Форум » Архив «Lumiere-77» » can you make me a real boy? » Ответить

can you make me a real boy?

Benjamin Nayman: Дата: октябрь 1977 г, поздний-поздний вечер Место: подоконник в дальнем коридоре Хогвартса Участники: Euphemia Bulstrode, Benjamin Nayman События: А что, если голос ее способен излечить его душу? А что, если есть правильные слова, что смогут его спасти? А что, если ключ к этому мальчику совсем рядом? Примечания: говорят, было... [quote]Как мне найти Голубую Фею? [/quote] Голубая Фея может сделать его настоящим мальчиком. Нужно всего лишь ее отыскать. А может, она отыщет его сама, взмахнет волшебной палочкой и... [quote]please, make me a real boy[/quote]

Ответов - 15

Euphemia Bulstrode: Поздними-поздними осенними вечерами правильные девушки должны готовиться спать или сидеть в уютных гостиных, общаясь с друзьями, но никак не блуждать по Хогвартсу вслед за своими низлами. Это правильно. Это неоспоримый факт. Это закон, в конце концов. Низл Фелис Кейус точку зрения хозяйки не разделял. Даже, пожалуй, с высоты своего неприкасаемого положения домашнего любимца плевал (образно выражаясь, разумеется) на неё. Одновременно с этим наплевательским отношениям к устоявшимся принципам младшей Булстроуд он продолжал целенаправленно идти по коридорам. Юфемия шла вслед за ним. Какого дементора, она это делала?! Причина, разумеется, была, – в то время как девушки не покидали гостиных без нанесения внешней красоты, Юфемия никогда не делала этого без причины. Другое дело, что её существенность была весьма спорной. Низл же вёл хозяйку, словно хотел ей что-то показать. Безмолвное шествие продолжалось недолго. Повернув в один из отдалённых коридоров вслед за животным, Юфемия остановилась. А Фелис продолжал идти прямо к теперь известной цели, грациозно запрыгнул на подоконник и перевёл взгляд своих жёлтых блестящих глаз на шестикурсника Бэнджи Неймана, словно приветствуя того. «Так вот куда ты меня вёл», – Юфемия не удивилась и не растерялась. Другое дело, что оставаясь спокойна, она ещё не знала, с каких слов правильно стоило начать разговор с Бэнджи. Её младшим другом, почти братом, за лето будто переломленным и искалеченным кем-то. Когда ещё месяц назад он не хотел с ней говорить, она согласилась ждать. Ещё две недели назад он не желал её слушать, и она дала обещание не настаивать. Теперь время пришло. Девушка приблизилась к хаффлпаффцу. Чуть склонив голову набок, она ему тепло улыбнулась: – Меня сюда привёл Фелис, - низл не сводил глаз с Бэнджи, – Значит, знал, что ты будешь здесь. Он, должно быть, скучал по тебе. Или знал, что я переживаю за тебя.

