, под рубаху) Эскиль Валлестрём, как последний балаганный шут, бросился на волка. Прыжком. Стремительно. Очень хотелось крови. Очень. Много. Горячей и густой. ______________ * на оценку

Dietrich Lumier: И мы, сплетясь, как пара змей, Обнявшись крепче двух друзей, Упали разом, и во мгле Бой продолжался на земле. И я был страшен в этот миг; Как барс пустынный, зол и дик, Я пламенел, визжал, как он; Как будто сам я был рожден В семействе барсов и волков Под свежим пологом лесов. Простите, вспомнилось. Даже в состоянии аффекта декан колдовал блестяще: его щитовые чары не оставили заклинанию Зельды никакого шанса, а потому в следующее мгновение человек и волк уже сцепились в схватке - и определенно не на жизнь, а насмерть. Пожалуй, утешением для Гризельды мог стать тот факт, что второе ее заклинание все же достигло цели: Анника внезапно не обнаружила, что не может издать ни звука, так что снять с себя заклинания или защититься Гилдебрандт теперь могла только при помощи невербальной магии. А, надо сказать, защищаться было от кого, ибо Гризельда в данный момент испытывала небывалый для себя эмоциональный подъем, и на этом эмоциональном подъеме с удовольствием бы вырвала зубами глотку кому угодно - благо, выбирать Циммерманн могла аж из троих товарищей по несчастью. Нечто, бродившее в тумане, не переставало посвистывать и, кажется, стало сужать круги, все чаще мелькая на периферии зрения, да только сейчас никому не было до него дела.

Gottfried Zimmermann: Сказать, что Готфрид чхать хотел на окружающих, ничего не сказать. В данный момент он думал лишь о том, о чем может думать волк, когда очень голоден, а рядом столько аппетитных кандидатов на ужин. Ммм...Животное продолжало рычать, скалить зубы и облизываться. А свист все продолжался, и с каждой секундой в волке становилось все меньше от Циммерманна, и все больше от животного. Дикого, необузданного, мечтающего закусить парой тонких ножек и ручек. Волк даже и ухом не повел, когда родная сестра запустила в него заклинанием, которое через секунду разбилось о щит Валлестрёма. Впрочем, какая сестра? Сейчас в Гризельде он видел только еду, весьма аппетитную и отлично пахнущую, а больше ему ничего и не надо. Волк или человек? Человек или волк? Животные реакции, инстинкты древнее, чем мироздание или же человеческая изворотливость или проворность? Что победит? Стоило герру Валлестрёму накинуться на волка, как тот среагировал мгновенно, выпустив самое опасное оружие, какое у него было - острые как бритва зубы. И волк не преминул с силой вонзить их в плечо проворливого некроманта, а после стал подбираться к горлу, туда, где билась по венам настоящая жизнь, древнее самого мироздания. Нож, мизерикордия или зубы? Прямо как детская считалочка.

Eskil Vallestroem: Vår eviga pakt med natten skola ge oss liv, efter ond bråd död. Efter ond bråd död*... Приветственный жар людской плоти, мягкие перекаты бронхов, почек, мокрая гладкость упругой печени, сосудистое тепло живого сердца. Людской организм прекрасен! Сколько чудесных открытий таится под гнусной блеклостью кожи - терпкой на вкус и чуть, едва уловимо шершавой на ощупь. Эскиль Валлестрём любил людей. Обвенчанный с анатомией, он ревностно исполнял супружеский долг - вскрывал, потрошил, любовался. Ритмичный молебен вязания чар - это прелюдия, священнодействие, лукавая дань ветреной красотке жизни. Труп похож на женщину: сперва обольщаешь, потом улыбайся приданному. Эскиль умел ценить малое - невидимую красоту невидимого мира и очень, очень любил убивать... Волчьи зубы с остротой божьей кары вонзились в плечо. Животное, зверь. Убивает, потому что должен. Валлестрёму нравилось. Боль прибавляла сил. Рухнув вместе с волком в глянцевое безбрежие снега, Эскиль почувствовал себя живым. Неминуемо, необратимо живым. Рукоять мизерикордии горела в ладони. Но некроманту хотелось играть. Мизерикордия - финальный аккорд, рано. Чувствуя пульсацию крови, герр декан как-то заботливо, скорее по необходимости выписал на шее волка глубокий, кровавый Сигель. Игра только начинается. Сегодня Эскиль Валлестрём не собирался убивать. Он освежевывал. Вслед за Сигель-Совелу пришла очередь Кано. Очаровательно! Пусть спектакль длится вечно! *"договор с тьмой подарит нам жизнь, после внезапной мучительной смерти"

