Форум » Архив «Lumiere-77» » I know I shouldn't love you » Ответить

I know I shouldn't love you

Danielle Davis: Дата: ноябрь\декабрь 1981 года, после падения Тёмного Лорда; время, когда многих Пожирателей Смерти арестовали. Событие: день, когда рушится жизнь. I breathe you, I hate you. You course through my veins. You want me. You love me. And I hate myself. I need you, but I hate you. 'Cause I want nothing else. I know I shouldn't love you. There's just too much to fake.

Ответов - 1

Danielle Davis: Swore to never ever leave you To never let you out of my hands Nothing here could ever change this A promise til the living end I swore i'd never stray from you © Совершенно обычный, ничем не примечательный день. Разве что солнце светило чуть ярче обычного, согревая своими проворными лучиками, проникавшими в любые щелочки, в любые, даже самые плотно занавешенные, окна. Весна укоренилась в законных правах, одаривая окружающих естественной для этого времени года лихорадкой. Все ходили какие-то сумасшедшие, с горящими глазами, нервно помахивали руками, вздрагивали при случайных прикосновениях и глупо хихикали, прикрывая рот ладонью. Совсем как дети. Как будто это была первая в их жизни Весна, и все было необычно и желанно, что хотелось потрогать, почувствовать, вдохнуть, вобрать в себя. Даниэлль не могла сказать, что совсем не разделяла их чувств, но они были иными. Не импульсивными, но спокойными, не яростными, но всепоглощающими, медленно обволакивающими все существо, не ослепляющими, но яркими. Они были настоящими, первыми и единственными, она это знала так же четко, как и, то, что ее глаза голубые и очень походили на васильки, что растут в поле неподалеку от родительского дома в Челмсфорде. Первая любовь никогда не забывается, но и боль от нее не излечивается никогда и зияющей раной проходит сквозь жизнь, словно клятва, словно напоминание о том, что когда-то они обещали самим себе любить друг друга вечно. Пока мир не рухнет. Дэвис думала, что сегодняшний день никогда не останется в памяти, пройдет и забудется, как очередной отрывной лист календаря, но он войдет глубоко под кожу, врежется в память, в самое сердце острейшим лезвием, разделив жизнь на «до» и «после». С самого утра Дани улыбалась: то и дело мягко касалась ладонями своего живота. Срок был небольшим: всего три с половиной месяца, и изменений было практически не видно. Разве что женщина выглядела счастливой, будто бы светилась изнутри, улыбка не сходила с ее миловидного лица, а глаза постоянно смеялись и одним своим выражением готовы были обнять весь мир и подарить ему частичку тепла, которая с каждым днем росла внутри нее и крепла. Дэвис была невероятно счастлива, что Рудольфус был рядом: казалось, большего и не надо было. Когда он держал ее за руку, ей хотелось плакать от счастья, прижаться к его широкой ладони щекой и долго-долго сидеть, не отпуская от себя ни на секунду. И эти ощущения вытесняли из сердца Даниэлль все остальные: она могла думать лишь о Рудольфе и их будущем малыше. На какой-то короткий срок ее совершенно перестало беспокоить, что она замужем, что не просто изменяет законному супругу изо дня в день, но еще и вынашивает под сердцем ребенка от другого мужчины. Любимого мужчины. Навсегда любимого. Пока мир не рухнет. Порой так хочется жить иллюзией, что все хорошо, и каждый день - это вовсе не борьба, и жизнь складывается ровно так, как хочется, и не иначе. Приятно тешить себя подобной мыслью и верить в нее. Первая половина дня пролетела незаметно, Дэвис даже не успела устать, лишь соскучилась по Лестранжу, который отсутствовал на работе с самого утра. Но прокурор не придала этому значения, ожидая увидеть мужчину позже. Так и случилось. Почти. -Даниэлль! Даниэлль, срочно ко мне в кабинет! – голова начальника возникла в камине так неожиданно, что бывшая