Benjamin Nayman: Да сбежал он как обычно. Даже пошел спать, как положено, но, покрутившись под одеялом и не в силах слушать разговоры соседей, натянул что было под рукой из одежды и ушел из спальни, едва скрипнув дверью. Его проводили странным взглядом, но ничего не сказали - отлично. Бэн шел и шел, пока не очнулся от собственных мыслей и, покрутив головой, понял, что забрел далеко - еще лучше. Вариантов не было, он забрался на подоконник с ногами, привалился боком к окну и постарался уже успокоиться наконец. Прижался лбом к холодному стеклу прикрыл глаза - лучше быть не может. Совершенно один, никто не побеспо... Шаги, определенно ведь шаги. Бэнджамин с трудом отклеил прилипший к стеклу лоб и посмотрел через плечо на угол, из-за которого сейчас должен был вырулить... Ну, Филч, вероятно, и мыть тогда хаффлпаффцу много-много метров пола, деревянного и каменного, грязного и очень грязного. Ну и пусть. Но это был не Филч, хотя кошка тоже присутствовала. Точнее, сначала он думал, что это кошка, а потом понял, что и не кошка вовсе, а низл. Фелис, старый знакомый. И если он правильно понял, то Фелис - это Юфемия, и это и правда было она. Бэн уставился в желтые глаза низла, навострив уши и настроившись на слова Юфи, а затем повернулся к ней и встретился с улыбкой. Губы не слушались, не желали улыбаться в ответ, и он вновь повернулся к низлу. Так это ты меня выдал, дружище? Бэнджи неловко, стараясь не свалиться с подоконника сунул руку в карман, достал оттуда печенюшку и протянул к мордочке низла, который, обнюхав руку, а затем печенюшку, утащил ее и дохрустел на подоконнике. - Может, все дело в том, что ты его вовремя не покормила, а он знает, что я все время забываю в кармане какую-нибудь еду? - усмехнулся устало Бэнджамин. Ему чертовски не хотелось, чтобы за него кто-нибудь переживал, вот ни капли. Именно из-за того, чтобы никого не беспокоить своим присутствием и видом, он и держался подальше от всех - так было проще, а объяснять что-то было сложно, потому что он не умел объяснять, не находил никогда нужных слов.

Euphemia Bulstrode: Юфемия тоже смотрела на Фелиса. Долгим внимательным взглядом человека, который хочется прознать недоступный ему мысли. У кошачьих же они есть, верно? Судя по печальному и торжественному виду низла, изничтожающему любимую сладость, и его словно намекающему взгляду, думать ему приходилось много... и иногда за Юфемию. Ах как нелепо было размышлять о том, что за тебя временами думает твоё домашнее животное. Пусть и тысячу раз умное. Право, Юфи, у тебя не к добру очнулось от многолетнего сна воображение. Дай ему снотворное зелье. Усыпи. А лучше убей этой дозой. Всем будет лучше. В общем, Юфемия думала обо всём – о лукавом кошачьем, о своём воспрянувшем воображении, о завтрашних занятиях – кроме того о чём стоило подумать: о Бэнджи, о его молчании на улыбку и утомлённом скользящем взгляде. – Покормила. Я не думаю, что цель его визита настолько... незначительна. Посмотри на него, - девушке бы снова улыбнуться, а уже не получалось. Теперь в её мимике что-то замкнуло, придавая столько юному лицу мрачную несемнадцатилетнюю серьёзность, – Он знал не только, что найдёт тебя здесь. Но и что я непременно последую за ним. Не исключаю, что он знал и про печенье и попросту предпочел добиться сразу нескольких целей. Рассуждать о Фелисе, как о сверхразуме, гении и интригане, заключённом в рыжем кошачьем теле, ей ещё не доводилось. Это было нелепо. Странно. Неправильно. Смешно. – Теперь он доволен. Но, думаю, если мы не поговорим сейчас, его благодушный настрой изменится, и мне предстоит ещё не раз блуждать за ним по тёмным коридорам. И залечивать царапины на руках, когда он снова будет требовать сладости, а я не смогу ему их пообещать, - Юфемия с молчаливой безрадостной усмешкой подумала, что так всё оно и будет. То-то этот зверь избрал её руки точилкой для своих когтей, когда она начала отказывать ему во всяческих «вкусняшках», - И позволь наконец мне услышать твой голос, а не молчание в ответ. Знаешь, ведь без близких людей всё теряет смысл, а у меня не так много таких людей. И кого-то я, кажется, уже несколько месяцев как теряю, - в голосе проскользнула – верите? – обида. Настоящая такая, живая обида. Юфемия сама не ожидала, что сможет её не изобразить, а прочувствовать.