Gottfried Zimmermann: Волк взвыл не своим, почти человеческим голосом. Зрачки стали совсем черными и где-то на самом дне промелькнул здравый смысл, некогда бывший отличительной чертой человека по имени Готфрид Циммерманн. Но с дна далекий путь, тем более, когда твое второе "я", твоя сущность волка поработила человека. В Валлестрёме тоже жил зверь, но он был другим, без видимой оболочки, без когтей и зубов, но не менее страшный и жестокий. Кровавый Сигель будто бы отпечатался в голове. Животное взмахнуло лапами, полоснув когтями по щекам мужчины - безупречно ровные, идеальные порезы должны были вот-вот наполниться кровью. Волк пытался сравнять счет, пытался, но вместе с тем отступал. Прыжок, и вот их уже разделяют несколько метров - этого вполне достаточно, чтобы начать новую атаку. Волк рычал, не сводя глаз с Валлестрёма, который сейчас больше напоминал своих древних предков на охоте, нежели уважаемого некроманта современности. Было ли волку страшно? И да, и нет. Он чувствовал боль и жажду крови, человеческой крови во рту. Теперь ему хотелось не есть, а убивать, а это славный ножечек "пережевать" и выплюнуть. На хладный труп своего обладателя. Волк оперся на задние лапы, вздернул голову вверх и завыл: так громко и протяжно, пробирая до костей, до самых нервных окончаний, скрытых внутри. Чуть ли не заглушая свист странного нечто, находящегося поблизости. Готфрид готовился к новому такту их маленького спектакля, и больно будет всем.

Eskil Vallestroem: Настал черед выть Эскилю. Так просто? Поиграл и бросил? Эскиль не взвыл, разрезанная щека мелко подергивалась. Распоротое плечо гнало кровь вниз по рукаву. Кап-кап-кап. Снег становился клюквенным. И этот омерзительный гул-свист. Кажется, все обитатели Нифльхейма собрались понаблюдать за битвой человека и волка. Правда, оставалось неясным, кто здесь человек, а кто волк. Эскиль радовался поединку с безудержной яростью малолетнего садиста. Некромантам так редко выпадает шанс схлеснуться с живым, что начинаешь ценить каждое мгновение по-настоящему смертельной битвы. Смертельный, потому что каждый из воинов может умереть. Остыть для жизни, не просто обратиться грудой вонючего пепла. Эскиль поудобнее перебросил нож. Больше он не станет забавляться с карикатурными рунами. Теперь можно убивать. Перчатка брошена, первая кровь осветила ристалище. А Готфрид.... Боги, он помнит его имя? А Готфрид выл. Боевой клич. Протяжный, до оцепенения пронзительный вой смешался с песней обитателей Нифльхейма, которые хоть и пришли насладиться видом кровавой бойни, но оставались всего лишь тенями. Где-то на задворках сознания мелькнула шальная мысль - "а, может, ну его? К черту? Вы же декан, герр Валлестрём! Зачем драться с мальчишкой?". Мелькнула и была съедена кровавым вихрем безумия. Эскиль прыгнул. Тихо, беззвучно, стиснув зубы, будто бы в танце глубоко распорол шкуру на правом боку зверя. Волчья кровь брызнула на перчатку. Волки - те же люди. Они не сдаются без боя и кровь, кровь у них такая же красная.