рейвенкловка вздрогнула и чуть не выронила перо, зажатое меж пальцев. -Что-то случилось? – в недоумении переспросила женщина, откладывая перо и документы, и медленно поднялась из-за стола. -В КАБИНЕТ! КО МНЕ! СЕЙЧАС ЖЕ! – пламя в камине ярко вспыхнуло, и голова начальника исчезла также быстро и внезапно, как и появилась. -Начинаются суровые будни. – Дэвис не успела переступить порог кабинета вышестоящего представителя Визенгамота, как на нее тут же посыпались указания. –Сегодня Министерство арестовало с десяток Пожирателей Смерти, имена пока не разглашаются, но могу тебе сказать, что это будет политический скандал. Именитейшие фамилии Магической Британии обвиняются в пособничестве Тому-Кого-Нельзя-Называть! – мужчина так неприятно ухмыльнулся, что прокурор машинально поежилась, словно ей стало холодно. -С завтрашнего дня работаем сверхурочно. Естественно, все будет оплачено, и я хочу, чтобы ты взяла самые громкие фамилии. Засадим этих ублюдков! – шеф так распалился, что с силой ударил кулаком по столу, заставив бедную женщину буквально вжаться в стену. –Прости, не хотел тебя пугать, но я так взволнован! Это будет что-то невероятное: я тебе говорю, ты удостоилась чести не просто наблюдать самые яркие судебные процессы в истории Магического мира, но и быть их непосредственным участником! – у Даниэлль неприятно засосало под ложечкой, а сердце гулко, нехорошо, ухнуло, будто бы предчувствуя что-то неладное. Что-то здесь было не так. Энтузиазма шефа она не разделяла. Сегодня чей-то мир рухнул: ведь все эти люди были чьими-то сыновьями, внуками, мужьями, братьями, друзьями или...любовью. -Хорошо. Я могу идти? -Да, иди-иди. Сейчас можешь идти домой, но завтра в 9.00, чтобы была тут. Министр раздаст указания. – Дани кивнула и вышла. В коридоре царила неразбериха и полнейшая суматоха: сотрудники их отдела сновали туда-сюда и что-то обсуждали, сбившись в маленькие кучки. Имена не разглашаются, говорите? Ну-ну, кажется, уже весь Визенгамот был в курсе, чьи чистокровные отпрыски попали под стражу и ожидают первого заседания суда по своему делу. Дани стало холодно, а пиджак как назло остался в кабинете. Женщина подошла к столу Розмари Лафкин, над которым нависал Роберт Уоткинс – с этими двумя Дэвис общалась лучше всего. Они усиленно шептались, но стоило Дани подойти, виновато примолкли и воззрились на нее, как и подобает смотреть на новоприбывшего, не представляющего, что сейчас происходит. То есть так, словно они обладали великим знанием и нетерпеливо ждали, когда Дэвис задаст вопросы, но вместе с тем пытались сохранить напускное равнодушие к происходящему, мол, а что такого, все как обычно. Даниэлль лишь усмехнулась, бедром прислоняясь к торцу стола и чуть склоняясь к заговорщикам. -Ну и кому перемываете косточки на этот раз? -Ты не представляешь! – наперебой затараторили Роуз и Роб. Прокурор пришлось вскинуть руку, призывая их говорить по очереди. –Стольких чистокровных волшебников Азкабан еще не видел! Первые полосы «Ежедневного Пророка» завтра будут пестрить именами и фамилиями и скандальным перечнем совершенных ими поступлений! Ууу…представляю, как шеф сейчас радуется, ему же поручили взять все дела под личный контроль. -Он сказал, что имена держатся в строжайшем секрете. -Да уж, конечно. Уже весь Визенгамот обсуждает. -И? -Что и? -Кого арестовали? -Ой, да с дюжину человек. Игоря Каркарова. – Роберт загнул один палец. –Августуса Гиббона. Кого-то из Яксли, не помню кого. Антонина Долохова. Супругов Лестранж. – Уоткинс загнул сразу два пальца. –Малфой, кажется, отвертелся. Младший во всяком случае точно. Розье. Селвина и… - но Даниэлль уже не слушала. Почва медленно уходила из-под ног. Она чувствовала, как ее начало уводить в сторону. Она теряла равновесие. -Супругов Лестранж? – ошеломленным и вместе с тем охрипшим голосом переспросила