Benjamin Nayman: Бэнджи вскинул голову, резко, и внимательно всмотрелся в лицо Юфи. Она решила шантажировать его низлом? Нет, он, конечно, дурачок, буквально весь в любимого декана, но... Он уже чувствовал, как, по мимо воли, в нем просыпается еж, вытягивает постепенно колючки, колючки твердеют... И эта обида, почти осязаемая в ее голосе, совсем не прикрытая, с которой он вообще не понимал, что делать. Разве он сделал что-то не так? Бэн уставился на низла, нахмурившись при виде этого довольного виновника всего происходящего, тянущегося снова за угощением. Вздохнул и выудил из кармана еще кусочек печенюшки, сидеть на подоконнике боком стало неудобно, и он развернулся, а затем и вовсе встал, ведь девушка перед ним стояла. - Я тебя чем-то обидел? Глупый вопрос. По этой части Бэнджамин Итан Натаниэль Нэйман был большой мастер, и если в его жизни и было место рекордам, их предполагалось два - пускание блинчиков и задавание глупых вопросов. Из-за общей рассосредоточенности во втором в последнее время он явно преуспевал больше. - Я не понимаю, что я должен делать, чтобы все были довольны? Я никому не мешаю, не трогаю никого, не нарушаю ничьего личного пространства, не лезу на рожон. Больше не лезу. Что же не так? Нет, вот в его голосе обиды не было, самое страшное, что в нем было полно искреннего недоумения, словно он и правда не знал, словно не язвил. Да он и не язвил, и правда. Видя, как низл уплетает лакомство, ему и самому захотелось, но пальцы подсказывали, что печенюшка осталась одна, и, достав ее из кармана, Бэнджи, совершенно не задумываясь, протянул ее Юфи.

Euphemia Bulstrode: На печенье в руках друга Юфемия смотрела печально и задумчиво. Недолго. Но это был тот миг, когда секунды не укладывались в свой привычный ритм, растягиваясь, удлиняясь, создавая лишь субъективную иллюзию приостановки времени. Задумчиво и печально девушка в эти долгие секунды размышляла, что нужные слова вот так же просто как печенье из кармана не достанешь, не вложишь в чужую голову, словно в руку близкого человека сладость, то, что так непросто объяснить. А хотелось бы. А получалось всё сложно: приходилось и слова нужные искать, и мысленно предсказывать реакции на них, и верить, что они все вдруг внезапно совпадут с желаемым результатом. Предсказывание, всё одно, не было сильной стороной рейвенкловки, тем паче, когда дело казалось запутанного клубка неведомых личных мотивов другого человека. Где-то вне мыслей руки Юфемии бережно разломили печенье пополам. Раздался хруст, посыпались на пол крошки – их было мало. Печенья тоже было мало, одно, и неважно вообще или всего, но половинка его вернулась к Бэнджи. Всё пополам, уже не задумываясь, – это же и есть дружба. И горе, и радости, и печеньки. - Ты отдалился ото всех. Дементор со всеми, но и от меня ведь тоже. Нет, я не считаю, что касательно наших отношений это по определению невозможно, но я всегда думала, что вероятность этого ничтожно мала. Ты же для меня как брат. Младший и любимый, - это словно для девушки объясняло всё, - Вот это не так. То, что происходит. Что случилось с тобой? Зачем ты изменяешь себя в стремлении добиться всеобщего довольства? Ведь те, кому ты дорог, любят и ценят тебя именно таким, каким ты был. И есть. Бэнджамин, прошу тебя, просто будь собой. Обещаю, если ты мне скажешь, что тебя всё в происходящем с самим собой всецело устраивает, я оставлю тебя в покое. И Фелиса перевоспитаю, если то потребуется, - низл выразительно взглянул на хозяйку. Насмешливо, пожалуй. Только Юфемия не видела этого, печально и задумчиво вглядываясь в лицо своего друга.