Gottfried Zimmermann: Возможно, будь Циммерменн в обличии человека или, хотя бы сохранив остатки человека в обличии волка, он бы понял смысл выражения - вся жизнь пронеслась перед глазами. Сколько раз мы читали про это в книгах, когда за мгновение до смерти, до прощания со светом, человек переживает все заново. От рождения и до потери сознания. Красиво было написано в многочисленных книжках: и про хороших, и про плохих. Только вот Готфрид умирать не собирался. Даже, когда Валлестрём с ножом в руке прыгнул на него, волк не собирался скулить. И о смерти он не думал. Да, он почувствовал, как верная шкура, столько раз спасавшая и охранявшая своего хозяина, легко "разъехалась" под лезвием ножа, словно была дешевой тряпкой. Волк оскалился, и это было похоже на ухмылку, звериную насмешку аккурат в лицо безумному человеку. Думаешь, все так просто? Решил снять скальп? Волк только больше захотел крови. Чтобы человеческая, теплая кровь брызнула прямо на волчью морду. Зубы Циммерманна сомкнулись на руке, сжимавшей нож: стремительно, резко, невозможно было увернуться. Одно лишнее движение, и герр декан лишится руки. Не слишком ли дорогая плата за поддакивание безумию? Кто знает. Кажется, среди них больше не осталось людей: они были в лесу и начинали жить по законам леса. Выживает сильнейший, оставшиеся окропят собой белоснежное покрывало снега. Но кто был сильнее: человек или волк? Ведь повсюду была кровь их обоих. Один из немногих жизненных моментов, когда зверь и человек едины.

Eskil Vallestroem: Эскиль вскрикнул. Боль сомкнувшихся с силой удара молота по наковальне волчьих челюстей была невыносима. Если волка ноги кормят, то некроманта - руки. Валлестрём не был готов сказать последнее "прощай" любимым конечностям. В конце концов, рук у него только две, а собак нерезанных... кхм, что собак нерезаных. Эскиль конвульсионно дернулся. Рефлекс, черт подери, никуда от него не деться. Вывихнутое колено отозвалось практически такой же острой болью, как и перекушенная рука. Но сдаваться некромант не планировал. Он будет драться до последнего. Драться, подобно безумному, кем он, собственно, и был в этом хлипком пространстве-времени. Люди переоценивают живительную силу адреналина. Ритмичные удары сердца качали кровь, приливами, почти цунами били в голову - Валлестрём не понимал ничего. У него была цель - цель убить, или быть убитым. А еще были жертвы. Человек в обличье волка. Леди-ястреб в обличие гордой студентки и хорошенькая восьмикурсница с поломанной рукой. Он достигнет их всех, достигнет рано или поздно, как грешник неисповедимыми путями господними достигает ада. И не важно, совсем не важно, если вслед за достижением цели придет такая страшная и все же неминуемая смерть. Вздорное существо. Эскиль полагал, что Смерть мужского рода. Женщины куда тактичнее. Позволяя зверю крепко держаться за его руку, Эскиль извернулся змеей. Говорите, волка ноги кормят? Можно проверить. Верная мизерикордия. Тонкая и узкая жалом вонзилась под правую лапу волка, едва не перерубив позвонки. Жить-то выживет. Наверное. Но боль... Боль решает все.

