Форум » Архив «Lumiere-77» » Нормальные герои всегда идут в... - 14 марта 1978 г. » Ответить
Нормальные герои всегда идут в... - 14 марта 1978 г.
Jeanne Roy: Дата и время: 14 марта 1978, раннее утро Место: школьный двор Участники: Daniel de Foix, Alberich Richtenberg, Jeanne Roy, Llanfair Richtenberg События: после внезапного исчезновения Мио Лунгрена, его новые друзья, прошедшие вместе с ним огонь, воду и зубы красных шапок, решают, что никак нельзя бросить его в беде. Осталось только убедить в это Жанну и Ланфир.
Ответов - 17
Alberich Richtenberg: Внешний вид: форма Дурмстранга, волосы растрепаны. - Тебе не хфатает спокойствии, - констатировал Альберих, втыкая рейтсвер в рыхлый снег, - тебя легко спрофоцировать. И протянул французу руку. - Потнимайся. Его акцент стал меньше за последнее время, во многом благодаря усилиям Ланфир, которая сейчас сидела чуть поодаль, наблюдая за тренировкой так, как хорошая мать следит за забавами своих трехлетних детей: со снисходительным поощрением, считая игру довольно глупой, но позволительной хотя бы оттого, что она доставляет удовольствие обоим чадам. А в том, что подобные упражнения идут ему на пользу Альберих не сомневался: постоянные язвительные комментарии Альдо по поводу количества съедаемых немцем пирожков, естественно, были продиктованы желанием один из этих пирожков заполучить, однако они заронили определенные сомнения в душу Рихтенберга. Здесь было слишком много вкусной еды, приготовленной заботливыми руками молодой супруги, и слишком мало физических нагрузок, чтобы всю эту вкуснятину компенсировать, а потому в какой-то момент Альберих обнаружил себя придирчиво изучающим собственный живот на предмет наличия на нем жировых складок. Как девочка-подросток, честное слово. Пожалуй, Альдо и сам уже был не рад, что подкинул другу эту идею: замученный постоянными попытками Альбериха затащить его на тренировку, он в последнее время отчаянно отговаривался болью в ноге и спешил скрыться, едва Рихтенберг заводил разговор вроде "а вот неплохо было бы потрени..." А Даниэль обладал одним неоценимым качеством: он имел желание "потрени" в совершенно любое время дня и ночи, что делало его ценнейшим спортивным снарядом, на котором Альберих и сбрасывал еще не проявившие себя, но наверняка уже где-то отложившиеся, килограммы. Де Фуа поднялся на ноги, и пока тот отряхивался, Рихтенберг направился к жене, считая необходимым поинтересоваться на немецком: - Ты не скучаешь, милая? Мы можем закончить. К тому же, ты, наверное, замерзла. Наклонившись, Альберих поцеловал жену в макушку, будто приветствуя: Ланфир пришла, когда молодые люди были заняты, и Рихтенберг только сейчас мог поздороваться с ней. - Расскажешь что-нибудь интересное? В бумажном свертке почти наверняка были бутерброды.
Llanfair Richtenberg: Внешний вид: длинное шерстяное платье, синее с серой вышивкой, теплые полосатые чулки, практичные ботинки на низком каблуке. Теплая черная мантия. Волосы заплетены в косу. - Нет-нет, мне очень интересно, - рассеянно сказала Ланфир, подставляя голову под поцелуй мужа. Этот новообретенный ритуал ей безумно нравился - вот скажи кому, так не поверят. Вроде бы она должна была таять от страстных поцелуев, или как там девочки любят рассказывать? А она начинала глупо улыбаться от заурядного чмока в макушку. - Вы можете продолжать, я подожду. Только покушайте, хорошо? - юная фрау протянула мужу сверток, - вот возьми, там лепешки с сыром и зеленью, и бутылка сока. Прежде, чем Альберих успел скривиться, она быстро добавила: - Вишневый. И чинно уселась на поваленный ствол дерева, предварительно смахнув с него остатки снега - устроилась, сложила руки на коленях, и подала супругу чистое полотенце. - Даниэль, а вы почему стоите? Я на двоих принесла. То есть, на троих, но твоего несносного Лисицу я уже покормила, он бегает третий круг вокруг озера - мне кажется это нездорово... - валлийка умолкла, рассеянно потерла висок, - Мио похитили. Вечером. Это ужасно. И болезненно нахмурилась.
