Форум » Архив «Lumiere-77» » Чёрный Самайн - 31.10 » Ответить
Чёрный Самайн - 31.10
Daniel de Foix: Время: поздний вечер, после Маскарада. Место: окраина Запретного Леса. Участники: Даниэль де Фуа, Эшлинг Шеридан, НФ и фестралы. События: "Куда Вас, сударь, к чёрту, занесло?! Неужто Вам покой не по карману?" Примечания: пока большинство студентов внимают Мародёрам и их сюрпризу, приключения сами нашли этих двоих.
Ответов - 22, стр:
1 2 All
Aisling Sheridan: Идея похода в Запретный лес казалась Эшлинг подозрительной от слова "Запретный", однако очередная схватка между осторожностью и любопытством закончилась победой последнего, и потому сейчас Шеридан в составе группы учеников направлялась к месту предполагаемой вечеринки. Для хаффлпаффки поход был тем более интересен, что сама она никогда в Запретном Лесу не бывала, и каких только баек Эшлинг не слышала от более смелых (или претворяющихся более смелыми) студентов, и суть их всех сводилась к одному: Запретный Лес - чертовски неудачное место для вечеринки, если только целью этой вечеринки не является смерть всех ее участников. Уолден от похода отказался, сославшись на какие-то проблемы со здоровьем, и чуткая к проблемам со здоровьем Эшлинг даже не стала уговаривать друга изменить свое решение, хотя, надо признаться, без Макнейра она чувствовала себя в этом мрачном месте очень и очень неуютно. Но Шеридан вело любопытство, да к тому же посреди леса она была не одна, а в компании, и под веселые переговоры (пусть сама Эшлинг в них и не участвовала) путь казался не таким уж долгим, а опасность Запретного Леса - сильно преувеличенной учителями-перестраховщиками. Пока что они еще на забрели далеко: сквозь деревья еще виднелся в отдалении замок, а Эшлинг уже вовсю глазела по сторонам, ожидая появления то ли кентавров, а то ли мантикор, но ни тех, ни других, в поле зрения не наблюдалось, и это еще более усыпляло бдительность. Запретный Лес даже робкой Шеридан начинал казаться просто очень темной чащей, окутанной многочисленными легендами исключительно из-за своей непроходимости. Осмелела Эшлинг настолько, что даже позволила себе отстать от группы: внимание хаффлпаффки привлекло растение, какого она раньше не видела даже в оранжереях профессора Спраут. Завороженная Шеридан склонилась над нежным цветком, отдаленно напоминающим лотос: нежные белые лепестки, кажется, приглушенно светились в полумраке; растение вилось по стволу старого дерева, поднимаясь ввысь, насколько хватало глаз, и девушка, вскинув голову, поняла, что этот цветок был лишь первым - стебель оказался усыпан бутонами, вот-вот готовившимся раскрыться. То-то красота будет, когда все зацветет! Зря все же ругают Запретный Лес, если даже в нем есть место такой красоте. А голоса спутников Эшлинг меж тем все удалялись и удалялись.
Daniel de Foix: День приезда иностранных делегаций в Хогвартс с самого начала обещал стать днём ярким, запоминающимся и уж точно не похожим на обычные школьные будни. К вечеру Даниэль убедился в том, что не стоит превращать его в день упущенных возможностей, и потому предпочитал быть в самом центре событий праздника. Маскарад подошёл к концу, но воспоминания о разноцветном вихре блестящих нарядов, масок, гостей, танцев и прочих занимательных вещей всё ещё крутились в голове француза, когда он шёл по Запретному Лесу в компании других студентов. Впрочем, атмосфера этого места была столь же недоброй, как и атмосфера в замке, умело прикрытая шумной суетой торжества. Какой сюрприз готовят гостям, де Фуа тоже узнать не торопился – всему своё время. Но даже тёмное небо над головой будто бы предвещало какую-то незримую опасность тем, кто отважился нарушить запрет. Кто-то в толпе подшучивал над иностранцами, пугая тех ужасными чудищами и жуткими обитателями знаменитого Леса, и, не будь Даниэль так отвлечен сейчас на другие мысли, он бы насторожился. В каждой шутке есть доля правды – парень не боялся, если бы опасность была по-настоящему велика, то никто не стал бы тащить их сюда. Скорее, француз в очередной раз следовал зову своего вечного кредо – жизнь скучна без риска. Тихонько насвистывая себе под нос мелодию, услышанную на Маскараде (песню исполняла эта удивительная рыжая солистка Акустической Алхимии), Даниэль отошёл несколько в сторону от тропы, ведущей к месту предполагаемого сюрприза. Пока были слышны голоса поблизости, он даже не беспокоился о том, что может заблудиться. Но прежде, чем заметить присутствие чего-то абсолютно не человеческого визуально, де Фуа почувствовал, как неуловимо изменился эмоциональный фон – словно дыханием смерти повеяло. И даже те самые спасительные голоса как-то разом почти притихли. Призрак? Кажется, этот будет более мрачным, нежели полтергейст, веселившийся на балу. Француз вскинул голову, да так и застыл, широко распахнутыми глазами уставившись на огромную крылатую лошадь. Де Фуа нервно сглотнул, когда вслед за одной лошадью, из-за широкого ствола дуба шагнула другая, а над головами обеих уже расправляла крылья в полёте третья. Вестники смерти, не иначе – у француза даже руки похолодели. Однако природное любопытство взяло своё – Даниэлю непременно хотелось рассмотреть их поближе, у себя на родине он никогда не видел подобных существ. Лошади, словно повинуясь его желанию, уже начали подходить ближе, и парень вспомнил, что в Академии им рассказывали о них. Если, конечно, предчувствие, его не обманывало, что делало вообще крайне редко. Де Фуа зачем-то шагнул назад – под ногой его громко хрустнула какая-то ветка, парень тут же обернулся и заметил, что всё-таки не один отстал от группы студентов. Одна из девушек стояла возле дерева поблизости и любовалась причудливым растением, обвивающим высокий тёмный ствол. Знакомство с Фэй на Маскараде уже показало, что здешние англичанки весьма милы и отзывчивы, а значит, нельзя упускать такого шанса. - П'гостите, mademoiselle, могу я сп'госить вас? Неужели моё з'гение не обманывает меня, и эти необышшные лошади, - Даниэль указал в ту сторону, где он увидел животных, - те самые... фест'галы? Они шьто, п'госто живут в этом загадошшшном Лесу? Ведь гово'гят, они п'гиходят, п'гинося с собою смег'ть, non? О том, что, будь крылатые кони действительно фестралами, девушка вовсе не обязана видеть их, француз как-то поначалу не подумал. Впечатления от увиденного и прочувствованного почти затмевали рассудок, а силуэты лошадей, меж тем, всё приближались к заблудившимся путникам, по мере того, как всё глубже в чащу отдалялись люди.
Aisling Sheridan: За спиной треснула ветка, и Эшлинг, в одно мгновение вспомнив, где она находится, испуганно обернулась на звук, ожидая увидеть как минимум химеру верхом на кельпи, которую ведет под уздцы летифолд, и тут же облегченно перевела дух. На этот раз ей повезло: парад смертельно опасных тварей отменялся, и вместо них к ней обращался с вопросом молодой человек, судя по акценту, гость из французской делегации. Шеридан моментально заулыбалась: краем глаза она видела, как этот юноше беседовал с Фэй, и, кажется, оба они был более чем довольны общением, а Эшлинг нравились люди, которые нравились Кремер. Точнее, положительная оценка ею того или иного человека для Шеридан была чем-то вроде "знака качества", поэтому заслуживая расположение Фэй, любой ученик автоматически получал и доверие Эшлинг. Одновременно одобрение Фэй возлагало определенные обязанности на Шеридан: перед Эшлинг теперь стояла задача не ударить в грязь лицом, дабы не опорочить светлый образ подруги знакомством с недалекой хаффлпаффкой. Именно поэтому девушка очень внимательно вслушивалась в слова француза, боясь неправильно понять хотя бы слово и тем самым сойти за глуповатую тугодумку: акцент молодого человека был довольно силен, а говорил он о чем-то, чего Шеридан сразу и не поняла, но поняв, восхищенно распахнула глаза. - О, вы их видите! - Эшлинг почти восторженно оглядела гостя, но тут же болезненно свела брови, внезапно осознав, что именно дарует возможность видеть этих чудо-лошадок. - О, мне очень жаль. Сама Шеридан фестралов никогда не видела: она была достаточно счастливой, чтобы еще никогда не видеть смерти, и с трудом могла представить, что должно было бы произойти, чтобы столь молодой человек стал ее свидетелем. Все версии оказывались исключительно печальными, но прямой вопрос на эту тему Эшлинг посчитала бестактным. Отвернувшись от дерева, она подошла к французу, глядя в ту сторону, куда он указал: для нее поляна была совершенно пуста, однако теперь, после слов гостя, она и сама подмечала, что кусты шевелятся словно бы от несуществующего ветра, а на песке остаются едва заметные оттиски копыт. - Я их не вижу, - призналась девушка, - но говорят, их держат тут... то есть они сами живут где-то на окраине леса. Когда необходимо, они отвозят студентов от железнодорожной станции до школы. А так они вполне дружелюбные. Говорят, выглядят пугающе, но при этом совершенно безобидны, и вовсе не возвещают смерть. Просто... - Шеридан перевела взгляд на юношу, - их видят те, кто видел смерть.