Benjamin Nayman: Бэнджи взял из руки Юфи полпеченья, задумчиво покрутил и откусил с хрустом. - А как это - быть собой? Какой я сам? Вот ты знаешь? Я не знаю, и как я могу быть тем, кого не знаю? Я вот он, Бэнджамин или Итан, или Натаниэль, если хочешь, вот он я, и... Я ведь сейчас окончательно запутаюсь, Юфи, кто тут я, а кто не я. Он запустил руку в волосы, опустив голову, нахмурился. С общением в последнее время стало совсем плохо, он совершенно разучился формулировать свои ощущения и чувства. Может, потому что и сам их не понимал? - И не надо Фелиса перевоспитывать, он хороший. Бэнджи почесал низла за ухом, а затем отдал ему оставшуюся часть печенюшки, и тот вновь отвлекся от их с Юфи разговора. А он сам и не знал, что говорить дальше, устраивает его то, что происходит или не устраивает. Наверное, он все только и расстраивает, и Иви, и Юфи. Наверное, им с ним очень сложно, они слишком много переживают. - Я не хочу никому делать больно, но делаю, почти все время. Вот и сейчас ты расстроилась. Так, может, мне и не стоит быть рядом, чтобы не расстраивать вас? Когда я пытаюсь сделать что-то, выходит все наперекосяк. Он уже запутался, окончательно и бесповоротно, растерял все ответы, что хранил в своей голове, заботливо складываемые туда окружающими все эти годы. Он всегда знал, чего от него ждут и делал это, если не знал, то спрашивал, а теперь он даже не знал, как спросить.

Euphemia Bulstrode: Человеческая жизнь – головоломка наиболее сложная своей загадочностью и глубиной из всех доступных. Тут одно неверное движение не отдаляло от желаемого результата, неловкое и слишком резкое – не ломало что-то незначительно. Больше. Значительнее. Глобальнее. Результатом могло стать спасение, или локальная трагедия – всё зависело от производимых движений. Сейчас они, кажется, были критически ошибочными. И весь бравый запал юного спасателя несвоей судьбы сошёл на «нет», столкнувшись со словами, сказанными Бэнджи. Юфемия виновато зажмурилась, касаясь напряжённой спиной стены. Наклонив голову к левому плечу, закусывая ни в чём не повинные губы, девушка слушала хаффлпаффца. Желая обратного, она запутала его. И сама оказалась заложницей этих пут. Кажется, за долгое недоброе лето и гнетущий сентябрь она напрочь забыла, каково общаться с Бэнджи. - А каким ты был всегда? Кем? Чужим человеком? – говорила она мягко, но неуверенно, замедленно. Каждое слово вытягивая из себя из каких-то не шибко умных резервов. Которые знали одну тактику – ответ вопросом на вопрос давал лишние минуты подумать, как бы продолжение разговора не завести в глубокий колодец, где и выхода-то назад не видеть, - Всю жизнь? - рейвенкловка постаралась улыбнуться, дескать не бывает так, никак не может быть, - Если ты такой талантливый притворщик и хитрец, Бэнджи, то Шляпа существенно ошиблась с факультетом, - шутка не удалась, прозвучав до неприятного натянутой, - Ты, для меня, это ты, каким я знала тебя все эти годы. Помнишь наше знакомство? Ты же был тогда собой. И годы потом. Тоже? – последняя вопросительная интонация почти вырвалась со звуком голоса, - А расстроилась я из-за обратного – из-за того, что ты был и есть совсем не рядом. Ты же мой друг. А кажется, что это изменилось, а мне забыли об этом сообщить. Но мы же друзья? – девушка, откинув голову назад, с улыбкой в глазах взглянула на Неймана. Фелис тоже, словно вновь уловив нить их беседы, заинтересованно желтоглазо взглянул на хаффлпаффца, ожидая его ответа.