Daniel de Foix: Де Фуа с благодарностью принял руку Альбериха и поднялся со снега, теперь небрежно отряхивая его с колен. Как ни печально было это признавать – немец был прав. Ему не хватало выдержки – Даниэль легко вспыхивал, легко вёлся на эмоции, но такова была его суть, эмоции управляли им всегда, с самого рождения. И до настоящего времени он так и не научился с ними как следует справляться. Тренировки с Рихтенбергом были именно поэтому столь ценны для француза – мало где встретишь того, у кого можно вот так запросто перенять что-то очень важное. И не столько в системе боя, сколько в самом характере. Даниэль был рад, что встретил на британской земле такого друга, хотя оба они были здесь чужими. После злополучной дуэли с Лорензеном и той страшной раны француз оправился не слишком быстро. Но Эшлинг была рядом – и это излечивало его, однако с тех самых пор де Фуа тренировался в несколько раз большее и в несколько раз усерднее. И чаще всего именно с Альберихом – кажется, тот отлично понимал, почему Даниэль был столь недоволен собой. А тот даже сменил привычную шпагу на более тяжелое оружие, привычное уже немцу – и теперь воткнул свой меч рядом с клинком того. Стягивая перчатку с руки, Даниэль наблюдал за тем, как Рих целует супругу, не сдержал улыбки – но подходить не спешил. Этими двоими можно было просто любоваться издалека – настолько гармоничной и красивой парой они были. Однако Ланфир сама подозвала его и, приветливо кивнув той, де Фуа приблизился к поваленному дереву. - Благода'гю вас, Ланфир, вы всегда столь заботливы. Француз протянул было уже руку к заветным лепёшкам, и взгляд его, обращенный к Альбериху, выражал что-то вроде “давай же, делись, приятель”, но тут же ту руку опустил, инстинктивно сжимая в кулак. Начинается веселье... - Постойте. Как похители? Кто похитил? Эти ваши... les Mangemorts? Если вспомнить, кто его отец, всё это начинает напоминать междуна'годный скандал. Даниэль вновь взглянул на Рихтенберга – кажется, они оба понимали, чем это грозит им обоим. - Он не мог п'госто сам отлучиться из замка, никого не п'гедуп'гедив? Расскажите же обо всём, что вам известно, п'гошу.
Alberich Richtenberg: - Третий круг? - разворачивавший сверток с лепешками Альберих присвистнул. - Кажется, он надеется, что его нога сама отвалится на пятом. А потом рука немца, протягивавшая половину пайка Даниэлю замерла в воздухе, и Рихтенберг медленно на каблуках развернулся жене, глядя на Ланфир с настороженностью и недоверием. - Похитили? - переспросил Рихтенберг на английском. - Не мош-шет быть. Ему и правда с трудом верилось в похищение чемпиона - начать стоило с того, что похищать представителя британской школы британцам же было крайне невыгодно, французы - явно были неспособны на что-то такое, и если кто-то и мог бы провернуть подобное, то только Мальбург, но - зачем? Альбериху вообще порой казалось, что директор придает Турниру поразительно мало значения, и победа собственного чемпиона ему вовсе не кажется сколь-нибудь интересной перспективой. Но так или иначе, подозрения падут именно на иностранцев - и оттого на взгляд де Фуа Альберих ответил взором не менее обеспокоенным. И это не говоря о том, что кроме угрозы репутации школ-участниц существовала еще одна проблема и заключалась она в том, что похитили именно Лундгрена. А Лундгрен был другом Рихтенберга. А Рихтенберг очень не любил, когда его друзей похищают. Впрочем оставалась еще неслабая надежда на то, что все произошедшее - простое недоразумение. - Дани праф, - серьезно проговорил Альберих, - он мог просто уйти и никто не сказать. У Мио дофольно непростой характер. Или мошет это дело сердца и тут участфует дефушка. Но отчего снать, что это сразу похищение? Вообще-то представить Мио с девушкой было довольно непросто, но вот вообразить шведа уходящим ночью в глушь глухую просто для того, чтобы все поплакали - вполне легко.