Daniel de Foix: Француз внимательно выслушал девушку – она чем-то сразу ему понравилась. Обычно Даниэль обращал внимание лишь на тех, кто, каким бы то ни было образом, выделялся среди прочих, а в этой вроде и не было ничего выдающегося, а всё-таки... улыбалась она что ли по-особенному? Де Фуа, однако, долго рассматривать англичанку не стал – успеет ещё, сейчас его гораздо больше занимали эти удивительные чёрные лошади с огромными жилистыми крыльями. - La morte. Те, кто видел сме'гть... Oui, я видел, как погиб мой отец. – Зачем-то сразу признался парень негромким голосом. Не так много времени прошло с тех пор, и впечатления от увиденного в тот день были столь яркими, что можно было и сейчас закрыть глаза и восстановить в своём сознании картинку с точностью до мельчайших деталей. Правда, если большинство запоминали события посредством тех самых визуальных картинок, кто-то помнил звуки, кто-то – запахи или тактильные ощущения. В памяти Даниэля де Фуа жили эмоции. Каждое событие – эмоциональный след, пережитые чувства, собственное восприятие произошедшего. Прослушав концерт, визуал опишет несомненную привлекательность исполнителя, аудиал – чарующий притягательный голос, а Даниэль – в первую очередь то, что было прочувствованно им самим – восторг, умиротворения, грусть, ностальгию – что угодно. Вот и сейчас упоминание о смерти отца заставило его вновь воскресить в своей памяти эмоции тех минут – испуг, неверие, паника, страх, боль, а потом – звенящая пустота. Смерь Роже парень переживал по-настоящему тяжело, он не был готов к такой потере, в отличие от матери, которая всё знала и успела смириться. Но хуже всех пришлось малышке Жаклин, которая, хоть и не увидела бы сейчас фестралов, так горько плакала, что сводила брата с ума одними только своими слезами. И сейчас Даниэль явственно ощущал, что с приближением “вестников смерти” его снова накрывает этой липкой волной необъяснимого страха перед непоправимым. Чёрт возьми, не хватало ещё поддаваться панике из-за каких-то лошадей с крыльями! Да ещё и в присутствии девушки, которая явно их не боялась. Да ещё и дружелюбными назвала. Но ей простительно – она-то, счастливая, их не видит. Ибо воистину вели себя существа как-то не особенно дружелюбно. Они надвигались на ребят так грозно и сосредоточенно, словно хищники, увидевшие добычу. Более всего ужасало то, что их становилось больше – фестралы сходились на поляну, как будто им тут обещали свежее мясо и много крови. - Mademoiselle, к сожалению, я не знаю вашего имени... уве'гены ли вы, ш-што они д'гужелюбны? Они не выглядят так совсем. Они опасны! Взгляните! То есть, п'гостите, но п'госто пове'гьте мне! Нам лущ-ше ве'гнуться к остальным студентам, пока не стало поздно. Вот только пока Даниэль говорил, поздно всё-таки стало. Фестралы окружали ребят со всех сторон, путь к отступлению был один – трансгрессия, но, насколько французу было известно, на территории Хогвартса она невозможна. Де Фуа машинально коснулся ладонью эфеса шпаги – он так и не успел сменить костюм после Маскарада, но быстро опомнился и вытащил из внутреннего кармана волшебную палочку. Тут ещё небо стремительно темнело и поднимался сильный ветер – наверное, будет дождь, или того хуже – буря какая-нибудь. Ближайший к девушке фестрал резко оттолкнулся от земли копытами – лошадь встала на дыбы. Даниэль только и успел, что схватить англичанку за плечо левой рукой, и резко сдёрнуть с места, притягивая к себе.
Aisling Sheridan: - О, - печальным эхом откликнулась Шеридан, сочувственно глядя на гостя, - о, это ужасно. Мне... очень жаль. Очень хотелось сказать что-то вроде "у меня тоже кто-то умер", чтобы поддержать и показать, что собеседник не одинок в своей печали, однако у Шеридан как назло никто никогда не умирал. Даже назойливые и весьма пожилые троюродные тетушки по отцовской линии не считали необходимым избавить мир от своего присутствия; более того - даже смерть любимого кота от Эшлинг долгое время скрывали, рассказывая, что Флаффи пришлось отдать другой семье, потому что у бабушки вдруг началась внезапная, но совершенно непреодолимая аллергия на его шерсть. В общем, все, что могла делать Шеридан - это вот так сочувственно глядеть на француза, приписывая некоторую взволнованность иностранного гостя печальным воспоминаниям. Счастливая Эшлинг и не замечала, что фестралы, ведомые какими-то определенно недобрыми намерениями, медленно брали молодых людей в кольцо, и на людей глядели с несвойственным для фестралов каким-то явно гастрономическим интересом. Шеридан была избавлена от созерцания этой картины, и потому пребывала в счастливом неведении: на вопрос гостя об ее имени хаффлпаффка с готовностью протянула руку для знакомства. - О, я Эшлинг. Эшлинг Шери... И уж конечно для хаффлпаффки стал неожиданностью внезапный жест иностранца, резким движением притянувшего девушку к себе: от неожиданности Эшлинг прянула назад, пытаясь отстраниться и высвободить плечо из захвата. Кусты за спиной девушки всколыхнулись, словно бы от порыва сильного ветра, и Шеридан удивленно обернулась на звук, но ничего подозрительного не увидела, и недоуменно обернулась к французу. - Вы... чего? Из сбивчивой речи гостя хаффлпаффка смутно поняла, что он вроде бы напуган поведением фестралов, однако всерьез Шеридан предупреждение иностранца не приняла: по рассказам и картинкам она примерно представляла себе, насколько пугающе выглядят эти странные существа, а животные подобного вида очень легко заподозрить в недружелюбности, даже если на деле они и мухи не обидят. Люди вообще склонны опасаться всего, что отличается от их общепринятых понятий о красоте и миловидности - сколько магических животных (да и их собственных коллег) пострадало из-за этого странного свойства человеческого ума. Однако испуг француза был заразителен: Шеридан обвела настороженным взглядом поляну, но так и не увидела ничего подозрительного. - Я уверяю вас, они безобидны, - вновь повторила Эшлинг и успокаивающе похлопала иностранца по руке, одновременно отстраняясь, - они каждый год возят нас в школу и ничего не случалось. Они просто... странно выглядят. А меж тем задача "вернуться к остальным студентам" становилась все более затруднительной: и француз, и Эшлинг безбожно отстали от собственных сверстников, так что голоса тех уже давно затихли вдали и невозможно было определить, куда они направились.