Benjamin Nayman: Бэнджи терялся, когда было сложно, когда нужно было делать так, как он никогда не делал, когда стандартные модели больше не подходили. Он весь был составлен из этих моделей - что, как и когда сказать и сделать, если... Мальчик-алгоритм. Но ведь жизнь, а в ней без сбоев не бывает, и мальчика-алгоритм замыкает в такие моменты, искрится где-то внутри, угрожая спалить всю цепь дотла. - А что, если я и правда притворяюсь? Может, я и не такой, может, я злой и нехороший и специально всем делаю плохо? Может, меня и правда надо было посадить в Азкабан? Он зацепился не за те слова и начал слишком сильно волноваться, голос был слишком громким и резким вдруг, обидным. Юфи не знала, что было летом, никто не знал, потому что он не рассказывал, ему самому так было проще. Просто - это хорошо. - Мне сложно, Юфи, пожалуйста... Мы друзья, да. Я не знаю, что из этого следует. Мы друзья, и значит... Собирай осколки и клей, слово "вечность" не для тебя, парень, сложи хотя бы квадрат. Неуклюжими шагами прямо по хрупкому, и все рушится под подошвой ботинок, а ты даже не замечаешь. Плохо у Бэнджамина Нэймана с тонкими материями, ох, плохо.

Euphemia Bulstrode: - Бэнджи, пожалуйста, - нехотя она повысила голос. Видит Мерлин, она не хотела, чтобы он так звеняще расходился по пустоте коридора, наполняя его этим резким звуком. Среди предночной тишины он раздавался нездешне, чуждо. О чём она молила, девушка не ведала. Чтобы он более не говорил подобного, странного, неверного, или же чтобы сказал хоть что-то проясняющее. Её тоже замыкало. Юфемия тяжело сглотнула, несколько раз глубоко вздохнула. Отвела взгляд уже после, чтобы где-то на полу, быть может, найти растерянные мысли. Или чтобы не смотреть в те глаза, где не было ответов на её вопросы. Всё только усложнялось. - Мы друзья, а значит, ты всё мне можешь рассказать. Я помогу, мне просто нужно понять, от чего отталкиваться в этой помощи. Люди не меняются без причин, ты не мог изолироваться от всех по пустой прихоти. Или это не ты. Любое изменение – лишь следствие. В данном случае следствие чего? – Юфемия нервно, устало улыбалась. Улыбка то искренне и естественно появлялась на лице, то исчезала; то полностью, то лишь частично. Наконец девушка остановилась, застыв, на одном эмоционально-мимическом состоянии и взяла Бэнджи за руку. Чтобы он знал, что она не оставит его в этом диком состоянии одного: - Ты не можешь притворяться, я знаю, хотя, видимо, того желаешь. Прячешься от чего-то? И плохо в основном ты же делаешь только себе, - пожалуйста, Бэнджи, пожалуйста, просто объясни…

Benjamin Nayman: Он молчал и крутил в голове бесполезные слова, все было вновь не то, а когда Юфи взяла его за руку, и Бэн вжался в стену, понял, что бежать бесполезно. Надо говорить. - Следствие, - вздохнул Бэнджи. - Именно в нем все и дело. Фелис навострил уши и поднял голову, смотря на Бэнджи и как бы говоря: "О чем это ты, мальчик?" - В августе я... использовал магию против мальчика в приюте, прибыли министерские работники и обливиатор, Генри Гудвин, он, правда, очень хороший и очень мне помог. А меня судили в Визенгамоте, но решили, что в Азкабан мне еще рано. Бэнджи высвободил все же свою руку из руки Юфи. - Мне сказали, что хорошо бы мне быть тише воды, ниже травы... Вот я и выполняю. Они тогда и правда много чего говорили, он внимательно слушал и запоминал, и сейчас слова эти вернулись вновь, тем же вкрадчивым голосом произнесенные. - Я мог его убить.

