Форум » Архив «Lumiere-77» » Songs of Sorrow and Wrath - 08.11 » Ответить
Songs of Sorrow and Wrath - 08.11
Madeline Murphy: Время: первая половина дня Место: Музыкальная комната Участники: Madeline Murhpy & Terrence Gordon События: Песни и разговоры о самом важном.
Ответов - 10
Madeline Murphy: Внешний вид: широкая юбка кофейного цвета, бежевая водолазка, кожаный жилет. Чулки, кожаные сапоги до колена. Волосы собраны в свободный пучок. Маделайн пела. Когда ей было грустно, когда ей было радостно, когда ей русалочье сердце разрывалось от боли или ликовало на вершине наслаждения, когда последние силы оставляли её и когда она чувствовала себя королевой мира Маделайн пела. В этом была её жизнь, её естество, весь смысл её существования. Она никогда не задумывалась, что будет, если у неё вдруг пропадет голос, потому что она просто знала, что вместе с голосом не станет и её самой. Музыка – песня – была её первой и самой главной страстью в жизни, с которой не могла сравниться даже её всепоглощающая любовь к Алеку. Маделай пела звонко, отчаянно, вкладывая в песню больше, чем могла, срываясь в душе, но не разу не сфальшивив. Она никогда не мечтала о крыльях или о возможности дышать под водой, потому что песня была её небом и глубиной, она дарила рыжей то, о чем другие даже не могли мечтать, это было лучше полета, волшебней сна и слаще плотской любви. Событий последних дней было достаточно, чтобы подкосить любого – охота на Алека, страшное начала Саммита, а потом ещё это нападение на Хогсмид и пропажа Ланфир и Юфи, но они не могла больше плакать. И потому Маделайн пела. Она не сразу заметила юношу, замершего у двери, словно не желая вторгаться в её музыкальное королевство пока не кончится песня, но сразу же узнала его. - Терренс? Терренс Гордон!– и все равно в её голосе скользнула тень удивления, не смотря на моментальное узнавание. Ведь он же староста теперь, как Алек в прошлом году, и потому она подсознательно ожидала, что он будет весь в делах, сбивая каблуки ботинок в попытках хоть как-то организовать своих сокурсников, которые конечно же попытаются разбежаться кто куда. Соскочив с рояля, она в три шага подошла к нему и крепко обняла, даже не спрашивая хочет ли он этого – для таких вещей ей никогда и не от кого не требовалось разрешение. Отойдя на шаг, рыжая широко улыбнулась, внимательно разглядывая друга, отмечая и тень жесткой складки у губ, и усталость в глазах. Ей хотелось много сказать, ещё больше разузнать, но вместо этого она зада странный для других, но совершенно естественных для них двоих вопрос: – Поиграешь мне?
Terrence Gordon: внешний вид: школьная форма; выглядит усталым и сонным; волосы взлохмачены; с собой труба и волшебная палочка; Пустота всегда переполняла Терренса когда он не играл на трубе. Музыка всегда помогала забыть о той реальности, с которой он не мог свыкнуться, которую никак не принимал. Но увы, нельзя было посвящать всё время только ей, хотя бы потому, что у Гордона как старосты, были свои обязанности перед школой. Но как же хотелось порой забыться, особенно в последнее время. Когда Терренс играл на трубе, то в нем не было ни доли гнева. Гневом могла пропитаться его музыка, но таким образом она покидала его тело, и давала хоть на какое-то время расслабиться. И после всех событий в Хогсмиде рейвенкловцу ещё сильнее захотелось играть музыку, понятную только ему. Связаться тонкой ниточкой с тем миром, который был знаком ему и только. Он не умел плакать. Пожалуй Терри никогда не плакал. Но его слезами были мелодии, которых он с таким отчаянием играл. Труба, его труба словно хотела до кого-то докричаться, только увы, каждый раз не хватало сил донести свою музыку до тех, кто никак не желал его слушать. Рейвенкловец почти всё утро провел в обществе Андромеды Блэк, с которой они пытались разобраться со сложившейся ситуацией. А потом Меда просто посмотрела на него и сказала, что справится одна, что он может ненадолго передохнуть. Терренс не умел благодарить людей, но наверное Блэк поняла это по его глазам. Таким образом рейвенкловец направился прямо в музыкальную комнату. И снова рвалась музыка из самого сердца. Снова хотелось играть её вновь и вновь. Хотелось попытаться