Daniel de Foix: К счастью, Даниэль успел вовремя – копыта фестрала обрушились как раз на то место, где мгновение назад ещё стояла девушка, а ведь она даже испугаться толком не успела. И пока Эшлинг уверяла француза в том, что крылатые лошади просто странные и совершенно безобидные, он уже взмахнул волшебной палочкой, выставляя невидимую преграду между ними и “дружелюбными” существами. Фестрал рванулся к девушке, ткнулся лошадиной мордой в щит, снова забил мощными копытами по траве. - Non! Они опасны, écoute-moi! Парень даже не собирался никуда отпускать Эшлинг от себя, несмотря на то, что та явно пыталась высвободиться и отстраниться. Напротив, де Фуа ещё крепче стиснул её плечо свободной рукой, в то время как во второй держал палочку наготове. Да она что, смеётся над ним что ли?! Тогда это очень, очень не подходящее время для розыгрышей. Безобидные! Ну, конечно! Огромные лошадиные скелеты, обтянутые чёрной кожей, с перепончатыми крыльями, почти что драконьими мордами и светящимися белыми глазами без зрачков, готовые наброситься на тебя в любое мгновение. Просто умилительные создания! Прелесть, что такое, эти ваши фестралы! Шквальный ветер собирал тёмные тучи над Запретным Лесом, со всех сторон надвигалась непроглядная тьма, но Даниэль был уже готов поверить в то, что это именно крылатые лошади принесли с собой темноту, а следом за ней, наверняка, ещё что-то более ужасное. Он вообще моментально растерял куда-то все слова, позабыл английский, позабыл свои страхи пред близкими контактами с девушками, вообще всё позабыл – осталось только это жуткое чувство безысходности, обреченности, предопределенности. Смерть уже здесь, она дышит в лицо, или, может быть, в спину, в затылок – она не выбирает, не спрашивает, просто приходит и берёт своё. Это не объяснить, но не почувствовать – невозможно. Это холод, страх и тьма, которая успевает прокрасться прямо в душу, а после остаётся там насовсем, уже не выберешься. - Эшлинг, не шутите с этим! Эти тва'ги явно соб'гались нами поужинать, а это глупая, ошшень глупая сме'гть! Резко обернувшись, Даниэль вновь вскинул палочку – ещё одни щитовые чары, на этот раз, за своей собственной спиной. Он даже не успел понять, когда тучи смогли очутиться так низко, закрыв собою небо. Просто следом запрокинул голову – и увидел эти светящиеся глазницы скелетообразного существа. Широко расправив крылья, один из фестралов парил над деревьями, стремительно спускаясь прямо на головы ребят. Де Фуа понял вдруг, что просто защищаться – глупо – надо нападать, иначе им отсюда точно не выбраться. Он только инстинктивно прикрыл голову руками – не себе, Эшлинг, словно это могло спасти от разъяренной лошади. - Allez au diable! Не боюсь. Не смейте! – Ментальный щит, огромным усилием воли, потому что паника и проклятые образы из подсознания убьют его раньше любых фестралов. Но от того, что внутри – не защититься, не спрятаться. Здесь так темно – вот бы немного света... Глупее глупой смерти могут быть только глупые попытки спастись. Надо же – света захотелось. Взмахни своей палочкой, чёрт бы тебя побрал, самонадеянный француз! Патронус – не важно, потом посмеёшься. Серебристый конь срывается ввысь светящейся стрелой, несётся навстречу другому коню – только тёмному, крылатому. Почти красиво – только до дрожи страшно. Тьма и Свет. Эшлинг... хорошо, что не видит.
Aisling Sheridan: Вот тут даже Эшлинг Шеридан поняла, что что-то неладно: взявшийся из ниоткуда ветер трепал кусты, а на земле оставались более чем явственные следы копыт, и по всему выходило, что невидимые потусторонние лошади сейчас окружают студентов со всех сторон. Рядом брызнула в стороны земля, словно бы взрытая ударом копыта, и Эшлинг, осознав наконец, что вокруг творится нечто нехорошее, смертельно испугалась этого понимания. Она больше не пыталась высвободиться из рук француза - наоборот, крепко вцепилась в предплечье молодого человека, то испуганно оглядываясь по сторонам то заглядывая в лицо французу в попытке понять, что происходит - в какую сторону он смотрит и что за эмоции испытывает? - Что там? Что происходит? Что они делают? - допытывалась Шеридан, от страха не замечая, что все крепче впивается ногтями в руку молодого человека и наверняка делает ему больно. - С какой... с какой они стороны? Дрожащей рукой она все-таки вытащила из кармана палочку - но стоило признать, что толку от нее сейчас было мало, ибо Шеридан не знала не только что колдовать, но даже не предполагала, в каком направлении. К тому же патронуса, так легко получившегося у гостя, Эшлинг сейчас вряд ли смогла бы вызвать: ей стоило усилий сосредоточиться даже в обычной ситуации, а сейчас и подавно в голову не лезло ничего хорошего и светлого, из чего можно было бы создать защитника. Вот сейчас-то и вспомнились все страшные байки о Запретном Лесе, ходящие по школе: про безвременно сгинувших нерадивых учеников, которые посчитали возможным отправиться в одиночку в чащу, про ужасных созданий, которыми эта чаща кишит, про растения-убийц и инферналов, коими стали те самые нерадивые ученики... Странно, но фестралы в этих историях не фигурировали. Что ж, если Эшлинг спасется - сама сможет придумать новую байку, да такую, что после ее прослушивания все будут бояться спать без света. Точно! Эшлинг и сама не знала, зачем это делает, но патронуса она вызвать не могла бы, и не знала, с какой стороны защищаться, а в голову вдруг пришла странная, почти детская мысль о том, что все темные твари боятся света - и она вскинула палочку над головой, выкрикивая: - Lumos maxima! - в надежде этим нехитрым трюком отпугнуть мрачных созданий. Мрачные создания не обратились в бегство, но попятились от яркой вспышки - скорее от неожиданности, впрочем, чем от страха. Яркий свет им действительно не нравился: привыкшие к полутьме фестралы в таких условиях видели плохо, но это неудобство только сильнее раздражало потусторонних существ. И поэтому едва оправившись от неожиданности ближайшая же лошадь, кажется, решила покончить со всем одним ударом, совершая бросок в сторону учеников - удар крылом, и Эшлинг даже не поняла, что же сбило их с ног, только палочку она уронила и сама повалилась на землю, пребольно ударяясь плечом. Впрочем, свет не угас, а потому едва приподнявшись, Шеридан, пребывающая теперь уже в почти панике, чуть ли не на четвереньках бросилась поднимать ее, не замечая, как над ней нависает тень от крыльев еще одного фестрала. - Бегите! - зачем-то кричала Эшлинг. - Надо бежать от них!
Daniel de Foix: Конечно, Даниэль де Фуа дураком не был, будучи завсегдатаем дуэлей и поединков, прекрасно владел боевой и защитной магией – местами даже той, что выходила за рамки образовательной программы Академии Шармбатон. В противном случае, его просто не было бы здесь и сейчас – ибо в Британию приехали лучшие из лучших. Но ведь одно дело знать, и совсем другое – в момент опасности суметь сориентироваться и применить всё это в реальной жизни. И привык он как-то больше противостоять людям, а не разного рода тварям... От людей, по крайней мере, знаешь, чего ожидать, можешь просчитывать их и свои шаги, от фестралов же ожидаешь только самого худшего, всё больше поддаваясь паническому страху. Француз даже не замечал, что Эшлинг не слабо так стискивает его руку, он и сам только сильнее прижимал её к себе, скорее инстинктивно, нежели намеренно. Он и на вопросы девушки поначалу не отзывался, лихорадочно соображая, как бы зря не потерять драгоценные мгновения. Патронус Даниэля, которого француз столь долго учился незамедлительно вызывать в рамках подготовки к Турниру, яркой вспышкой сверкнул над головами ребят. Серебряный конь вихрем взметнулся в небо, сбивая с пути крылатого коня из Запретного Леса. Лошади столкнулись в безмолвной схватке, это жуткое противостояние Тьмы и Света действительно заставило де Фуа какие-то мгновения оцепенело стоять, запрокинув голову вверх, и смотреть-смотреть... выпад палочкой в сторону – и Патронус уже отгоняет взбесившегося фестрала прочь, выше, к чаще. А потом француза внезапно ослепил свет, яркий – прямо перед глазами. Он крепко зажмурился и опустил палочку, теряя из вида собственного Заступника. Даниэль слышал голос Эшлинг, слышал, как она произнесла заклинание, но совсем не ожидал колдовства против фестралов от той, которая их не видела. - Lumiere? Фест'галы боятся света? Они со всех сто'гон! Везде и све'гху! – Выдохнув, парень вновь открыл слезящиеся от яркого света глаза и с ужасом увидел, что один из крылатых коней, преодолев его щит, навис прямо над Эшлинг, но та его, разумеется, не замечала. - Non! – Только и успел крикнуть француз, собираясь восстановить щит – но фестрал оказался быстрее. Девушку ударил крылом, а самого Даниэля сбил с ног мощными копытами. Удар пришёлся прямо в грудь, палочку де Фуа не выронил, но, падая спиной на сухие листья и ветки, в какой-то момент почувствовал, что задыхается от накатившего вдруг ужаса – близкого, невыразимо близкого страха смерти. Смерть смотрела на него сверху вниз – огромными светящимися глазницами без зрачков... и больно, черт побери! - Поздно бежать. Некуда. Надо п'гогнать! Надо д'гаться! Француз перекатился на бок, и только сейчас увидел новую угрозу над своей нечаянной спутницей – незримую для неё... Он взмахнул палочкой, выставляя очередной щит над ними, но был совсем не уверен в том, что это сработает. И в тот момент, когда ладонь Эшлинг коснулась её светящейся палочки, Даниэль приподнялся и одним рывком бросился к девушке, вновь роняя бедняжку на землю, и закрывая сверху своим телом. Её страх мешался с собственным в спутанном сознании, и было уже не разобрать – где своё, а где чужое... Пожалуйста. Господи, пожалуйста! Пускай отступит Тьма. Лошадь лишь едва задела парня копытами по спине – когда тот обернулся через плечо, он увидел, как вернувшийся Патронус заслонил обоих ребят от фестралов, бросившись наперерез самому близкому. Пускай. Отступит. Тьма. - Ты только не бойся. – Зачем-то мягко сказал он Эшлинг на чистом английском, внезапно для самого себя перескакивая на “ты” со своего обычного вежливого “вы”.