Llanfair Richtenberg: Ланфир опустила глаза, ей уже казалось, что она все это вообще зря сказала, потому что благородные господа явно не станут сидеть на месте и ждать, когда найдут их друга, и сейчас вот главное удержать их от опрометчивых поступков. Но не врать же, в самом деле. - Он не вернулся из Хогсмида. Нашли его палочку и рядом... хм... труп, - валлийка скрестила руки на груди, в упор глядя на Чемпионов, - Аврорат уже занимается этим, его наверняка найдут. Поначалу Ланфир и сама надеялась, что это просто очередная выходка несносного шведа, но лежащая в пыли палочка говорила сама за себя. Какой феерический нагоняй получила вся охрана Турнира - это надо было себе представить... хотя объективно, что могла сделать эта самая охрана, не бегать же за каждым студентом? Фрау Рихтенберг обеспокоенно смотрела теперь уже только на мужа и в ее взгляде без труда можно было прочесть просьбу ни во что не ввязываться.
Daniel de Foix: При упоминании о трупе есть расхотелось окончательно. - П'гостите, но чей т'гуп там нашли? – Тут же переспросил Даниэль, изучая лицо Ланфир внимательным взглядом. Было ясно, что девушка сама не испытывает от этих новостей никакой радости, но для молодых людей было важно сейчас знать всё то, что уже знают о случившемся сотрудники отдела обеспечения правопорядка. Потому как если для тех сотрудников дело о пропаже Лундгрена было рабочим моментом, то для этих двоих оно уже становилось делом личного свойства, если не сказать даже, что делом чести. И главным действительно было не то, что под угрозой сейчас находилась их репутация, а то и сам Турнир, главное, что под угрозой была жизнь Мио. А если уж вы однажды спасали жизни друг друга, то потом вы не останетесь в стороне, когда понадобится снова это сделать. По крайней мере, де Фуа надеялся, что Альберих думает точно также. - И палочку ведь п'гове'гили. – Добавил француз скорее утвердительно, нежели вопросительно. – Что там было? Он защищался? Нет, разумеется, Даниэль не намекал на то, что труп мог быть делом рук самого Гриффиндорца, но всё это было слишком странно и слишком внезапно, даже с учётом того, что с момента пропажи Мио, оказывается, прошло уже больше суток. - Альберих, ты думаешь о том же, о чём думаю я? Несмотря на обеспокоенное лицо Фир, всё же спросил де Фуа, практически не сомневаясь в положительном ответе немца. Не сидеть же и ждать, в самом-то деле.
Jeanne Roy: Внешний вид: форма Шармбатона, волосы заплетены во французскую косу. День обещал быть во всех отношениях прекрасных, в первую очередь потому что Жанна не ощущала боли – редкое, долгожданное счастье. Но проснувшись она увидела, как в чистом, голубом небе восходит солнце, которое зимой было редким гостем в этих землях. Поскольку до завтрака ещё оставалось довольно много времени, Жанна решила начать день с продолжительной прогулки как она часто поступала дома. У озера она заметила Альдо Лорензена, а чуть дальше уже во дворе замка увидела - Добрый день, - поприветсовала она собравшихся. Судя по воткнутым в землю мечам, молодые люди снова тренировались. Жанна всячески поощряла занятия физическими упражнениями, хотя порой ей казалось, что лучше бы де Фуа занимался безопасным квиддичем, а не тренировался в потенциально опасных условиях с хорошо заточенным металлом. Впрочем, одного внимательного взгляда на собравшихся было достаточно, чтобы вопрос физических упражнений отошел на второй, а то и десятый план. - Что-то случилось? – почти сразу же спросила она, хмурясь. То, что что-то было не так было заметно и по мрачному лицу Альбреха, и напряженному, встревоженному выражению лица Ланфир, но в особенности по решительному взгляду Даниэля, который указывал на то, что де Фуа собирался сделать что-то, что считал совершенно необходимым, пусть и непростым, поступком. С точки зрения Жанны это взгляд никогда не означал ничего хорошего.