донести свой крик до кого-то... Терри замер в дверях расслышав знакомый голос. Голос ундины, никак иначе. Он мог бы различить его среди миллионы других. Словно испугавшись, что Маделайн замолчит Терренс лишь прислонился к двери и слушал её. Почему-то ему захотелось плакать, хоть он и не умел плакать. Но голос Маделайн затрагивал сердечные струны, и он испытывал всё то, что она вложила в своей песне. Терри был уверен, что никто не умел так петь. Во всем мире не нашлось бы человека с таким голосом. Нет, этот голос не мог принадлежать человеку. А потом наступила тишина. Голос оборвался. И Гордон не знал закончила ли петь Мэдди, но он был уверен в том, что ему не хотелось чтоб она замолчала. -Извини, я помешал тебе, - виновато произнес Терренс и попытался выдавить из себя улыбку. Он не был таким ни с кем. Кроме пожалуй матери, и то в далекое детство, до тех пор пока она объявила о том, что собирается выйти замуж за Дариуса Гордона. Рейвенкловец не привык к проявлениям нежности или теплоты, но не растерялся и поэтому лишь мягко обнял девушку. Маделайн была единственной в своем роде, и он ничего не мог поделать кроме как повиноваться ей. Она же ундина. Они умеют очаровывать. -Ты знаешь, что я не могу тебе отказать, - Мэдди понимала, что он испытывал когда играл, как и он понимал её песни, хотя даже глухой бы услышал её голоса. Терри достал из кармана свою трубу, и потер её. Она приняла свой обычный размер. Сделав глубокий вдох рейвенкловец начал играть. И казалось его пальцы играют на самом сердце. Он вкладывал всю свою силу, всю злость, всё отчаяние. Хотелось дотянуться до звезд, а потом со всей силой упасть обратно на землю... И музыка говорила за него. Все те слова, которых он возможно никогда не скажет. Выпускала наружу тот самый единственный крик, который вновь возвращался в его душу, как дикий зверь в клетку...
Madeline Murphy: Вся её жизнь была полна странности, и потому сама Мэдди, в отличии от окружающих, не видела ничего удивительного в том, что она сумела подружиться с мрачным и отстраненным Терренсом Гордоном. Да, у них было много отличий, но они только подчеркивали то, что держало этих двоих вместе. А ещё у них была музыка. - Ты же знаешь, что не можешь мне помешать. А вот помочь – это запросто, - Маделайн улыбнулась, светло и легко, словно они снова были просто учениками, живущими простой и обычной жизнью, хотя душа её была далека от покоя. Наверно надо было быть веселее, приободрить его, ведь ему сейчас и так не просто приходится, но после того, как она узнала, что среди не вернувшихся из Хогсмида была и Олвен, Мэдди просто не могла заставить себя смеяться. Улыбка – это было легко, отработанное движение губ, как сценический жест или езда на велосипеде. Этому, как рисунку или игре на музыкальном инструменте можно было научить кого угодно. А вот смеяться – это уже настоящее искуство, как создание музыки, это должно идти от души и сердца, или того, что у вас вместо него. Когда Терренс начал играть, Мэдди внезапно поймала себя на том, что безумно скучала по голосу его саксофона. Казалось бы, она прекрасно помнила его, но все же память – это совершенно другое, нежели жизнь, как изображение фрукта не может передать его сочной сладости. В начале она подпевала, вторя сложной мелодии, без слов, просто два голоса, творящих волшебство только для себя, рассказывающих историю, от которой один из них хотел отстраниться, а вторая – наоборот пытаясь как можно ближе приблизиться не смотря на свой страх. Но где-то на середине рыжая умолкла, внимательно глядя на друга и вслушиваясь в его в отчаянную, полную страсти и страдания музыкальную отповедь. Это точно был не дуэт, больше боли эта песня все равно не вынесет. - Терренс, что же ты с собой делаешь? – девушка уже не улыбалась, а наоборот еле заметно хмурилась. Впрочем, её недовольство явно было направлено не на её собеседника, а на те обстоятельства, которые сделали его таким, каким он стал. Она знала его уже не первый год, и верила, что они действительно друзья, а не просто знакомые, которые иногда встречаются в музыкальной комнате, и потому считала, что может позволить себе с ним любую откровенность. - Тебе надо наконец-то научиться отпускать.