Aisling Sheridan: Вообще-то для человека, фестралов не видящего, со стороны все происходящее выглядело если не комично, то во всяком случае довольно странно: двое молодых людей затарвленно оглядывались, совершали странные действия и совершенно неожиданные броски; падали буквально на ровном месте, что-то кричали и кидались заклинаниями без какой-либо видимой причины - в общем вели себя то ли как буйно помешанные, а то ли перепившие мандрагоры. Если бы не угроза для жизни, недвусмысленно нависшая над молодыми людьми, Эшлинг, вечно привыкшая оценивать себя со стороны, непременно представила бы себе эту картину и или смутилась бы, или посмеялась, но сейчас, к сожалению, Шеридан не находила в происходящем ровным счетом ничего забавного. Даже привычные стыд и смущение хаффлпаффка растеряла, а потому лежала на земле, будто бы и позабыв о белом бальном платье, и даже не пыталась скинуть с себя придавившего ее к земле француза. На самом деле ей сейчас больше всего хотелось то ли вжаться в землю, а то ли спрятаться под иностранцем; сделать вид, что ее тут нет, и переждать так, пока фестралы не оставят их в покое. Шеридан не только никогда не видела смерти - она даже не соприкасалась с ней; для девушки "смерть" была неким отвлеченным понятием, существующим где-то в мире, но далеко; чем-то, что происходит с другими, но никогда не случится с тобой. И сейчас, когда невидимая, но такая осязаемая смерть буквально нависала над Эшлинг, хаффлпаффка испытывала почти животный ужас - боязнь небытия, страх перед концом всего накрыл ее с головой, спутывая мысли и превращая в беспомощный, дрожащий о испуга комок. Она знала, что надо что-то сделать, но не имела на это сил - исступленные попытки вызвать патронуса рождали только жиденькое облачко серебряного дыма, потому что Шеридан никак не могла сфокусироваться на положительных эмоциях, вновь и вновь впадая в панику, и это приводило ее в панику еще большую. Эшлинг разрывалась между желанием закричать в голос или заплакать навзрыд, желаниям попытаться зарыться в землю или вжаться в грудь француза, зажмуриться и лежать так неподвижно, пока все не закончится - и она закричала бы, но именно в этот момент над ухом Шеридан прозвучали слова иностранца, которые тот внезапно произнес без малейшего акцента. Эшлинг встрепенулась и удивленно повернулась к юноше - четыре слова подействовали, как заклинание: страх не ушел, но отступил, возвращая Шеридан возможность связно мыслить, и голос ее не дрожал, когда она так же четко ответила французу: - Я не буду. И зачем-то добавила: - Правда! Отец говорил ей, что она храбрая девочка, потому что безропотно идет на процедуры к целителям. Бабушка говорила, что она храбрая девочка, потому что всегда признается, что это она разбила чашку. Фэй говорила, что она смелая, потому что залезла на дерево за заброшенным туда слизеринцами учебником - правда, снимал ее оттуда потом Бенджи на метле... Раз все думают, что она храбрая, она не может подвести их. Отец, бабушка, Фей, Бенджи и еще многие, многие люди сложились в одно большое, светлое воспоминания - они словно бы окружали Шеридан, подбадривая и поддерживая, и оттого рука с палочкой уже не дрожала, когда Эшлинг выкрикнула: - Expecto Patronum! Серебристая ласка проворно шмыгнула к фестралам, а в следующее мгновение кони попятились, недовольно хлопая крыльями, словно бы защитник Шеридан кусал их за ноги. Пару мгновений Эшлинг, не видевшая лошадей, просто восторженно наблюдала за тем, как вьется по земле серебристая змейка, а потом опомнилась и схватила француза за руку, которой тот опирался о землю, сжимая егл ладонь тонкими пальцами. - Бежим, - вновь попросила она, - они же справятся сами, да? Без нас?
Daniel de Foix: тревожно так Так всегда и бывает – ты можешь сколько угодно бояться, с головой погружаясь в эту пропасть паники и ужаса, но стоит рядом с тобой появиться человеку, который боится ещё больше, чем ты – как собственные страхи отступают. Не то, чтобы совсем, но вдруг появляется необъяснимое чувство ответственности за эту юную хрупкую девушку, которая на самом-то деле ведёт себя храбро для таких, как она! В конце концов, де Фуа, ты взрослый парень, ты на Турнир приехал, чёрт бы тебя побрал! Какой тебе Турнир, если ты с кучкой фестралов не можешь справиться?! Стыдно должно быть, стыдно! Рядом с тобой девчонка, и та не бояться обещает! На место страха пришла вдруг злость на самого себя, и эта уверенность в том, что надо обязательно, во что бы то ни стало вытащить отсюда эту девочку, и только после этого можно будет думать о смерти, сколько влезет. Только после этого – и уж точно не раньше! Хотел приключений – пожалуйста, получай. Вот тебе приключения, опасности, вот тебе очередная возможность испытать себя. Для этого вовсе не обязательно дожидаться, пока Кубок Огня выберет тебя чемпионом. Дерзай, сын Роже де Фуа! Предки твои и не в таких боях выживали. Будь же ты мужчиной, а не сборищем переживаний, тысяча чертей! - C'est très bien, Aisling. – Тихо, и улыбнулся даже, глядя как с кончика волшебной палочки Эшлинг срывается небольшое, но яркое серебристое существо. Даниэль даже не успел разобрать – кто это, что за животное, только откинувшись на бок, заворожено наблюдал за тем, как уже два Патронуса защищают их от разбушевавшихся фестралов. Они словно заключили между собой негласный договор – большой конь де Фуа и маленький, но проворный зверёк девушки, и действовали как-то очень слаженно, словно всю жизнь на пару отгоняли от своих хозяев всякую нечисть. Вот теперь даже жаль, что она видит один лишь Свет... Наконец, Даниэль опомнился – тогда в его руке оказалась девичья ладонь. Он одним рывком поднялся на ноги, сдержав стон – в груди что-то нестерпимо болело (ребро что ли сломано – нелепая мысль), а потом также быстро поднял с земли Эшлинг, что оказалось очень легко. Такую и поднять легко, и на руки, и защитить, оберегать хочется... Не выпуская руки девушки из своей ладони, француз отступил на несколько шагов назад – к деревьям, туда, где только что пронёсся один из Патронусов – там больше не таились огромные крылатые тени. - Je ne sais pas. – Он и вправду не знал, насколько долго можно оставить Заступников без присмотра против всех этих фестралов, и тем более понятия не имел о том, где здесь что, и куда бежать. Запретный Лес казался поистине бескрайним, а тут ещё тьма такая, того гляди буря разыграется. Но выбора, кажется, у них всё равно не было. – Но мы долш-шны поп'гобовать. Ты... – Разумеется. Она должна попробовать сбежать отсюда. А он – не раньше, чем убедится, что Эшлинг смогла оказаться достаточно далеко отсюда. – Беги! Даниэль с каким-то необъяснимым сожалением разжал ладонь, отпуская девушку и слегка подталкивая её туда, где путь был уже свободен. – Я найду тебя, обещаю! Найду, догоню, ще'гез минуту, давай! – Взмахнул палочкой, создавая щитовую сферу вокруг неё. Надо бы отправить с ней Патронуса, да вот только без него здесь будет сложно. А что ещё – огонь? Да он же спалит половину Леса к дементорам... ну, нет, на сегодня смерть отменяется!