Alberich Richtenberg: Красноречивый взгляд Ланфир, увы, пропал втуне: впавший в крайнюю задумчивость Альберих на жену не глядел, и подошедшую однокурсницу Даниэля встретил лишь рассеянным кивком. В голове роились мысли - одно предположение хуже другого, и в каждое из них Рихтенберг пожелал бы верить только из страха перед следующим. - Я не снаю, что ты тумаешь, - сумрачно отозвался Альберих, - но я тумаю, что это фсе слошно. Он с каким-то сожалением оглядел на принесенный Ланфир обед, понимая, что теперь не просто не сможет насладиться им в полной мере, но вовсе оставит нетронутым, ибо после таких новостей кусок в горло не лезет. Слова жены о том, что Мио уже ищут, отчего-то не успокаивали, но лишь усиливали беспокойство: наличие трупа рядом здорово усложняло все произошедшее, и хотя Альберих был совершенно уверен, что Лундгрен пусть и обладает скверным характером, но на убийство неспособен, он все же не стал бы сбрасывать со счетов даже самые невероятные варианты. Просто оттого, что они не имели ни малейшего понятия о том, что произошло в действительности. Рихтенберг обернулся к Жанне и, будто только что заметив ее, коротко поклонился француженке, повторно приветствуя: - Guten Tag, fraulein. И обернувшись, обратился теперь уже к Даниэлю, говоря так, будто все уже было делом решенным: - Я тумаю, наше отсутстфие никто и не саметит. Мы не учимся, как ученики сдесь. Мальбурга я не фижу почти в эти дни. Но если что, Альдо смошет меня прикрывать. Собственно, в любом случае было бы лучше, если бы они с де Фуа смогли отыскать Мио раньше авроров, и в данном случае менее всего Альбериха волновало мнение администрации принимающей школы. Чуть больше беспокоили взгляды Мальбурга, но по-настоящему стыдно Рихтенбергу было лишь перед Ланфир, на которую немец сейчас глядел виноватым взором. Но он был уверен, что жена поймет - в конце концов, не так ли поступила бы она, случись что-то с ее другом?
Llanfair Richtenberg: И жена поняла. Собственно, не понять было сложно: Ланфир улыбнулась сначала подошедшей Жанне. - Доброго утра, - вот ее присутствие здесь было как нельзя более кстати. Не то, чтобы валлийка собиралась спорить. Она еще с детства твердо знала, что с мужем спорить нельзя, неприлично и противоестественно. Но! - Хорошо, милый, - спокойно кивнула фрау Рихтенберг, - если ты так решил, то так оно и будет. Она помолчала несколько секунд, аккуратно складывая руки на коленях и глядя на супруга снизу вверх. - И, конечно, я пойду с вами, потому что когда меня уволят после вашей спасательной операции, я хочу хотя бы остаться уверенной, что с вами ничего не случилось. Возможно, то, что меня уволят - даже к лучшему, у меня нет никакого желания объясняться с коллегами, которые получат выговоры и, возможно, будут уволены тоже. Я понимаю, милый, что ты имеешь какие-то основания не доверять профессионалам, которые уже занимаются поисками Мио, но тогда хотя бы позволь мне быть рядом. Напоследок, потому что, боюсь, после этого мне придется покинуть Хогвартс.