Euphemia Bulstrode: Ожидать можно было чего угодно, так всегда бывает с людьми, и, наверное, лишь мысленная готовность услышать любую истину после столь длительного пролога к главному позволила адекватно воспринять сообщённую Бэнджи информацию о себе и каникулярном волшебстве. Мысленно девушка тактично выругалась, начиная осознавать и моделировать в голове сложившуюся ситуацию. Деталей не хватало, но основа была впечатляющая. - Так вот почему мы делаешь громкие заявления об Азкабане, - словно, между прочим произнесла девушка. Лицо было монолитно-спокойно, будто ей он рассказал, что разбил любимую вазу директора и очень по этому поводу огорчён, или словно она прослушала всё, - Просто так быть этого не могло, я знаю тебя достаточно. Предположу, что ты защищался, верно? Думаю, он получил по заслугам. Что он сделал тебе? Кому-то другому? - девушка не была классически непросвещённой в вопросы маггловской жизни и некоторые аспекты жизни в приютах; ей рассказывали, она слушала. Она догадывалась, что там всё сложно. Своя иерархия, своё неравенство, свои микрогруппы — другие масштабы, но такое разделение возникает всегда. А где есть место любым разделениям и влиянию, есть и борьба за них. Произнесла девушка последние фразы совершенно небрежно. Да, ей было объективно плевать на какого-то там мальчика Икс, когда её друг от того пострадал, - Значит, речь об Азкабане не могла идти. Не думаю также, что дело могло дойти до убийства — ты сам себе это придумал, желая усилить свою вину? – Юфемия оглянулась на Фелиса, кто кажется поддерживал её и тоже не верил, - И если в министерстве в целях профилактики использования магии несовершеннолетними дают советы замкнуться в себе, отделиться от мира и стать ходячим пособие о том, что самозащита — это, оказывается, плохо, магия в нас существует законно только после семнадцати лет, а до этого лишь в ограниченном пространстве и под надзором, то я разочарована в их компетентности и адекватности. Или это ты всё не захотел принять верно, и произошедшее, и результат, и последствия. И выводы сделал неправильные.

Benjamin Nayman: Неправильно. Нельзя. Не надо. Эти слова ткут его жизнь, как те три старухи с картинки в книжке о Древней Греции. Бэнджи откинул голову назад, больно ударившись затылком о стену, но даже виду не подал. Ему было тяжело смотреть в глаза Юфи, поэтому он смотрел в потолок, в темноту, которая была вместо потолка. Пусть бы накрыла его с головой. - Да, я все делаю неправильно, ты права. И нет, я не сам это себе придумал, и нет разницы, защищался я или нет. Я все равно нарушил правило. Механический мальчик вновь занял место Бэнджамина Нэймана, и голос был не свой, и слова были четкими и твердыми. - Я не знаю, до чего могло бы дойти дело, и я рад, что оно закончилось хотя бы так, а не хуже. Да, конечно, я придумал про Азкабан, Генри мне сказал то же самое. Может, я вообще все это придумал? Может, это и правда не я? Он устал и запутался. Механический мальчик тоже сломался и не желал больше выполнять его, Бэнджи, функции. Он пытался придумать, как быстрее закончить этот слишком сложный разговор, но придумать не мог. Было только хуже. Он не хотел злить Юфи, не хотел злиться сам, нужны были какие-то волшебные слова, заклинание, которое либо починит механического мальчика, либо починит Бэнджи. Почему в книжках такого не пишут?