Terrence Gordon: Терренс любил музыку. Она разливалась по его венам. Она была в его крови ещё тогда, когда он был младенцем. Это была единственная сила, которая помогала ему жить. Возможно единственный смысл всей жизни. Но его музыка становилась такой особенной, когда с ней сливался голос Мэдди. Такой же отчаянный, как его собственный заточенный крик, с привкусом морской волны, и израненный, как белоснежный лебедь всё равно пытавшийся взлететь к самому солнцу. Если у Терри и была муза, то она сейчас стояла рядом с ним. Ещё на первом курсе он понял, что никогда в жизни не встретит такого чудного голоса, как у Маделайн Мерфи. И он влюбился в этот голос. Именно в этот голос, который часто звучал в её ушах, и хотелось слушать её, вновь и вновь, ведь голос Мэдди был единственным, что затрагивал сердечные струны Терренса Гордона. Как же он был рад этой встречи, ведь впервые за последние месяцы ему показалось, что его одиночество нарушилось, хотя бы на несколько мгновений. Музыка оборвалась, как обрывается тонкая ниточка, которая отчаянно пытается удержать тяжелый камень. Крик снова вернулся в свою клетку, и Терренс с какой-то грустной улыбкой посмотрел на Маделайн опуская инструмент. Она единственная понимала его настолько хорошо. Она единственная понимала его музыку до конца, и могла слышать каждый крик, который вырывался с новой нотой. Для него Мэдди не была девушкой. Не была просто другом. Она была родственной душой, душой, которая всегда сможет услышать его музыку. Всегда. Рейвенкловец ничего не ответил, но прекрасно знал, что Мэдди услышит его слов в этом молчании. Он протянул к ней руку и бережно взял за ладошку, после чего прижал её к своей груди. Сердце. Там должно было биться его сердце, только порой Терри не мог услышать собственное сердцебиение, или просто не хотел. Боль и гнев. Злость и обида. Человек не должен испытывать столько радикальных чувств вместе, это может уничтожить его. Почему-то Терренсу всё чаще казалось, что он не доживет до старости, нет. -Ты же лучше меня знаешь, что нельзя отпустить то, что внутри нас, - Терри ни с кем не был настолько искренним, потому что знал, только Мэдди его поймет при любых обстоятельствах. Она знала его таким, каким не знал никто. Остальные видели лишь оболочку. Красивого мальчика, у которого ужасный характер, и от которого стоит держаться подальше, но не видели его самого. Не видели той метели, которая не давала покоя его душе, и даже не думала стихать. -Я лишь боюсь, что со временем стану всё более ужасным человеком, Мэдди, - признался Гордон и чуть сжал ладошку бывшей гриффиндорки. Ничего дурного в этом жесте не было, да и держал он её за руку как своего лучшего друга, и наверное единственного человека, который по-настоящему понимал его, и сочувствовал ему. Наверное Маделайн и правда сочувствовала ему, только Терренс мог простить ей этого. -Твой голос плачет, Мэдди. Почему, почему, твой голос плачет? – как-то отчаянно спросил Терренс вглядываясь в глаза рыжеволосой девушки. Её голос не должен знать глубину такой тоски, не должен. Только не её голос.