Annika Hildebrandt: Вообще Анника Гильдебрандт была настоящей пай-девочкой. Не верите? Спросите декана Валлестрёма, он обязательно это подтвердить. Она была против насилия как такового, если добыча не была чуть толще чем эта несчастная Циммерманн, и уж точно если её умственный коэффициент не был выше чем у зубочистки. В данном случае малютка Гризельда казалась неинтересной по очень простой причине – Анника её за человека не принимала. Вот даже то дерево в метрах пятьдесят от неё было гораздо интереснее, чем маленькая избалованная девчонка, до которой ещё не дошло, что они не завтракать сюда пришли, а выживать. Голландка хмыкнула. Герр Валлестрём решил сорваться и бросится в пасть волка. Что ж, очень благородно и отважно с его стороны, хотя зная его пристрастие к некрофилии оставалось лишь надеяться, что от Готфрида хотя бы останется чучело на память близким. Анника по привычке покрутила в руках стилет, когда маленькая Циммерманн решила подать голос (О, Мерлин, оказывается он у неё есть! И она даже способна произносить заклинания!) и по своим меркам сумела достичь цель, а именно голландка смолкла. Гильдебрандт попыталась что-то сказать, но не смогла издать и звука. Стоит ли говорить, что если до сих пор Гризельда по своей сути находилась где-то на уровне зубочистки, то сейчас она могла гордо считать Аннику своим личным врагом, а это поверьте крайне не весело. Палочка ей была не нужна, а если что всегда можно отнять у принцессы – всё равно она в ней не нуждается. Гильдебрандт бросила взгляд на волка с деканом, которые кажется были слишком заняты друг-другом чтоб замечать кого-то вокруг себя. Ну что ж, пожалуй самое время преподать Циммерманн урок. Анника усмехнулась и с привычным безразличием посмотрела в сторону девушки, после чего отложила Отто на снег рядом с собой. Нападение это искусство. Ты либо владеешь им, либо – нет. Надо поймать самый лучший момент, и если ты опоздаешь хоть на долю секунды, то ты уже в проигрыши. В мире где нет волшебства Гризельда похоже ничего не мыслила, а вот Анника чувствовала себя как рыба в воде, недаром всю жизнь провела то на охоте, то с клинком в руках. Рывком голландка точно взлетела со снега и за считанные секунды оказалась рядом с немкой. Одной рукой она схватила девушку за запястье в которой та сжимала палочку и посильнее надавила на сломанную рук, а другую приставила точно к шее Гризельды, правая нога же не давала никакого шанса добыче сбежать от охотницы. Говорить Анника всё так же не могла, увы, но в её глазах можно было прочитать не просто угрозу. Сейчас она с легкостью могла сломать жизнь самовлюбленной принцесске, да и никто бы не посмел обвинить её в чем-нибудь, она не первая начала. Приставленный к шее стилет уже больно давил на артерию, а на губах Анники играла самодовольная ухмылка. Вторая же рука начала опускаться к палочке Гризельды. О, как же хотелось сказать пару ласковых слов, но жаль голоса не было. Гильдебрандт сомкнула пальцы вокруг палочки Циммермар намереваясь вырвать её из рук немки. Она ничего сейчас не замечала. Никакой крови, даже теней. Анника была в ярости, а кто-то должен был отвечать на то, что день у неё не выдался.

Gottfried Zimmermann: Их маленький отряд теперь больше напоминал свару варваров, где каждый пытался постоять за себя и нанести удар другому. Пока герр декан был занят тем, что пытался снять шкуру с волка, Гильдебрандт решила сделать нечто подобное с сестрой Готфрида. На сотую долю секунды в нем проснулся человек, бывший братом несчастной. Но доля секунды - чертовски мало, а свист не затихал, а, значит, Циммерманну было суждено продолжать клацать челюстями в надежде оттяпать что-нибудь Валлестрёму, а не Аннике. Кто не знает, волки одни из самых выносливых животных на планете земля, особенно выросшие на Севере. Возможно, немец и не был волком в его непосредственном смысле и наименовании, но он был вынослив, силен, а значит, он не умрет. Ни здесь, и ни сейчас, не в этих снегах. Острые зубы медленно уходили под кожу руки, растягивая пытку. Волчья пасть наполнялась терпкой и обжигающе-живой жидкостью. Чем-то сродни экстазу, а как бодрит! Волк был на седьмом небе от счастья, продолжая свой путь. А ведь человеческая рука довольна хрупка, и рано или поздно нижняя челюсть встретится с верхней, и тогда... ...об этом Готфрид не успел подумать. Показалось, что правую лапу вырвали с мясом, но нет, это была всего лишь верная мизерикордия Валлестрёма. Подлое оружие. Волк снова взвыл не своим голосом и обозлился еще сильнее прежнего. Разомкнув челюсти, он выпрямился и посмотрел мужчине в глаза. Убьешь или будешь убитым? Извечный вопрос. Мгновение, и волк прыгнул, опрокидывая герра декана на спину. Циммерманн издал протяжный рык и, подобно царю всех зверей, с силой надавил передними лапами на грудь мужчины, будто бы хотел проломить грудную клетку. Кровь струилась по некогда лоснящейся серой шерсти, придавая волку еще более безумный вид. Боль была такая, что стало трудно дышать, и пришлось приоткрыть пасть, чуть высунув язык. Послышался хрип. Что ж, надо отдать Валлестрёму должное: в бою он хорош. Но не лучший? Снова клацнули зубы, смыкаясь на предплечье Эскиля и мечтая отхватить, если не всю руку, то хотя бы приличный кусок. * - да-да, все на оценку, а то мы клочка друг от друга не оставим :DD