Daniel de Foix: Даниэль в общем-то понимал, почему Ланфир не желает так сразу отвечать на все его вопросы, и не винил в этом девушку. Фрау Рихтенберг в отличие от них с Альберихом всё-таки жила в замке не просто так – у неё была работа, она исполняла свои обязанности, и если Фир всё же делилась какой-то служебной информацией с друзьями, то по большому счёту делать это была не обязана. К тому же внимание Рихтенбергов на мгновения отвлекла Жанна – не слишком, чтобы с её приходом супруги притихли и прервали разговор, но достаточно для того, чтобы оставить вопросы де Фуа без ответа. Сам же Даниэль только кивнул сокурснице в знак приветствия, в его понимании вполне доброе утро успешно перетекало в очень недобрый день. - А я думаю... – Француз уже обрадовался тому, что Альберих понял его с полуслова и принял единственно верное решение, обрадовался и явно собирался его в том поддержать – до той поры, пока не услышал слова Ланфир и не поймал на себе взгляд Жанны, которой никто так и не потрудился объяснить, что же случилось. Только не этот взгляд, о нет. - Что ты то'гопишься, д'гуг мой. Мы не можем так подставлять Ланфир. Ведь она п'гава – вы не должны 'газлучаться с ней из-за того, что мы будем столь неосто'гожны. Ты гово'гишь, что мне не хватает спокойствия, но сам готов со'гваться на поиски, толком не зная ничего. Я пе'гвым подде'гжал бы тебя, но знаю, что ты в пе'гвую оче'гедь должен подумать о жене. О Мио есть кому позаботиться. Де Фуа, сам не ожидавший от себя этих слов вместо пламенных речей, призывающих Фир просто оставить это дело мужчинам, прекрасно понимал, что ничего она им не оставит. И Альбериха не оставит – ни одного, ни с Даниэлем, если только тот не попросит об этом сам. А он попросит вряд ли. Вернее было бы убедить если не его, так хотя бы Ланфир в том, что никуда её муж не отправится, и, может быть, действительно после покинуть замок в одиночку. В крайнем случае, всегда можно позвать с собой де Сидвилля – тот хоть и не был закадычным приятелем Лундгрена, вроде бы вполне неплохо с ним общался, да и вряд ли отказал бы в просьбе лучшему другу. Что угодно – только не втягивать в это дело фрау Рихтенберг, которая явно огребет с этого их энтузиазма одни лишь неприятности. Ну, а бдительность Руа усыпить – это вообще сам Господь сейчас велел. - Кстати, Жанна, ты не голодна? – Участливо спросил де Фуа у француженки, указывая на еду, принесённую Ланфир для них с Рихом. Вот ей сейчас лучше занять себя чем-то... отличным от разговоров и наставлений, которые только отнимут время, но ничего не изменят в деле, уже решённом. Во взгляде Даниэля, обращенном на Альбериха, впрочем, оставалась всё та же решимость действовать.
Jeanne Roy: Хотя никто и не ответил на её вопрос, из фраз остальных Жанна сумела составить более менее целую картину произошедшего: Мио Лунгрен пропал, и теперь Альбрех и Даниэль, как верные друзья и люди чести, считали необходимым поспешить на помощь ему, не доверяя поиски аврорам и хит-визардам, которых наверно уже всех поставили на уши из-за пропажи английского Чемпиона, да ещё и сына шведского Министра. Ох, хорошо, что сегодня она решила прогуляться, а то вполне возможно она бы об этой авантюре узнала бы уже после её завершения, скорее всего трагического. А так небеса дали Жанне редкий шанс остановить Даниэля де Фуа от совершения очередной ошибки – а такими шансами не разбрасываются. - Простите что вмешиваюсь, но, месье Рихтенберг, вы ошибаетесь – ваше отсутствие будет очень хорошо заметно. Все-таки вы – Чемпионы, и то, что за вами не бегают все время десятки поклонников совсем не значит, что у вас их нет. Они очень быстро обратят внимания на вашу пропажу, если этого не сделают директора школ, - голос Жанны бы холоден, но предельно вежлив. В отличии от Даниэля, Альбрехт было что называется вне её «юрисдикции», а та, кто имела право указывать ему на глупость его плана по не очень понятным причинам отказывалась в прямой форме спорить с ним, хотя явно понимала всю глупость его задумки. Впрочем, кто знает, возможно Ланфир была такой же старомодной в вопросах поведения и чести, как тот же Даниэль и просто не позволяла себе спорить с мужем. Кстати о Даниэле, совершенно неожиданно для Жанны, знавшей его много лет, юный граф де Фуа реил проявить удивительное благоразумие. - Не говоря уже о том, что Даниэль прав: о мистере Лунгрене есть кому позаботиться. Не сомневаюсь, его поиски сейчас являются первоочередной задачей для коллег мадам Ланфир, а возможно и шведский аврориат. Возможно его уже нашли, просто мы об этом не знаем. Жанна говорила спокойно, сдержано и даже, пожалуй, доброжелательно, но по внимательному, холодному взгляду не составляло труда догадаться, что она не верит внезапному благоразумию Даниэля. - Благодарю, Даниэль, но нет, я не голодна. Хочу заметить, что мне очень приятно слушать благоразумие в твоих словах. Твое желание остаться в школе и ждать результатов поисков делает тебе честь. Жанна смотрела в глаза друга, ожидая его ответа. Это был момент истины: если он согласиться с ней, то значит после сбежать на поиски будет нарушением собственного слова, если же будет против или попробует увильнуть, то значит, как и она и предполагала, грош цена его осторожности и взрослой разумности.