Madeline Murphy: Маделайн не пыталась вырваться из крепкой хватки Терренса, славившегося по всей школе своим дурным характером, даже когда она стала крепче за шаг до того, чтобы причинить боль. Она знала, что он никогда не позволит себе сделать этот шаг, никогда не позволит себе причинить ей вред или обидеть, и сам убьет любого, кто поднимет на неё руку. И поэтому она полностью ему доверяла, и не подозревала ничего дурного в его действиях, даже если со стороны они и казались странными. Временами Маделайн ловила себя на мысли, что каким-то удивительным образом получилось так, что рядом с ней собралась целая плеяда очень талантливых и опасных людей, которым была не безразлична её безопасность, что казалось странным и не совсем заслуженным ей самой. Впрочем, она старалась не спорить, принимая заботу с неизменной благодарностью. - Терри, но это ведь самое главное – научиться отпускать себя, - мягко ответила она, словно пытаясь убедить нерадивого ребенка, что каша – это очень полезно и намного лучше конфеты. Её удивляло, что он не может понять такой простой вещи, потому что для Маделайн умение “отпускать” было жизненной необходимостью и главным принципом, она не умела держаться за что-либо, да и не нужно ей это, ведь мире граней больше, чем она могла представить и взамен брошенной всегда найдется новая ещё более яркая и завораживающая. И потому ей всегда была странна привязанность людей к прошлому, но в случае Терренса она интуитивно понимала, что даже для обычного человека его поведение не нормально. – Нельзя жить одним гневом, это убьет тебя. Прошлое – это лишь малая толика твоей жизни, тем более что эти семнадцать лет ты изменить уже не можешь, в отличии от предстоящих девяноста или там ста пятидесяти, тратить которые на злобу – прямой путь в Ад при жизни. Попробуй занять себя чем-нибудь другим, влюбиться, наконец! А не то действительно станешь совершенно несносным и я перестану с тобой петь. И хотя эта угроза звучала как шутка, и Мэдди улыбалась искренне, в её словах было больше правды чем хотелось признавать им обоим. Она ведь действительно оставит его в прошлом, к которому не любит возвращаться и которое не имеет власти над ней, если он не сможет победить себя. Она не любит людей, одержимых одной страстью, они слишком сильно напоминают ей о том, чем она является на самом деле, и потому она действительно прервала бы с ним контакт, потому что собственный покой ей дороже всего. - Наверно потому что жизнь оказалась совсем не такой, как я предполагала. Может это проверка от Бога, может просто полоса неудач, но порой мне кажется, что мне не хватит смирения терпеть бедность и проказу как Иов. Я знаю, что не в праве требовать больше чем имею, и даже за это должна быть благодарна, но Терри, как же я устала, - Маделайн говорила негромко и медленно, словно с трудом подбирая слова. Она ненадолго умолкла, а потом вдруг неожиданно глухо продолжила. – Знаешь, Олвен Бенбоу пропала в Хогсмиде.
Terrence Gordon: Music Терри улыбнулся. Он редко улыбался. Не любил. Улыбка была его врагом, ведь настоящая улыбка не способна существовать с гневом, а Гордон словно весь был пропитан ею. Иногда он искренне не понимал когда именно это ужасное чувство овладело им, ведь его мать всегда умела прощать людей, даже если те ранили насколько глубоко, что она рвалась на части. Ему и правда хотелось понять почему он испытывает столько злобы, а главное когда именно это началось. Наверное с тех пор как он перестал играть на фортепиано. Он был уверен, что смог бы стать гением играющим на пианино, ведь тогда, в детстве его музыка была совсем другой. В ней было столько любви и нежности, что сейчас он даже и вспомнить не мог какого ощущать подобные чувства. В конце-концов Терренс просто решил, что ему просто не дано испытать такие великие чувства, хотя... хотя рядом с Маделайн он его всегда переполняла нежность. -Я бы хотел верить в Бога, так же как ты, - горько усмехнувшись произнес он, всё так же не выпуская девушку, так как ему казалось, что отпустив её он снова вернутся в свое постоянное состояние. Гнев. Это ужасное чувство. Он убивает всё живое, и когда-нибудь добьет его душу. Но наверное нельзя исцелить те раны, которые постоянно кровоточат. Нельзя прервать те чувства, которые никогда не отпускают тебя. А гнев никогда не покидал его, не считая те редкие минуты, когда его заменяла непонятная нежность. Рядом с Мэдди Терри чувствовал себя тем самым ребенком, который когда-то играл на пианино от всей души, и был счастливым. -Я знаю. Мне часто кажется, что когда-нибудь этому придет конец. И это «когда-нибудь» наступит очень скоро. Только я ничего не могу с этим поделать. Наверное я не умею прощать, поэтому твой Бог никогда не сможет меня принять, ведь он учит нас прощению. Не знаю, я правда не знаю что делать, - искренне признался рейвенкловец заглядывая в тоскливые глаза бывшей гриффиндорки и жалея о