женщина. -Ну да, Рудольфуса и Беллатрикс Лестранжей. А Рудольф еще работал в нашем отделе, вот ужас-то, работаешь-работаешь с человеком, и БАМ… - теперь точно повело. Ладонь, которой Дэвис упиралась в стол, соскользнула и начала медленно уезжать к краю, лишая женщину всякой поддержки. Ноги подкашивались. -Эй, Даниэлль, с тобой все в порядке?! – взволнованная Розмари уже стояла перед ней, протягивая руки вперед, чтобы поддержать Дэвис за талию, Роберт вовремя оказался позади, потому как, секунда, и Дани точно упала бы и потеряла сознание. От шока или соприкосновения с полом – неважно. -Я…я….просто голова закружилась. – руки бывшей рейвенкловки мелко подрагивали. Она, будто бы защищаясь от жестокой реальности, в который раз опустила ладони на свой живот. Она еще не осознавала, что произошло, но чувствовала, как сердце разрывается на части. Как миллион, или даже миллиард смертельно острых осколков вонзились в ее нервные окончания, перекрыв доступ к кислороду, здравому смыслу и окружающей действительности. Перед голубыми глазами поползла дымка, такая густая и плотная, что пришлось сморгнуть, чтобы вновь увидеть Розмари перед собой. -Все в порядке. Правда. Пойду к себе. – огромных усилий Даниэлль стоило, чтобы выпутаться из объятий Лафкин и Уоткинса и, на негнущихся ногах отправиться в свой кабинет. Ее начинало тошнить, голова вмиг налилась свинцом. Несколько десятков шагов до заветной двери показались восхождением на Эверест: стоило двери захлопнуться за спиной прокурора, как та тяжело вздохнула, и поняла, что это не помогает. И никогда уже не поможет. Она забыла, как дышать, как чувствовать, как видеть, как слышать. Каждый вздох причинял нестерпимую боль. I know I shouldnt love you There's just too much to fake © Мир рушился перед ее правильными, васильковыми глазами и больше никогда не будет прежним. Словно выключили свет, погрузив Дани в кромешную тьму. Глаза предательски защипало. Нащупав в кармане волшебную палочку, из последних сил женщина прислонила ее кончик к двери и наложила чары. Едва заметный сноб серебристых, а затем и голубых искр. Чтобы никто не видел и не слышал, и не смел помешать. А потом время замерло. Исказилось, будто перетекая из одной плоскости в другую, из одного состояния в другое. Выворачивая наизнанку, заставляя дрожать от стучащей в висках тишины. Пугающей, страшной, абсолютной. Палочка выпала из тонких пальцев, с легким, тренькающим звуком коснулась пола и закатилась куда-то под шкаф, а Даниэлль, словно тоже была волшебной палочкой, сползла вдоль двери, буквально стекла, рухнула без сил, за несколько секунд оказываясь на полу, и заплакала. Слезы крупными, солоноватыми каплями текли по нежным щекам, которых так часто Рудольфус касался губами, кончиками пальцев, своей щекой. Дани даже не пыталась остановиться или взять себя в руки. Запрокинув голову чуть вверх, опираясь затылком о твердую, деревянную поверхность она плакала так надрывно и громко, как никогда в жизни не плакала. И больше никогда не заплачет. Ей казалось, что она захлебывается: тонет, и несколько килопаскалей воды нещадно давят на ее хрупкие плечи, решая, что жизни ее пришел конец. Боль не выразить словами. Ее невозможно потрогать, почувствовать вкус, запах, температуру. Она не сухая и не мокрая. Ее нельзя нарисовать или сыграть на музыкальном инструменте. Она нематериальна. Можно обманывать себя, что ее не существует, но она есть. Была и будет. И большинство людей никогда не смогут понять вашу боль, также как и вы не поймете их. Никогда. Нужно прочувствовать на себе или не пытаться понять вообще. Это слишком сложно, но так устроена жизнь. Первая любовь приносит слишком много боли. Столько, что сердце не всегда может выдержать такую нагрузку. Иногда оно просто сдается, перестает биться, замирает, чтобы навсегда закрыться от внешних воздействий и