Alberich Richtenberg: Мир совершил кульбит и приземлился на голову, и Альбериху только оставалось удивленно переводить взгляд с де Фуа на Ланфир. Ожидания его оправдала только Жанна, предсказуемо прочитавшая ему лекцию об опасности неосмотрительных поступков, которую Рихтенберг так же предсказуемо пропустил мимо ушей. А вот к словам Даниэля немец просто не мог не прислушаться - в основном оттого, что это было последнее, что Альберих ожидал услышать от де Фуа. Взгляд Рихтенберга, устремленный на француза, был почти виноватым. - Я тебя слишком сильно толкнуть, Дани? - сочувственно поинтересовался немец. - Ты сильно ударился головой? Ты здороф, друк мой? Впрочем, демонстративной покорностью Ланфир Альберих тоже не обманывался, и в голосе жены, пусть и спокойном, ему слышался неуловимый укор, так что в какой-то момент Рихтенберг припомнил это чувство, знакомое с родной школы, когда все окружающие смотрят на тебя, как на безумца, задумавшего нестандартным способом свести счеты с жизнью. Но там во всяком случае рядом всегда был Альдо, подле которого и сумасшедшим себя уже не чувствуешь; сейчас же Альбериха окружали укоризненно глядящие на него люди, и в подобной компании немцу было чертовски неуютно. Это пробуждало знаменитое фамильное упрямство Рихтенбергов, с которым присутствующие еще, очевидно, не были знакомы в полной мере, но сейчас должны были познакомиться. К тому же предположение о том, что он не подумал о своей супруге, несколько разозлило немца. - Я не подстафляю Ланфир, - решительно отмел Альберих обвинения в безответственности, - она не есть мне нянька, и я не понимать, как сфязать мои поиски и чьи-то уфольнении. Ваша обязанность не тершать меня за руки. Фаша обязанность - обеспечивать бесопасность Турнира. Турнир бесопасен и все хорошо, а в какой лес я ушел - это мой дело. Фы бы начать сфязывать меня, чтобы останофить? Потому что иначе фы не остановить меня. И если ты, Дани, - Рихтенберг спокойно посмотрел на де Фуа, - не пойтешь со мной, это тоже меня не останофить. Не прикрыфайся моей шеной. Приснайся, что ты просто есть растерянный. Фразу "я найду того, кто со мной пойдет" Альберих предпочел не произносить вслух, дабы не напоминать лишний раз Даниэлю об Альдо. - И между прочим, - отвернувшись от французов прибавил Рихтенберг по-немецки, продолжая, кажется, какой-то давний разговор, - если тебя уволят, это может быть и к лучшему. Директор вашей школы достаточно мягок, чтобы позволить тебе оставаться в замке до конца соревнований, даже если тебя исключат из числа охранников. А я повторю, что не вижу смысла тебе заниматься такой опасной работой, когда в том нет исключительной необходимости. Я знаю, ты любишь свою работу, и поверь, твои желания для меня очень важны, но когда этим желанием является подвергать себя постоянному риску... прости, жизнь моя, но я не могу с тобой согласиться. И nein, - внезапно закончил Альберих на английском, разворачиваясь к Жанне, - я не доферяю этим профессионалам. Слишком мноко уше случилось здесь, штобы я не мочь тоферять им. Восмошно, если бы это был разговор о что-то другое, а не мой трук - да, я бы тоферять им. Но тут в полной мере я мочь тоферять только себе.