том, что он не в силах перебороть себя. Победить то, что мучает не только его, но и окружающих. А ведь рядом с Мэдди ему хотелось измениться. Вернуть того маленького мальчика, который так любил играть на фортепиано. Только тот мальчик кажется навсегда исчез в этом мире, и о нем уже давно никто не вспоминал, даже тот, кто когда-то был им. -Нет, умоляю тебя, - эти слова прозвучали как-то особенно жалостным голосом, - Если твой голос больше не будет петь со мной, то и всякая надежда исчезнет из моей жизни. Ты – свет, хоть и поешь для таких грешников как я. Наверное именно поэтому твой голос настолько искренний и уникальный. Он пробуждает у людей те чувства, которых они прежде не знали, - и снова умолк. Не хотелось разочаровывать Маделайн, а ведь Терренс прекрасно знал, что к этому всё и идет. Влюбиться? Как же ему влюбиться, если вся его душа пропитана гневом? И наверное не найдется в этом мире человека, который сможет взять на себя смелость попытаться спасти его душу. Не так уж просто греть своими руками ту душу, которая в любой момент может превратиться в пепел. -Я знаю, Мэдди, - и Терри на самом деле знал как она устала. Нет, не потому, что они были друзьями и он понимал её, а потому, что её голос всего лишь минуту назад извивался от грусти и усталости, а он мог чувствовать это кожей. Но в каком-то смысле Терренс завидовал Маделайн – такой светлой, способной на огромные переживания. Она умела то, чему он наверное никогда не сможет научиться как бы не старался. -Я слышал про Олвен, - на мгновение Терри опустил взгляд, - Мне жаль. Надеюсь с ней всё будет в порядке, - что поделаешь, Гордон не умел успокаивать людей. Не умел давать им надежду, так как у него уже не осталось надежды. С каждым днем она становилась всё прозрачнее, улетая от него всё дальше и дальше. –Ты справишься, Мэдди. Ты обязательно справишься. Твой голос справится. Он должен справится, потому что без него в этом мире станет очень сложно жить тем, для кого он стал надеждой и светом, - Терри ничуть не врал, - Порой, мне кажется, что я не доживу до тех лет. Мне никогда не стать старым человеком, потому что я уже за эти годы постарел. Но ты... ты не постареешь никогда, Мэдди.
Madeline Murphy: Маделайн покачала головой, мягко выражая свое несогласие. Когда они играли вместе, когда они творили гармонию, казалось что не было человека ближе и все было понятно, но когда они начинали разговаривать, Маделайн казалось, что между ними возникала стена, какой-то языковой барьер через который не удавалось пробиться, когда вроде бы все слова знакомые, а все равно она говорит одно, а он слышит другое и, кажется, наоборот. - Он много чему учит, Терренс, и не всем дан усвоить Его уроки когда им хочется, но познание придет когда должно. Я вижу в тебе , я слышу это, и я просто не могу понять, почему ты там, - она махнула рукой в сторону выхода, обозначая весь остальной мир за пределами этой комнаты, - совсем другой. Почему нее позволяешь себе открыться кому-то ещё. Невероятно, но люди вообще-то лучше, чем мы обычно о них думаем, и они стоят того, что испытывать к ним что-то кроме гнева о отчуждения. – Мэдди умолкла, внимательно изучая его лицо. Сейчас он выглядел совсем иначе, нежели когда разговаривал с другими. Сейчас в его взгляде не было той ярости, которая определяла всю его жизнь когда она не была рядом. Только нежность, боль и музыка. - Если ты и дальше будешь губить себя, Тэрри, то боюсь скоро нам не о чем будет петь. Я не могу и не хочу петь о гневе. – Она отвела взгляд, вместо этого обратив его на синее небо за окном. - Тем более что я не смогу всегда быть рядом чтобы успокоить тебя. Тебе надо научиться бороться с ним самому. Терренс был хорошим парнем, прекрасным другом и талантливым музыкантом. Они понимали друг друга не на уровне слов или эмоций, но через мелодию, которую творили вместе. Но как и большинство ей знакомых он не понимал самого простого – с ней-то ничего не произойдет. Сама Маделайн не понимала, что именно заставляет их видеть в ней другого человека, слабого и требующего защиты, но уже устала переубеждать их и давно смирилась с тем, что им просто не понять. Пожалуй только Эмбер почти не питала иллюзий на её счет, но все равно время от времени в ней просыпалась неожиданное желание опекать - Конечно я выживу, Тэрри, и с голосом моим ничего не произойдет, - она говорила со спокойной уверенностью человека, который точно знает что абсолютно прав. - Я больше беспокоюсь о тех, кто будет рядом со мной, когда я решу что с меня хватит. Это им – вам – будет плохо и тяжело. А мне – мне наверно тогда будет все равно. – Маделайн грустно улыбнулась, пытаясь хотя немного скрасить эту неприятную правду. - Может ты и прав, старость это не для меня. А вот из тебя получится прекрасный ворчливый дед, ты только дай себе шанс. Если ты будешь постоянно убеждать себя, что не доживешь до старости, то конечно так и будет.