Aisling Sheridan: - Нет! - Шеридан внезапно испуганно перехватила руку француза, вновь вцепляясь пальцами в его предплечье. - Нет-нет-нет! Я не пойду! Идем со мной... пожалуйста! И удивительно, но в этот момент Эшлинг Шеридан, девушка, которая боялась поднять руку на уроке Трансфигурации, опасаясь сурового взгляда профессора МакГонагалл - так вот, эта девушка в данный момент испугалась отнюдь не за свою жизнь. Внезапно Эшлинг выяснила, что - вот забавная штука - есть вещи, которых боишься сильнее смерти: в смерть, ко всему прочему, до последнего вздоха как-то даже до конца не веришь, а вот страх всю жизнь провести снедаемой мыслью о том, что она оставила пытавшегося спасти ее юношу на растерзание фестралам оказался вполне четким и удивительно сильным. Надо сказать, что с самого детства Эшлинг более всего боялась неопределенности: ее пугал не сам бугимен, но отсутствие у него формы; ей куда спокойнее было бы увидеть лицо своего страха, каким бы пугающим оно ни оказалось, чем теряться в догадках о том, как он должен выглядеть. Так вот Шеридан хотела остаться здесь только для того, чтобы видеть, что произойдет дальше: даже если французу - даже если им обоим - суждено погибнуть, то пускай это произойдет у нее на глазах. И если ее усилия и ее слабая помощь окажутся недостаточными - лучше уж так, чем спасаться бегством. - Пожалуйста, - Эшлинг уже чуть не плакала, заглядывая в лицо французу, - а если нет, то я... я останусь. Я помогу! Однако же пока она не помогала, но усугубляла: фестралы явно не оценили трогательности момента, и не собирались ждать, когда ученики выяснят между собой, кому стоит бежать, а кому остаться. Тень обрушилась на них сверху: Эшлинг защитила созданная французом сфера, а вот самому гостю повезло меньше. Зубы у фестралов оказались не по-лошадиному острыми и частыми - Даниэль, кажется, прочувствовал каждый, когда челюсти лошади сомкнулись на его плече. Шеридан коротко взвизгнула и прянула в сторону - она не видела, что произошло, однако по кровавому пятну, расползающемуся по рубашке, и неестественно приподнятому плечу иностранца, хаффлпаффка без труда угадала произошедшее и в следующее же мгновение с неожиданным ожесточением обрушилась на фестрала: - Прочь! Прочь! Отпусти его, тварь! Relashio! Relashio! Убирайся! Сноп искр только чудом не задел лицо француза: Эшлинг, естественно, кидалась заклинаниями наугад, однако фестрал выпустил жертву и попятился, раздраженно мотая головой и хлопая крыльями - сноп искр обжег ему морду - а в следующий момент на него набросился подоспевший патронус де Фуа. - О, Мерлин... О, Мерлин, - причитала Шеридан, боевой пыл которой моментально остыл, - больно, да? Надо... перевязать надо. О, Мерлин...
Daniel de Foix: Ох, уж эти женщины! Как любят они делать глупости! Как умудряются они делать их с таким видом, что всякая глупость кажется даже очаровательной?! И откуда только берётся в них это неистребимое желание помогать ближнему своему, вместо того, чтобы спасать свою жизнь?! Даниэль де Фуа не знал ответа ни на один из этих вопросов. Зато он видел перед собой до смерти испуганную девушку, которая оказалась весьма упрямой особой. И не столько видел даже, сколько чувствовал – эмпат всё-таки. Но одновременно со страхом он ощущал в ней и нечто другое – решительность, упорство, какую-то внутреннюю силу, которую Эшлинг едва ли сама осознаёт в себе. Не одобрял, но восхитился. Испытывал целый ворох эмоций – безмолвно благодарил, волновался, злился, впадал в отчаяние, любовался... И не вздрагивал больше от её прикосновений, качал головой, накрывая её тонкие пальцы своей широкой ладонью. - Non!! Беги! П'гошу! Я должен п'госто знать, шьто они тьебя не настигнут снова! Мало в'гемени спо'гить, Эшлинг! – Заглядывал в глаза, просил, так и не успел вовремя обернуться. Даниэль вскрикнул от острой боли в левом плече, пошатнулся, едва устоял на ногах. Перед глазами всё поплыло, он, казалось, совсем перестал что-либо видеть в этой тьме, даже спасительное сияние Патронусов. Но от боли ведь не умирают, если болит – жив! Де Фуа сцепил зубы, чтобы не кричать снова, дёрнулся в сторону, всё ещё не осознавая, что произошло. Рядом раздался крик девушки, лицо словно опалил какой-то неведомый жар, а после плечо Даниэля отпустили. Парень не выдержал – сквозь стиснутые зубы громко выругался по-французски так, как не пристало ругаться потомку графов де Фуа в приличном обществе, да ещё и при девушке. Он от всей души надеялся, что вышеупомянутая девушка не знает французского языка, или, по крайней мере, не знает на нём подобных ругательств. Тьма перед глазами будто отступила – совсем рядом пронёсся серебристый конь, Даниэль в ярости обернулся, и прямо с разворота швырнул в ранившего его фестрала невербальный Петрификус. Заклятие угодило в одно из крыльев – не в силах больше взлететь, лошадь уносилась прочь по земле, преследуемая Патронусом. - Diable! Будь ты п'гоклят! Наконец, француз вновь обратил всё своё внимание на Эшлинг, которую теперь, кажется, вид его крови – боже, крови?!- пугал ещё больше, чем разъяренные крылатые кони. - Больно? Oh, non, mademoiselle! Пустяк, ца'гапина! – Весело воскликнул Даниэль, широко улыбаясь и едва не падая от слабости во всём теле и нестерпимой боли в плече. Он вдруг понял, что если задержится здесь ещё на минуту, то не сможет выбраться уже наверняка. Так ладно бы выбраться – не сможет защитить девушку, а этого допускать было никак нельзя. Не пристало, конечно, доблестным шевалье бежать с поля боя, но иногда приходится выбирать между гордостью и жизнью. Француз выбрал жизнь, а то и две – если повезёт. – Бежим! В последний раз оглянувшись на фестралов и Патронусов, Даниэль сунул волшебную палочку за пояс (переложить в левую руку не получалось – та отчего-то вообще отказывалась слушаться), и правой рукой обхватил ладонь Эшлинг, потянул её за собой. На этот раз девушке не надо было повторять дважды. - Поп'госи своего Защитника указывать путь! – Де Фуа понятия не имел, куда нужно бежать, поэтому просто сорвался в ту сторону, где не было крылатых коней. Он чувствовал, как одежда всё более пропитывается кровью, но старался не думать об этом. Наверное, Сидвилль в таких случаях читал бы молитвы... Тучи, гонимые шквальным ветром над головами ребят, наконец, щедро обрушили дождь на сухую холодную землю. Болело, кажется, всё тело, француз тяжело дышал, но не останавливался, всё дальше увлекая Эшлинг за собой – прочь от проклятого места.