Dietrich Lumier: Господа, где-то там перед вами должен быть паровоз. Приглядитесь. Знаете, почему вы его не видите? Потому что бежите впереди него. Ваш пыл похвален, но не забывайте, пожалуйста, что в отыгрыше есть еще игроки. Подождите, пожалуйста, поста Гризельды. Вечно ваш, Д. Л.

Grizelda Zimmermann: Гризельда на секунду почувствовала себя самой адекватной в этом безумном вихре ярости и крови. Обездвижить волка не удалось, заклинание разбилось о щит герра Декана, даже в таком состоянии Эскиль Валлестрём был лучшим магом, чем они все вместе взятые. Но Анника хотя бы замолчала. Её противный голос заставлял и без того хрупкие нервны Зельды содрогаться, грозясь вот-вот разбиться о стенки её безумного сознания. А теперь немка действительно испугалась за жизнь брата. Как испугалась? Она просто хотела, чтобы тот был жив. Он нравился ей больше живым, чем мёртвым. Кто же тогда будет заботиться о ней? Прятать от взора родителей последствия её маленьких шалостей? Гера Декана нужно остановить любой ценой. В доли секунду разделявших Гризельду от того, чтобы бросить в декана Оглушителем, девушка почувствовала нечто странное. Краем глаза она увидела, как Анника приготовилась к прыжку, неужели и эта дурёха поддалась общему безумию? Моргана, Зельна осталась единственным здравомыслящим магом! Но как бы не так! В груди понималось странное чувство, Гризельду словно накрыло волной из эмоций и ощущений, по большей части негативных. Девушка, которая привыкла чувствовать лишь пустоты внутри, растерялась от нахлынувших эмоций. До чего же это было странно. Поддавшись обуявшей её ярости, Гризельда с диким восторгом встретила Аннику. Голландка прижала стилет к её горлу, крепко схватила за запястье, намереваясь вырвать волшебную палочку, сдавила здоровую ногу, стараясь обездвижить маленькую ведьму. В любой другой ситуации, Зельда была готова признать своё поражение. Но не сейчас. Она была далека от этих суровых фехтовальщиц, как Земля от Юпитера и всегда предпочитала решать свои проблемы магией, а не при помощи острого стилета. Но сейчас Циммерманн было глубоко начхать на собственную сохранность. Наиглавнейшая цель причинить Аннике максимум ущерба. Гризельда наклонилась назад, увлекая за собой противницу. В полёте, пока её тонкая шея была в спасительной дали от острого стилета, немка умудрилась вывернуться и вцепиться зубами ладонь, сжимающий нож, заставляя Гильдебрандт отпустить острое оружие. Согнув больную ногу, немка что есть мочи ударила Аннику в районе паха, стараясь как можно дальше оттолкнуть от себя противницу. Обе девушка повалились на снег…