Terrence Gordon: Терренс как-то очень давно перестал видеть в людях что-то светлое. Он перестал верить в них, как бы ужасно это теперь не звучало. Время шло, но ничего не менялось, кроме его ненависти и гнева. Порой он задумывался что бы чувствовал еслиб наконец-то отец исчез из его жизни. Ничего. И осознание этого пугало Гордона. Многие люди живут под давлением родителей. Многие хотят избавиться от них, но все они будут чувствовать либо облегчение, либо что-то вроде сожаления. Но вот Терри ничего бы не почувствовал, или по крайне мере он так считал. И от этой мысли становилось ещё невыносимее, так как он понимал, что ему никогда не выйти из этой клетки. -Мэдди, милая Мэдди, посмотри на меня, - рейвенкловец улыбнулся указывая на себя, - Кому я нужен? С такими как я всегда очень сложно. За таких надо бороться. С такими надо бороться чтоб их спасти, так как они и сами не до конца осознают насколько и мне необходима помощь. А такого человека мне не найти, хотя бы потому, что я всех пугаю одним своим взглядом, - в словах Терренса не было ни доли сожаления или же тоски. Он привык к такому раскладу, поэтому и не переживал, хотя слова Маделайн как всегда волшебным образом на него действовали. Сам того не ожидая Терри задумался о возможности быть любимым кем-то. Кем-то, кто бы очень хотел спасти его, и сумел бы. Наверное в одном Мэдди всё же права, ему стоит сконцентрироваться на другом, а лучше на человеке. Ведь если кого-то полюбить от всей души, то тогда возможно можно будет притупить и гнев? Только как бы Гордон не хотел в это верить, ему с трудом удавалось. -Не могу, пока не могу, - как-то отстранено произнес парень и отвел взгляд, - Я пытался. Правда пытался, только не получается. Наверное он слишком глубоко ранил меня в детстве, и как бы я не пытался прощать его... у меня просто не получается. Стоит мне увидеть его как я начинаю ненавидеть его ещё больше. Но что злит меня, так это умение моей матери всё прощать людям. Я не понимаю откуда в ней столько доброты, и почему, почему я всем похож на своего отца? – пожалуй, Терренс дал волю своим чувствам и сказал лишнего. В любом случае он успел замолчать вовремя и закусил губу. Маделайн и без него было тяжело, а он снова говорит лишь о себе, самый настоящий эгоист, ничего не скажешь. -Не говори так, прошу тебя, - посмотрев в глаза бывшей гриффиндорки произнес Терри, - ты меня пугаешь подобными высказываниями. Я понимаю, что у каждого из нас своя собственная судьба, которая может не устроить второго, но всё же. Давай не будем загадывать на будущее? Сейчас мне вообще кажется, что скоро меня сожжет свой собственный гнев, так что кто знает кому из нас суждено дожить до старости? – Несмотря на то, что Терренс пытался отогнать от себя дурные мысли, он знал, что Мэдди не умела врать, а так же понимал, что она не создана для этого мира. Как бы ужасно это не звучало, он не верил, что она надолго останется рядом с ними, хотя бы потому, что этот мир слишком жесток и ужасен для такого ангела как она. Но думать об этом рейвенкловцу не хотелось. Он бы не смог смириться с её отсутствием, нет. -Несмотря на то, что я не отличаюсь оптимизмом, даже наоборот, мне всё равно хочется верить в лучшее. Так гораздо спокойнее. Иначе я начну бояться самого себя, хотя чего уж там, я уже себя боюсь, разница лишь в уровне. Но кто знает, может мы с тобой когда-нибудь справимся со своими внутренними демонами, а? – улыбнувшись Мэдди спросил Терренс.