Aisling Sheridan: В теорию "пустяк, царапина" верилось не очень, но Шеридан уже поняла, что спорить не стоит просто потому, что некогда. К тому же отчаянный иностранец все же решил, что благоразумие - лучшая часть мужества, а оттого в критической ситуации можно бы и отступить, а Эшлинг боялась спугнуть этот проблеск здравомыслия, и потому просто молча бросилась бежать вслед за французом. Она понятия не имела, кстати, как защитника просят указывать путь, а потому просто крикнула ласке так, как просила бы о помощи человека: - Выведи... выведи отсюда! Сперва Шеридан показалось, что это не возымело действия - естественно, вряд ли магическое существо стало бы откликаться на сформулированные вот так просьбы - но через мгновение мимо девушки прошмыгнуло что-то юркое и серебристое. Ласка встала столбиком, словно бы с сомнением оглядывая учеников, а потом уверенно бросилась вперед, указывая путь. Дождь окатил Эшлинг холодным душем, однако от его прохладных струй внезапно стало легче: холод притуплял боль, и не так болели полученные ушибы. Правда земля моментально раскисла: скользя в грязи, то и дело утопая в ней едва не по щиколотку, Шеридан отчаянно пыталась удержать равновесие и не отстать от проворного патронуса и быстрого француза. Погони не было слышно: кажется, ученики все же смогли оторваться от преследования, а лес меж тем расступался - защитник уверенно выводил их к окрестностям Хогвартса, и Эшлинг позволила себе сбавить темп, дабы перевести дыхание. - По... подожди. - она потянула француза за руку, прося остановиться, и согнулась, тяжело дыша. Кровь бешено стучала в голове, а легкие, кажется, превратились в раскаленную печку: Шеридан никогда не отличалась особой физической подготовкой. Дождевая вода стекала по волосам и заливала глаза; Эшлинг откинула со лба мокрые пряди и внезапно заприметила чуть поодаль нечто похожее на укрытие: каменистый холм резко обрывался, будто бы стесанный, и выступающие корни деревьев, переплетаясь, образовывали подобие навеса, под которым можно было бы укрыться от дождя. - Смотри! Идем туда! - и, не дожидаясь согласия, Шеридан потянула француза за собой к импровизированному гроту. Замершая на месте ласка проводила хозяйку взглядом и рассыпалась снопом серебряных искр. В гроте было сыро, но хотя бы не заливало сверху; струи дождя стекали по корням, срывались с камней крупные капли, и вода собиралась в лужи у подножия холма. Дождь лил плотной стеной и очертания деревьев на расстоянии двадцати футов уже начинали теряться. - Надо все-таки что-то сделать с плечом, - проговорила Эшлинг, болезненно хмурясь при взгляде на "пустячную царапину" иностранца. И вдруг испуганно огляделась. - Их же... нет поблизости?
Daniel de Foix: Говорят, от смерти не убежишь. Двое счастливчиков только что доказали обратное. Наверное, Даниэль запомнит это на всю жизнь – стремительный бег по тёмному лесу за ярким серебристым светом, бег от самой смерти. А дождь и вправду приносил облегчение – француз был благодарен небу за этот неожиданный подарок. Пускай ветер, пускай грязь и сырость, зато прекрасная возможность выбраться из этой липкой паутины страха, безнадёжности, ярости и боли. Холодные капли словно смывали весь этот эмоциональный кокон, как смывали кровь с израненного плеча. Сейчас, как никогда прежде, Даниэль ощущал себя живым. Только теперь, оставив за спиной дыхание смерти, позволив ей оставить след не только в душе, но и на теле, он почувствовал, как ценно каждое мгновение жизни. А рядом была эта девушка – юная и храбрая, которую он всё-таки сумел вытащить оттуда... Де Фуа послушно остановился по просьбе Эшлинг, у парня отчего-то чертовски кружилась голова, он всё также тяжело дышал, и только теперь заметил, что чаща перед ними заметно расступилась, а за холмом уже виднеется замок Хогвартс. Огромный и величественный, но будто призрачный – так ему сейчас казалось, когда француз видел его за пеленой дождя. Призрачные лошади, призрачный замок, но всё это меньше всего походило на сон или мираж. По крайней мере, плечо и рёбра болели наяву. Эшлинг указала Даниэлю на грот, так удачно встретившийся им на пути, и ребята быстро укрылись под навесом. - Англия - ст'гана дождей... – Негромко проговорил француз так беспечно, словно после только что пережитого разговоры о погоде были в порядке вещей. Вот и получил в первый же день подтверждение слухов о вечной английской сырости. Но это хорошо... теперь всё хорошо. Выпустив из своей руки ладонь Эшлинг, наконец, он машинально коснулся плеча – здорового, удивился даже, что перевязь со шпагой всё ещё на месте. А после сунул руку в карман брюк и... – Diable! – заметно огорчился, не обнаружив там любимого портсигара. Наверняка выпал где-то в лесу, в схватке или на бегу. Чертовски хотелось закурить... – Оча'говательный у вас тут лес, в Англии. – Горько усмехнувшись произнёс Даниэль, всё-таки глянув на рану. Его и без того хрипловатый голос сейчас казался ещё более низким и словно простуженным. Да что тут сделаешь – надо добраться до замка, а там найти Лали или Констанс, они помогут. Тем более что Карре весной уже доводилось залечивать его боевые раны. Но как же больно, Мерлин Великий! Крепкие зубы у этих лошадок. Терпи, де Фуа, ты же воин, в конце концов! - Non, они далеко. – Француз поспешил успокоить Эшлинг. Он знал, что фестралов нет поблизости, но не потому что не видел их – скорее, не ощущал. А эмпатия его ещё никогда не подводила. И чего они так взбесились, эти вестники смерти... – А плещ-що... не беспокойся, это п'гавда е'гунда, бывало и похуже. Прислонившись спиной к каменистой стене грота, Даниэль откинул со лба мокрую чёлку и взглянул на девушку. Он улыбнулся ей, в голове по-прежнему был какой-то туман, но на душе вдруг стало светло и ясно. Будто миг просветления. Свет... он чувствовал в ней свет, как видел свет её растаявшего Заступника, выведшего их из Тьмы. – Ты молодец. Смелая. – Проговорил француз, протягивая руку и вытаскивая какой-то листик из волос девушки. – Всё в по'гядке с тобой, Эшлинг? Ты не 'ганена? Ты меня здо'гово напугала, когда отказалась бежать оттуда. – Хотелось прикрыть глаза и просто слушать дождь, это приключение отняло, кажется, все силы, но Даниэль уже чувствовал, насколько важным было то, что произошло сейчас с ним и этой теперь совсем не чужой девушкой. - Хо'гошо, щ-щто ты их не видишь. C'est très bien... Не сейчас отдаваться переживаниям. Только не сейчас. Осознание придёт, но позже.
Aisling Sheridan: - Не очень, - без улыбки честно призналась Шеридан в ответ на комплимент француза о ее смелости и подошла к нему, чтобы осмотреть рану. В груди нарастало какое-то странное щекочущее чувство, сродни тому, что испытываешь, когда уходишь на метле в стремительное пике - или когда внезапно земля уходит из-под ног и ты, будто бы замерев на мгновение в воздухе, в следующую секунду летишь вниз. Эшлинг никак не могла понять, что это и откуда: все время, пока она осматривала плечо француза, пока пыталась припомнить хоть какое-нибудь простенькое лечебное заклинание и пока доставала палочку Шеридан старалась понять, откуда взялось это странное ощущение и что оно могло бы означать. Haemostatio сработало только со второго раза: в любое другое время это заставило бы Эшлинг покраснеть до состояния свекольного отвара (какой ужас, так опозориться перед французским гостем!), однако сейчас поглощенная внутренними ощущениями Шеридан не придала такой мелочи никакого значения. Подумав, она добавила Calidus Aura - нечего им было мерзнуть в промокшей одежде, и без того день не задался. Правда, высушив вещи учеников заклинание не вернуло им опрятности: платье Шеридан даже сухое выглядело так, будто хаффлпаффка старательно вымыла им пол в холле школы, и только потом надела. - Вот так, - негромко прокомментировала Эшлинг, опуская палочку и все так же сосредоточенно хмурясь, - вот. Непонятное чувство все нарастало, будто падение Шеридан ускорялось, а в следующий момент плечи Эшлинг вздрогнули, лицо исказилось, девушка громко всхлипнула - раз, другой - и медленно осела на землю, рыдая. Пережитые страх и стресс искали выхода, и наконец вылились в рыдания, от которых сотрясалась сейчас Эшлинг. Вот вам и вся смелость хаффлпаффки: кажется, тогда девушка просто не успела осознать всей нависшей над ними опасности, зато теперь, когда все уже осталось позади, к Шеридан вдруг пришло понимание того, как близка была смерть. Ей бы смеяться да радоваться - но вместо того Эшлинг сидела на холодной земле, обхватив колени, и плакала так, будто фестралы и правда кого-то убили. - Про... сти, - извинилась хаффлпаффка то ли за свои слезы, а то ли за поведение во время нападения фестралов, и снова уткнулась лбом в колени.