Dietrich Lumier: Мастер добрый сегодня, но на будущее вы хоть примерно пытайтесь представить себе последствия ваши поступков, фройляйн. Вдавленный в сонную артерию стилет - это довольно скверная ситуация. Решение откинуться назад, когда к твоей шее приставлен стилет, могло бы считаться не очень хорошей идеей: острие кинжала плавно вошло в кожу, и падая назад Циммерман фактически сама распарывала себе шею - длинная рваная рана протянулась от боковой стороны шеи до подключичной впадины, и лишь дрогнувшая в первый момент рука Анники спасла немку от верной смерти: чудом осталась цела сонная артерия. Крови, однако же, и без этого было предостаточно: она заливала грудь и плечи Гризельды, и Гильдебрандт, навалившаяся на немку, также оказалась перепачкана в крови. Стилет Анника все же выронила, однако бой явно становился неравным - Циммерманн стремительно теряла кровь, а потому удар больной ногой оказался не слишком сильным и не оттолкнул противницу. Палочку Гризельды девушки также благополучно потеряли, она упала в снег чуть дальше, чем стилет Анники. В битве мужчин крови проливалось не меньше: через мгновение после того, как Циммерман сбил Валлестрёма с ног, челюсти волка сомкнулись на предплечье декана, разрывая плоть и ломая Эскилю руку. Он был доволен. Жертвы вели себя просто образцово: ему не пришлось долго водить их по лесу, запугивая и выматывая. Ему не пришлось даже снимать с них шкуру самому - еще немного, и они сами освежуют друг друга. По-хорошему стоило бы подождать немного, но запах крови дурманил - разной крови, но неизменно сладкой и манящей. Стол накрыт. Кушать подано. Свист, шедший со всех сторон внезапно прекратился, пахнуло гнилью и в следующий момент вендиго выступил на поляну: даже сгорбленный он был огромен, и рога его доставали до верхних ветвей высоких елей. Взор мутных, словно бы остекленевших красных глаз был устремлен только на жертв; он шел медленно и удивительно бесшумно для такого огромного создания, совершенно не оставляя за собой следов. Губы его давно истлели, так что теперь безгубая морда щерилась десятками крупных и, очевидно, очень острых зубов. От вендиго пахло тленом и падалью.