Madeline Murphy: - Откуда ты знаешь, может быть в этом мире – даже в этой школе – найдется ни один человек, который будет согласен бороться за тебя, если только получит такой шанс, -голос Маделайн был грустен, словно это она была виновна в том, что у Гордона так мало друзей, что он не любит никого кроме матери и музыки. - Может если ты будешь смотреть на всех не как на врагов, а как на возможных друзей люди к тебе потянутся? Может тебе надо перестать бояться доверять? А то ты вырастешь во второго Муди. Маделайн улыбнулась и попыталась обернуть это в шутку, но было понятно, что разговор был слишком тяжелым для этого. Гордон не умел бороться с собой, он тонул в собственном аду, который сам и создал, и рядом не было никого, кто мог бы подать руку. Маделайн бы и хотела помочь, но она сама не понимала что может сделать, если он даже не слышал её слов, а если и слышал, то не верил. - Прости, я не хотела тебя пугать, - она виновато улыбнулась. - Просто я хотела сказать, что тебе нужно научится поддерживать себя не только гневом, потому что после школы станет ещё тяжелея – в большом мире причин для ненависти больше чем здесь, и тебе надо за эти полгода научится отчуждать её, так наверно правильнее сказать. Мэдди улыбнулась, легко и светло, словно действительно только об этом и говорила, без каких-либо намеков. Но мысли её были совсем не веселы. “Кому из нас не суждено дожить до старости? Мне, Терри, мне, я это уже видела.” Печали не было, как и сожаления или гнева. Она умела принимать судьбу такой, какой начертал её Господь.
Terrence Gordon: Терренс не верил, что его можно было спасти. Как не странно он признавался самому себе в том, что он медленно тонет в том аду, что уже давным-давно стало его домом. Он понимал насколько безысходна его ситуация, и не потому, что он не хотел бороться. Ему незачем больше бороться. С самого детства Терренса приучили к одиночеству. Он привык к тому, что весь его маленький мир наполнен лишь музыкой, а для людей в нем просто нет места. Маделайн попала в его мирок только потому, что её голос был подобно зову ангела с небес. Но как казалось самому Терренсу, жить только ради музыки нельзя. Нельзя бороться только ради неё. Каждому необходим человек рядом с собой. Каждый нуждается в ком-то, кто будет держать его руку и поддерживать в самые тяжелые минуты. Терренса все бросили. Мать – предала. И хоть Гордон пытался не винить её, всё равно он не мог простить ей того, что она вернулась к его отцу после стольких страданий и разочарований. -Я не верю в надежду. Порой мне кажется, что я вообще ни во что не верю, Мэдди, - Терри как-то грустно улыбнулся и отвел взгляд от рыжеволосой девушки, - Музыка поддерживает душу. Она помогает мне. Не дает сойти с ума или погубить себя, но однажды её силы просто не хватит. Человек и правда самое ужасное существо. Он умеет само уничтожать, когда можно продержаться, можно для чего-то жить. Впрочем, неважно, - Гордон снова обернулся к Маделайн и улыбнувшись поцеловал её в лоб, словно маленького ребенка. Кто-то сказал, что в лоб целуют ангелов. Мэдди и правда была ангелом для него, и для многих других. -Я попытаюсь. Ничего не буду обещать, но попытаюсь, - Терренс улыбнулся про себя подумав, что возможно этого никогда не случится, - И ты мне обещай писать. Хоть иногда, я буду рад твоим письмам, - после чего они зашагали в сторону выхода из музыкальной комнаты. Ученики шли в сторону Большого Зала, время обеда как-никак, а вот Терри всё думал о том, что может быть он когда-нибудь всё же сможет найти смысл в этой жизни. Кроме музыки. И тогда он первым делом скажет об этом Мэдди.
полная версия страницы