никогда не чувствовать то, что чувствовала Даниэлль сейчас. Любовь убивает? О да, теперь она знала ответ на этот вопрос. Любовь способна убить, уничтожить, стереть в порошок, сделать так, чтобы все оказалось забыто. Любовь способна пытать каленым железом, чередуя привкус крови на губах с нежнейшим поцелуем из всех. Любовь способна быть Палачем и Миротворцом. Она дарит и забирает. Она возносит и обрушивает вниз. Она не терпит мелочности и всегда впадает в крайности, возводится в апогей, чтобы обрушить на «счастливца» все эмоции мира и даже больше. Кто выдержит на своих плечах лавину, сошедшую с гор, солнце, нещадно палящее посреди пустыни, или раскатистые волны бушующего океана? Кому такое под силу? Кому? И Даниэлль было не под не силу, кажется. Она любила Рудольфуса так, что сейчас эта любовь разрывала ее изнутри. Словно растягивала на дыбе, по крупицам вытягивая жизнь, тягу к жизни. Когда душевный огонь потухает, не остается ничего. Лишь пустота, будто пропасть, которую невозможно перепрыгнуть, как не старайся. Пожиратель Смерти. Звучало не просто как приговор, звучало как конец жизни, конец иллюзий, конец всему. Конец Ей. Не хотелось думать о том, что все это время Лестранж скрывал от нее, кто он на самом деле: убийца, мучитель, преступник. Безжалостный, жестокий, за чистоту крови каравший людей. Она задохнулась и, подавшись вперед, попыталась вздохнуть. Не смогла. Лишь сделала себе еще больнее: пришлось расстегнуть несколько пуговиц блузки. Бесполезно. Нет, нет, нет. Этого не может быть. Но, кажется, может. Вцепилась руками в края белоснежной ткани. Все постулаты летели к чертям. Все, во что женщина верила, рассыпалось на глазах и превращалось в пыль, развеваемую по ветру. Мораль, принципы – все стало неважным и вместе с тем таким необходимым. Она любила убийцу. Она ждала от Него ребенка. Их ребенка. Ей думалось, что она знает его, хоть чуть-чуть, а получалось совсем наоборот. Человек, который просыпался в ее постели, целовал, ласкал, был рядом, был для нее Всем, целым миром и Вселенной, лгал ей. Да в чем! Она не могла этого вынести: слезы, не прекращаясь, струились по щекам, смешиваясь с черной тушью и легкими, персиковыми румянами. Дани стонала, кусала губы, кляня себя и свою доверчивость. Хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю или умереть. Никогда не знать ни Рудольфуса, ни вкуса его губ. Не отдавать ему всю себя, не любить, не ждать, не прощать. Не быть. And I can barely look at you But every single time I do I know we'll make it anywhere Away from here © И все же Даниэлль ни о чем не жалела, что самое странное. Ни одна секунда рядом с ним не казалась потраченной впустую или выброшенной на ветер. Каждый миг был правильным, наполненным любовью и счастьем, трудностями и проблемами, ревностью и злостью, всем, что делает людей людьми, живыми, чувствующими, переживающими. Но как же больно в груди. Как же больно…Дэвис скинула туфли и, подтянув колени к груди, обняла их. Где-то там, глубоко внутри, скоро будет биться маленькое сердечко. Сердечко, созданное в любви и невыразимом счастье. Но этот маленький человечек никогда не узнает, как мама любила папу. Как любила и ненавидела в эту самую секунду, буквально лишаясь чувств от боли. И противореча самой себе, мешая любовь и мораль, которые никогда не терпят соседства Дани начало казаться, что она проваливается куда-то, будто бы в глубокий сон. Туда, где шумели вересковые поля, посеребренные лунным светом. Где водная гладь озера зеркальным полотном простиралась среди зеленой травы и деревьев. Но там не пели птицы и не было людей: лишь спокойствие и забытье и чьи-то сильные, знакомые руки, раскрывавшие свои объятия навстречу. Кто это? Что это? Что там за вересковыми полями? Пустота. И боль. Навеки вечные. Она никогда не простит его. Не сможет.



полная версия страницы