Annika Hildebrandt: Извините, так уж получилось. Я не хотела графоманить. Глупая девчонка. Не просто глупая, а смертельно глупая. Кажется Анника здорово переоценивала её умственные способности, когда сравнивала её с зубочисткой. Надо же было ей додуматься до такого. Неужели Циммерманн просто очень хотелось умереть? Нет, ну правда, если человек настолько пытается из всевозможных выходов выбрать самый фатальный для себя, то либо человека тянет на суицид, либо у него с головой проблемы. Но если она настолько мечтала о смерти, то пусть пишет письма Санта Клаусу или кому-то ещё, а Аннике нервы попросту трепать не надо. Гризельда почему-то совсем не подумала о последствиях когда решила упасть на спину. Это был самый глупый ход из всевозможных, хотя возможно чтоб знать о таких вещах надо хотя бы раз держать в руках холодное оружие. Хотя даже не в этом суть, надо просто знать не только своего противника, но и объективно оценивать свои способности, и не пытаться прыгнуть выше головы. - Идиотка – ругнулась про себя голландка, - Неужели так хочется умереть? – Гильдебрандт упала сверху на немку, а её верный стилет не подвел её как и следовало ожидать, поэтому плавно вошел в шею глупой принцессы. На самом деле Анника бы не задумываясь довела дело до конца оставляя, только что-то отвлекло её и в самый неподходящий момент рука голландки дрогнула. На этот раз девочке просто повезло. В следующий раз голландка не промахнется, и обязательно заденет эту проклятую сонную артерию. Стилет Анника выронила всё так же лежа на немке и заливаясь её кровью, только Гильдебрандт смотрела совсем не на окровавленную Гризельду, она сейчас волновала её меньше всего. Вендиго. На них шел самый настоящий вендиго под метр пять, и голландка стиснула зубы понимая, что они так легко не спасутся сегодня. Он шел на запах крови, а Анника хоть и не была ранена, но была достаточно испачкана в крови этой несчастной крыски которая лежала под ней. Девушка ещё раз взглянула на Гризельду после чего резко отскочила на пару шагов всё так же наблюдая за движением вендиго. Краем глаза она смотрела на Валлестрёма с Готфридом. Не время им сейчас сражаться друг с другом. Голландка медленно опустилась на снег и рукой взяла мешочек с Отто. Она пыталась удержаться от резких движений, хотя бы пока. Мешочек Гильдебрандт привязала к своему поясу и так же медленно начала пятиться назад. Надо было взять свой стилет, а потом и палочку Циммерманн подобрать. Анника пятилась подобно кошке. Даже обезоруженная она была готова к бою, впрочем в другой сапожке у неё осталась ещё неиспользованная мизерикордия, только свой стилет она тут не оставит. Умрет вместе с ним, если понадобится. Ещё один взгляд в сторону декана, который кажется был не на шутку ранен. Конечно в первую очередь хотелось спастись самой, но герра Валлестрёма Анника оставлять не собиралась. Вот Гризельда могла бы остаться как корм для вендиго, Гильдебрандт была бы только рада этому, а декана она возьмет с собой. Ещё один шаг и Анника медленно опустилась на снег шаря рукой в поисках стилета. Всё это время она не сводила взгляд с вендиго. Никогда же не знаешь когда эта тварь нападет. Ощутив родную рукоять в руках голландка усмехнулась. Она ощутила себя более уверенной, но всё равно надо было найти эту проклятую палочку, ведь с вендиго оружием не справишься. Гильдебрандт посмотрела по сторонам и заметила её совсем неподалеку. В двух шагах от неё самой. Анника снова подняла глаза на вендиго, а потом резко сорвалась с места подобно ястребу и рванула в сторону волшебной палочки. Подобрав её девушка выпрямилась и повернулась в сторону твари. -Piro! *- направив палочку на вендиго произнесла невербальное заклинание голландка, после чего перевела её на волка, - Avis Accipiter! ** - ничего более Анника не смогла придумать, ведь челюсти волка были сомкнуты на руке декана, а лишать его руки она не желала. Поэтому оставалось надеяться, что хотя бы птица заставит Готфрида отпустить его. * поджечь вендиго ** вызвать ястреба, который нападет на волка

Grizelda Zimmermann: Может она и хотела умереть. Здесь и сейчас. Чёрт его знает. Когда стилет распорол горло от левой стороны шеи до подключицы, Гризельда абсолютно ничего не почувствовала. Нет, физическая боль была адской, просто невыносимой, но на фоне переполнявших её чувств она показалось какой-то несущественной, недостойной внимания немки. Анника оставила её на снегу, тонуть в собственной крови. Шуба, водолазка, волосы всё было липким от мокрого снега и крови. Гризельда перевернулась на бок. Она закрыла глаза и слышала лишь хруст снега под сапогами Гильдебрандт. А потом она услышала что-то ещё. Зельда открыла глаза. Так вот кто виновен в их безумии. Вендиго. - растопи его холодное сердце. Больше огня. – крикнула ведьма. Но вместо крика с бледных губ сорвалось нечто похожее на карканьем подбитой вороны. Гризельда была хорошей ученицей. Она многое помнила, ещё больше знала. Волшебница всегда внимательно слушала профессоров на лекциях, ловила каждое слово, зная, что когда-нибудь приобретённые знания спасут ей жизнь. Жалко, что сейчас Вендиго падёт не от её руки. Ну, хотя бы от её волшебной палочки. Девочка попробовала подняться. Она зажала рукой, порезанное горло, из которого всё ещё хлестала кровь, но уже не таким пугающим фонтаном. Сил с каждой секундой становилось всё меньше. В глазах темнело. Ей стало дурно от запаха собственной крови. Гризельда повалилась на бок. До чего же бесславный конец.



полная версия страницы