Llanfair Richtenberg: "И поверь, твои желания для меня очень важны... " - Я верю, - очень спокойно сказала Ланфир, поправляя юбку на коленях, и это была самая феерическая ложь из всех, что она произносила в своей жизни. Она устало представила себе вопли начальства, малоадекватного, в отличие от высшего начальства, вроде Амелии Боунс, но отчитываться-то ей придется не перед Амелией. Фрау Рихтенберг беспомощно и благодарно посмотрела на Жанну. Валлийка всегда знала, что сказать, но именно сейчас сказать отчего-то не могла, и... нет, не могла, просто потому что сказать "я беспокоюсь о тебе" - он не примет ее слова всерьез. И очевидно, что он хочет, как лучше, не понимая, что это грозит ей потерей репутации, а ему - опасностью. Настоящей. И, конечно, друзья для мужчины дороже. И долг тоже. что она может сказать, если это всегда было и будет так? - Я и не спорила с тобой, - тихо сказала Ланфир, вставая, - когда вы соберетесь, скажите мне, я должна быть с вами. Но до тех пор, пожалуйста, я хочу побыть одна. Мадемуазель Руа, Даниэль, мое почтение.
Daniel de Foix: Нет, ну Даниэль хотя бы честно попытался – не вышло. Жанну Руа вряд ли обманешь так легко – в словах её звучало одно, а взгляд говорил совсем другое. Игра в благоразумного мальчика пришлась не к месту и не ко времени, учитывая, что Альберих эту игру не поддержал. Рихтенберг был прямолинеен, как никогда – и де Фуа ничего не оставалось, как прекратить бесполезные попытки его переубедить. Француз вздохнул, перевёл печальный, но всё же решительный взгляд с Жанны на Ланфир, а после и на самого Альбериха. Ему совершенно не нравилось то, что происходило сейчас между двоими супругами – будто оба поняли друг друга и пришли к компромиссу, а в то же время у каждого было тяжело на душе. И Даниэль предпочел не думать сейчас о том, что сказала бы Эшлинг, узнай она, что двое чемпионов собрались покинуть Хогвартс, чтобы искать третьего. - Альбе'гих! Даже если бы я уда'гился головой, как ты гово'гишь, то я всё равно пошёл бы с тобой, 'газве это не ясно? Я пошёл бы с тобой, даже если бы ты п'госил меня остаться. Мне казалось, я не слишком похож на того, кто сидит, сложа руки, когда в беде д'гузья. Ладно, на этом 'гешено. Обсуждая всё это снова, мы только поте'гяем в'гемя. И так уже день поте'гяли. Можно было, конечно, простоять тут до вечера, расстраиваться, недоумевать, спорить с Жанной, Ланфир и друг с другом, но Даниэль, очевидно, как и Альберих, был, прежде всего, человеком дела, а ещё отлично знал, как важно успеть всё сделать вовремя. - Ланфир, я полагаю, мы вст'гетимся че'гез полчаса у во'гот замка. Этого в'гемени хватит, чтобы соб'гаться. И если Мио п'гопал в Хогсмиде, то оттуда нам и стоит начать поиски. А по до'гоге вы 'гасскажете нам всё, что вам известно. К'гоме того, ваши знания местной географии должны нам очень п'гигодиться. В каком-то неловком, будто успокаивающем жесте, де Фуа коснулся ладонью плеча Альбериха, а после кивнул Фир и отошёл на несколько шагов в сторону – туда, где молодые люди оставили своё оружие. Уже отсюда он обращался к Жанне, говоря быстро и по-французски – тем тоном, что не оставлял ни шанса на возражения. Одновременно спокойным и напряженным. - Жанна, душа моя, мы не первый год знаем друг друга, и я отлично понимаю, что ты не одобряешь этот поступок и считаешь, что никакой чести он мне не делает. Но всё же прошу – постарайся прикрыть меня перед мадам Максим, если у той возникнут вопросы. И если вдруг вы здесь получите какую-то информацию о Мио раньше, чем мы успеем возвратиться, сообщи нам её, пожалуйста. Я прошу тебя, потому что в школе ты останешься единственной, кто будет знать, куда мы отправились. Если не считать Альдо Лорензена, которого я не могу и не стану ни о чём просить. И если ты меня поддержишь, то я буду в долгу перед тобой. Вытащив из земли свой меч, Даниэль бережно убрал его в ножны. А после взял в руки рейтсвер Альбериха и вернулся к немцу, чтобы протянуть тому его клинок. Эшлинг он напишет записку. Да, это он должен, просто обязан успеть.