Daniel de Foix: Эшлинг всё-таки не смогла позабыть о плече француза – тот невольно улыбнулся, когда девушка сумела остановить кровь, щедро сочившуюся из раны. Теперь хоть сознание не потеряет. Вот и одежда сухая – тепло... Свет и тепло – вот что такое эта девушка. - О, не стоило беспокоиться. Merci bien. Парень смотрел на англичанку с благодарностью, он хотел было продолжить свои расспросы насчёт её самочувствия и состояния, а несколькими мгновениями спустя почувствовал себя полным дураком. Эмпату расспрашивать? Вздор. Де Фуа с ужасом понимал, что грань между спокойствием и истерикой, на которой балансирует теперь девушка, слишком тонка и непрочна. И, право слово, лучше уж дать выход эмоциям, не своим, так её... Другое дело, что Даниэль совершенно не умел вести себя с девушками. И, что ещё ужаснее, он совершенно не умел обращаться с рыдающими девушками. Утешать и успокаивать, подбирать нужные слова – всему этому его не учили, однако, не редко представлялся случай попрактиковаться в подобных умениях. Это не удивительно, когда рядом с тобой росла Жаклин де Фуа – очаровательная маленькая принцесса, которая так часто плакала на плече у своего брата. Но одно дело – сестрёнка, она же своя, совсем своя – её так просто обнять, прижать к груди, погладить по волосам, вытереть слёзы с раскрасневшихся щёк. И совсем другое – девушка, которую ты первый раз в жизни видишь, пускай даже вместе с ней только что чудом избежал смерти. Нельзя же с ней вот так запросто... Француз смотрел, как Эшлинг опускается на землю, обхватывая руками колени, как плечи её сотрясаются от рыданий, и к горлу его моментально подкатил комок из невысказанного, невыплаканного. Этот клубок собственных эмоций – сплетенных и спутанных, стремился выплеснуться хоть куда-нибудь. Он чувствовал её, чувствовал и не мог ничего сказать, потому что, как ты не сопротивляйся, оно было правильным. Он снова терялся и не мог понять, где были её эмоции, а где его собственные – его просто накрыло разом, этой волной – всё позади, позади... но как страшно – там, на краю. Только бы унять дрожь в собственных руках, только бы пережить. Нельзя с ней так, да? Даниэль отстранился от камня, опустился на колени рядом с девушкой. Какие-то долгие секунды просто смотрел на неё, будто не решаясь ещё приблизиться. А после протянул руку, провёл ладонью по спутанным волосам, обнял дрожащие плечи Эшлинг, притягивая её к себе. Как там, в чаще, когда укрывал от фестралов – только на этот раз мягко, бережно. Сердце стучало в груди, и одна рука по-прежнему плохо слушалась, отзываясь болью в поврежденном плече. - Всё законщилось, всё законщилось хо'гошо. Не бойся тепе'гь, нищ-щего не бойся. Они не т'гонут больше тебя. Никто не т'гонет, я никому не позволю, обещаю. Хриплый шёпот француза тонул в шуме дождя. И могло показаться, будто это и вправду сам дождь нашёптывает что-то Эшлинг. Даниэль не говорил ей “не плачь”, потому что слишком хорошо знал, что не плакать невозможно, и лучше уж слёзы, потому что вместе с ними уходит тревога, уходит напряжение, боль и страхи. - Ве'гишь мне? Ве'гь, потомущто это есть п'гавда. И что-то щемит в груди, и ничего нужного и важного высказать всё равно не получается. - Если кто-то посмеет, если кто-то хоть словом! Фест'гал, ш-щеловек или сам дьявол! Тот знакомство с моей палош-щкой и моей шпагой, не забудет до конца своих дней. Де Фуа нёс какой-то бред, шептал первую чушь, приходящую ему в голову, не соображая даже, что сам едва-едва не скатывается на ещё более страшную истерику. А Эшлинг казалась такой хрупкой, такой беззащитной с этими её дрожащими худенькими плечами – он даже не понимал, от слёз ли, от холода ли – что вызывала в душе Даниэля одно безумное необъяснимое желание – укрыть её от всех опасностей мира, да вот хотя бы просто руками. - Ты сп'гавилась, ты смогла. И я восхищаюсь твоей смелостью – взгляни на меня, и ты увидишь, ш-што это совсем не шутка.
Aisling Sheridan: Голос француза вплетался в мерный шум дождя, и казалось, что это дождь негромко уговаривает Эшлинг, нашептывая успокаивающие слова - все закончилось, все хорошо - и она кивала, соглашаясь с каждым словом дождя. А дождь гладил ее по волосам, обнимал за плечи и уверял, что она в безопасности; у дождя дрожали руки и сам он чуть заметно подрагивал - ветер, наверное, всему виной проклятый ветер, который бьет его, этот странный, теплый дождь с хрипловатым голосом и французским акцентом: наверное, пару дней назад он проливался над бескрайними виноградниками Бордо и любовался красотой Аквитании, а сегодня все тот же безжалостный ветер принес его сюда, в Шотландию, и он тоскует теперь, вспоминая в полудреме зеленые поля Южной Франции. Под его убаюкивающий шепот проваливалась в сон и Эшлинг: в какой-то момент она почти поддалась дремоте, но тут же встрепенулась, сбрасывая наваждение, и выпрямилась, чтобы заглянуть в глаза французу. Шепот дождя притих: он засыпал и во сне видел виноградники и реки, зеленые холмы и далекие горы. Дождю снилась Аквитания. Шеридан тыльной стороной ладони вытерла подсыхающие слезы, размазывая по лицу грязь, потому что этой рукой она мгновение назад опиралась на землю. Шмыгнула носом, опустила глаза на лохмотья, в которые превратилось платье и болезненно скривилась: бабушка бы сейчас ужасно ругалась - платье, скорее всего, выбирала именно она - а потом, узнав, отчего оно порвано, долго бы причитала. Ладно, все равно на Эшлинг вся эта кружевная воздушность смотрелась дурацки. Странно, но Шеридан и правда казалось, что иностранный гость не шутит: по какой-то необъяснимой причине и вопреки здравому смыслу он и правда считал ее смелой, и для Эшлинг это было настолько непривычно, что она терялась, не зная, как надо принимать такую похвалу. Она еще какое-то время разглядывала обрывки одежды, и лишь потом отважилась поднять глаза, чтобы спросить, внезапно опять переходя на "вы": - Как... вас зовут, мсье? - Эшлинг нерешительно потерла плечо. - Это... это вы очень смелый. Смелый и... сильный. Вы мне почти... то есть не почти, вы мне спасли жизнь, а я не знаю, как вас зовут.
Daniel de Foix: ...Дождь действительно засыпал, он устал спорить с ветром, но дождю не было одиноко, ведь сквозь его капли пробивались лучи солнечного света... Это было невероятно – девушка и в самом деле успокаивалась в объятиях Даниэля. Рыдания её стихали, сменяясь тихими всхлипами, и плечи уже не вздрагивали так, что можно было с ума сойти от одних только этих плеч... чёрт возьми, судя по взгляду этой синеглазки (синие глаза, даже заплаканные они были по-особенному светлыми и будто лучистыми), она беспокоилась об испорченном платье! А француз на их испорченную одежду и внимания не обращал – были вещи поважнее. Но по мере того, как истерика Эшлинг сходила на “нет”, парень ощущал, как и самого его отпускает это напряжение, как отдаляются страхи. Пускай ветер и дождь по-прежнему шумели на опушке леса, зато можно было начинать и впрямь верить в то, что опасность уже позади. Меньше всего сейчас хотелось искать ответы на вопросы, угадывать причины внезапной агрессии фестралов, объяснять собственное поведение в момент близости смерти, или думать о полученной ране. А ещё Даниэлю отчего-то не хотелось распутывать или обрывать эти эмоциональные нити, незримо связавшие его с Эшлинг. Не хотелось ни ментальных щитов, ни собственных переживаний глубоко в душе. Обычно это бывает иначе, эмпатический шок – это больно, это не шутки. Но сегодня что-то словно смягчало боль, можно было позволить себе принять это – настоящее, отчаянное, очень искреннее. Девушка наверняка замёрзла, а у француза явно был жар – ладони, лоб и щёки его пылали. То ли организм так реагировал на рану и достаточную потерю крови, то ли сам Даниэль – на нежданную близость хрупкой синеглазой англичанки. Встретившись с ней взглядами, молодой человек отчего-то внезапно притих. Вежливая форма обращения неожиданно показалась ему не слишком уместной здесь и сейчас. - Daniel Roger de Foix. – По привычке представился француз полным именем, и отчего-то нахмурился. Он вспомнил вдруг, как ещё этим вечером представлялся Фэй, и какое впечатление на неё произвела его фамилия. На родине, впрочем, она обыкновенно производила впечатление ещё более внушительное, можно было не добавлять ничего о графских титулах, дворянском происхождении и заслугах предков. Даниэль всегда гордился тем, что принадлежит к столь великому знатному роду, но сейчас всё это было здесь настолько лишним, насколько лишним было это вежливое “мсье” и “мадмуазель”. Не хватало для окончательного пафоса момента начать озвучивать имена, прославившие фамилию де Фуа, вплоть до Раймона и Эсклармонды. Нет, не время и не место. – Но ты зови меня п'госто Даниэль. Или, как это будет у вас по-английски – Дэн? Только не надо гово'гить “вы” или “мсье”. Не ош-шень я сильный, а их было слишком много. Ещё несколько мгновений француз смотрел в глаза Эшлинг, не выпуская её плечи из объятий, а потом, будто поддавшись какому-то мимолётному порыву, поднялся с колен, просто взяв девушку на руки – она оказалась совсем лёгкой, почти невесомой. Если бы не травма, Даниэль, наверное, и вовсе готов был носить её на руках неограниченное количество времени. - Не надо на земле сидеть. Холодно же. А нас ведь не ско'го станут искать. Тебе нужно сог'геться, нужно ве'гнуться в замок. – Он и сам не знал, зачем и почему ведёт сейчас себя как полный кретин, отчего не может успокоиться, и почему в этой Англии в самом деле вечная сырость. Только Даниэлю было не тепло даже – жарко, и не погода, конечно, была тому виной.