Euphemia Bulstrode: Перезагрузка, перезапуск мыслительного процесса, что не желал функционировать согласно заданным условиям, как они ей требовались в эти тяжёлые минуты. Ведь просить — оказалось бесполезно. Повышать голос и вновь слетать как лист на ровную гладь в спокойствие — сложно, бессмысленно. Но оборвать разговор на середине, Юфемия не имела ни морального, ни по праву дружбы. С этой позицией был согласен и Фелис, выжидающий продолжения. В его глаза это не иначе выглядело как низкопробное, но занимательное шоу — он то был свидетелем и чего повеселее за всю свою низловскую жизнь. Столкновение двух правд всегда занимало вольных и случайных свидетелей. — К Дьяволу такие правила, — пробормотала себе под нос девушка, коря себя за неспособность найти те самые слова, что откроют для неё Бэнджи. Или хотя бы его для самого себя, что тоже было бы результатом, — Бэнджи, ты говоришь «нет» и «не» столь часто, что у меня возникает подозрение, что сейчас ты принципиально отвергнешь всё сказанной мной. Чего ты этим добиваешься? Я могу оставить тебя в покое навсегда. Это будет обоюдно удобно: тебе перестанут преследовать мои нравоучительные и душеспасительные разговоры, а я перестану переживать лишний раз. Только ты представь себе мир, где всем друг на друга наплевать. Где решительные мальчики не используют магию в целях, я уверена, благих и добрых. Где не заботятся и не приходят на помощь. Где нет злодеев, но нет и героев. Это был бы злой мир. Я думаю, ты в него не вписываешься. Как Азкабан не вписывается в твою жизнь. И игра в прятки с миром не вписывается.

Benjamin Nayman: Бэнджи замотал головой, решительно и отчаянно. - Нет-нет, мне такой мир тоже не нравится. Мне нравится этот, в этом есть ты и Фелис. Юфи... Он сделал шаг вперед, за долгое время шаг к кому-то, а не от кого-то. - Не оставляй меня, пожалуйста. У меня больше никого нет. И не переживай за меня лишний раз. Я правда не хочу, чтобы ты переживала. Но если я тебя расстраиваю, то мне лучше самому тогда уйти. Бэнджамин потоптался на месте, пытаясь придумать хоть что-то, чтобы все сейчас исправить. - Юфи, давай забудем про это. Будто бы ничего и не было. Ты, главное, забудь, а я как-нибудь справлюсь. Он протянул руку подруге внезапно, не зная, как еще обозначить это начало. - Привет, Юфи, мы давно не виделись. У тебя, наверное, много всего за это время произошло. Расскажешь? Я с удовольствием послушаю. Это звучало так странно и неестественно, что рука сама опустилась вниз. - Плохо получилось, да? - спросил он, смотря в пол.

Euphemia Bulstrode: Если бы Юфемия знала запрещённые психологические приёмы по принудительному приведению в чувства, она бы уже давно или воспользовалась. Вначале на себе, а потом на Бэнджи. Потому что отчаялась. Да, она могла сколько угодно самоуверенно заявлять, что знает людей, видит их сквозь призму знаний человеческой натуры, которая успешно срабатывала как рентген души, но — вот реальная проблема, настоящая, как и мальчик перед ней, а она даже не знает, что делать. Наверное, она сказала случайно что-то правильное, или Бэнджи решил послушать её и услышал. Этот шаг к ней был моментом, когда внутри всё оборвалось, чтобы самостоятельно взлететь куда-то ввысь. То была не радость победы психологии — ни чёрта Юфемия не умела при общении с людьми, в чём она себе радостно и довольно призналась, — это была радость возвращения. — Я не оставлю тебя. Мы же друзья, — она улыбнулась. Редкий момент, когда это не было вынужденной натяжкой на лицо, а искренностью на нём, — Ведь люди переживают за тех, кто им небезразличен. Это не расстройство — это забота. Я буду заботиться о тебе более незримо, обещаю, — девушка взяла в свою ладонь протянутую руку, — Привет, Бэнджи. Я скучала по тебе, — он опустил руку, но Юфемия требовательно и ненавязчиво вернула её назад. Да, немного неловко всё вышло, но хорошо, — Получилось хорошо. Хорошее начало нового. А пойдём на кухню, перекусим? Я даже могу что-нибудь приготовить сама. И я тебе всё расскажу. Это было долгое лето... Фелис одобрительно мяукнул, утомлённо потягиваясь, словно этот разговор сложнее всего дался ему. Хотя может так оно и было. Мало ли что он успел подумать, мысленно высказать, но промолчать.



полная версия страницы