Aisling Sheridan: - Дэниэл, - на английский манер повторила Эшлинг и улыбнулась, словно радуясь привычности звучания имени, - а я Эшлинг. Эшлинг Шеридан. - назвалась она, будто позабыв, что уже представлялась. Вот незадача - у нее даже среднего имени не было, и хаффлпаффка впервые пожалела об этом, потому что ее собственное имя показалось ей куцым и незвучным, по сравнению с мягким именем иностранца. Но стоит сказать, что впечатлило Шеридан исключительно звучание имени, но не оно само: фамилия "де Фуа" не говорила Эшлинг ровным счетом ничего, кроме того, что ее владелец - определенно француз. Ей нравилось, как она произносилась: на одном коротком выдохе, сложенными в "бантик" губами - и это было очень, очень по-французски, так здорово, что Эшлинг едва заметно пошевелила губами, пытаясь воспроизвести фамилию, но не произнося ее вслух, и тут же с неловкой улыбкой мотнула головой. А дождь тем временем растерял всю свою силу и теперь лишь тихо шуршал в листве, сонный и моросящий. Даль расчистилась и оказалось, что ученики находятся у самого выхода из запретного леса: чуть поодаль плотные заросли расступались и за ними можно было разглядеть замок на возвышении. Эшлинг хотела было обрадовать француза новостью, но не успела, потому что земля внезапно ушла у нее из-под ног и не сразу сообразившая, что происходит, Шеридан внезапно поняла, что Даниэль держит ее на руках. Поняла - и обмерла, неподвижно застывая на несколько мгновений; ощущая, как стремительно краснеют щеки и как недавний озноб сменяется разливающимся по телу теплом. Поняла - и испугалась понимания, притихнув, словно бы в надежде, что Даниэль позабудет о ней и не заметит, что держит на руках девушку; сжалась, боясь пошевелиться и прижимаясь щекой к плечу француза. Поняла и хотела было начать протестующе вырываться, но охнула, едва припомнив, что де Фуа ранен, и вместо того, чтобы вырываться, залепетала испуганно: - Рука же, рука! Опусти, тебе же тяжело и плечо... вдруг кровь опять пойдет? Эшлинг терялась еще и оттого, что не понимала, что же заставило француза так поступить: брать ее на руки не было никакой необходимости; в отличие от Даниэля, Шеридан не получила никаких травм и прекрасно могла бы сама подняться и пойти - так почему вдруг он решил, что она нуждается в помощи, неужели Эшлинг вела себя настолько беспомощно, что он смог предположить - Мерлин мой, как же неловко, что же он... Кажется, хаффлпаффка постепенно возвращалась в норму - во всяком случае, привычное сумбурное и рефлективное мышление к ней, кажется, уже вернулось. И тем более странным - для самой Эшлинг в первую очередь - было внезапное движение девушки: прервав свой сбивчивый и смущенный монолог, она подняла руку, чтобы втащить и прически украшавшую ее лилию: зачарованный цветок был все так же свеж, будто его едва срезали, и в отличие от платья ничуть не пострадал во время борьбы с фестралами. Ослепительно-белый, нежный и хрупкий он лежал сейчас на протянутой ладони Шеридан и словно бы светился в полумраке вечернего леса - воплощение безмятежности и спокойствия, веры и скрытой силы. - Французы любят лилии, - негромко произнесла Эшлинг, глядя в лицо Даниэлю, - так Розье говорил. И поспешила пояснить так, будто де Фуа бы все понял: - Розье - это загонщик Слизерина бывший. Он тоже француз. А это тебе, - Шеридан вдруг смутилась и отвела взгляд, - мне просто... больше нечего отдать в благодарность.
Daniel de Foix: Не тяжело совсем, а хорошо – и можно долго так простоять. Слушать, как затихает дождь, смотреть в ясные синие глаза и чувствовать тёплое дыхание на своей груди. Не думать ни о прошедшем, ни о грядущем, просто жить моментом, чувствовать мгновения, улыбаться чему-то даже. Избежав смерти, начинаешь любить жизнь ещё сильнее, чем прежде. И это безумно хорошо, когда можешь разделись свои эмоции с кем-то, кто пережил их вместе с тобой. И отчего-то захотелось снова выйти под дождь, чтобы потоки воды, ледяные капли остудили разгоряченное тело, чтобы схлынул этот жар, пульсирующий в висках. Даниэль был ранен, но в руках его по-прежнему была сила, а вспыхнувшие щеки совсем его теперь не волновали. Француз улыбнулся, когда девушка вновь назвала своё имя, к которому он даже привыкнуть успел. И произносить его было легко, по сравнению со многими другими здешними именами. - Мне не тяжело, Эшлинг. С тобой совсем легко. – Сказал де Фуа, имя в виду, конечно “ты совсем лёгкая”, и даже не заметил, что произнесённая с ошибкой фраза приобрела несколько иной смысл. А если бы и заметил, то и теперь не отказался бы от своих слов. Она была совершенно невероятной – хрупкой, нежной, словно и явилась миру только для того, чтобы оберегали и защищали. Поначалу Эшлинг и впрямь напомнила Даниэлю сестрёнку Жаклин – наверное, как раз этой хрупкостью, но это ощущение сходства быстро прошло. Достаточно было вспомнить ту решимость, которая читалась в глазах девушки, когда она отказалась оставить его одного в Лесу. Подарка от Эшлинг он совершенно не ожидал. Тем более – такого подарка. Осторожно опустив девушку на землю, француз так же бережно взял цветок лилии с её раскрытой ладони. Но, прежде чем выпустить её руку, задержал её ладонь в своей. Склонился к ней и прикоснулся губами. Даниэль целовал руку Эшлинг с пылкой горячностью и дольше, чем требуют этого обычные правила вежливости. А после заглянул ей в глаза. - Луш-шей благода'гностью станет возмош-шность вновь увидеть тебя. – И только теперь выпустив ладонь девушки из своей руки, де Фуа отвёл взгляд. Он видел перед глазами белоснежный цветок лилии и не мог поверить в то, что говорит, и в то, что делает. Но более всего – в то, что чувствует сейчас. - Не знаю, кто есть этот 'гозье, но он действительно ф'ганцуз, если гово'гил так. Спасибо, я обязательно сох'ганю его. Здесь твоё волшебство, и он не завянет. Ты тош-ше – как эта лилия. Светишься. Даниэль улыбнулся и вышел из грота, жестом приглашая девушку последовать за ним. Он запрокинул голову к тёмному небу – дождь не лил больше, и только моросил, словно тоже успокоился, пережив бурю. Надо было возвращаться в замок, но отчего-то именно теперь – не хотелось. И чёрт бы с ней, с болью с этой, и раной тоже... - Я тош-ше долш-шен отдать тебе в благода'гность ш-што-то, oui? Даниэль давно не задавал более дурацких вопросов. И совершенно не представлял, что можно подарить той, у которой в глазах Свет, перед которым меркнет всё остальное.
полная версия страницы