Jeanne Roy: Помимо своей любви к закону и силы воли, Жанна в Шармбатоне была так же известна спокойствием и терпеливостью. Однако в рекордно короткие сроки Альбреху и Даниэлю удалось почти невозможное: они сумели вывести из себя Жанну Руа. Она даже не злилась, она была в бешенстве от их эгоистичной, самонадеянной, идиотской затеи, а главное от того, что они такое положение дел очевидно считали совершенно нормальным и очевидным – по их мнению было совершенно нормальны совершать потенциально опасные, незаконные, плохо обдуманные действия, которые скорее всего обернуться проблемами и для них, и для их близких, и в особенности для самого Мио Лундгрен, у которого и так этих самых проблем было более чем достаточно, прикрываться при этом разговорами о Настоящей Дружбе и Долге Чести, словно они – персонажи приключенческого романа. - Конечно, Даниэль, ты не похож на того, кто сидит сложа руки. Для того, чтобы ждать нужна воля и терпения, а тебя ни тем, ни другим природа не наделила, зато тебе в досталось слишком много самоуверенности и эгоизма, - Жанна вроде бы обращалась только к Фуа, но время от времени её взгляд падал и на Альбреха. Голос её был спокоен, но по интонациям, и по ставшим почти черными от ярости глазам чувствовалось, что покой этот напускной. - Даниэль, мне не нужны долги ни мертвецов, ни преступников, а поскольку ты так спешишь оказаться в одной из этих категорий, то и твои не нужны. Пойми наконец, что ты не Раймон Роже, а на дворе не двенадцатый век. Сейчас другие законы и только то, что тебе чего-то хочется – спасти друга, произвести впечатление на девушку, пощекотать свое самолюбие в дуэли – не достаточная причина для того, чтобы плевать на всех остальных и думать, что тебе это сойдет с рук, ведь речь идет о чести или ещё каком-то оправдании, которое ты себе придумываешь. То, что вы собираетесь сделать, не только противоречит уставу этой школы, Шармбатона, а возможно и Дурмстранга, простите, герр Рихтенберг, но я не имела возможности ознакомится с ним. Это так же нарушает международное законодательство и устав Турнира, в котором ясно сказано, что участники не могут покидать территорию школы без сопровождения преподавателей и членов охранной группы. А если вам нет дела ни до чести своих семей, ни до чести своих стран и школ, ни до ответственности перед теми, кто видит в вас настоящих Чемпионов, ни до вашего будущего, ни до будущего мадам Ланфир и мадмуазель Эшлинг, тогда мне не понятно, что вообще вы делаете в этой школе и на этом Турнире, и почему ещё не отказались от своих званий Чемпионов в пользу тех, кто их действительно достоин? – Жанна глубоко вздохнула, успокаиваясь. Если бы она знала как, то скорее всего она бы сейчас не сдержалась и начала бранить обоих последними словами, но к счастью её познаний в английском для этого не хватало. - Мадам Ланфир, если вы идете к замку, вы не против, если я составлю вам компанию? После я не буду больше докучать вам своим присутствием, - Жанна не понимала, жаль ей англичанку или нет, но она чувствовала неоспоримое душевное родство с этой женщиной, особенно сейчас. Когда же она обернулась к молодым людям, то тон француженки был предельно вежлив, но холода в её голосе было достаточно, чтобы заморозить не то что хогвартское озеро, но сам Канал, по льду которого Жанна несомненно смогла бы дойти до родины с этого безумного острова. - И да, господа, я надеюсь, вы осознаете, что если вы все-таки согласитесь на свою безумную эскападу, и я об этом узнаю, - она не стала многозначительно добавлять «а я точно узнаю», потому что это должно быть очевидно, - то мне придется доложить о нашем разговоре как минимум директорам школ, а скорее всего и коллегам и начальникам мадам Ланфир. Вполне возможно, что это повлечет для всех более серьёзные последствия, вплоть до служебного разбирательства и заключения под стражу. Вы же понимаете, это вопрос чести и для неё, и для меня – мы все взрослые люди, и принимая решение мы должны принимать и последствия, которые оно может повлечь, а не прятаться за как избалованные, глупые дети. И да, Даниэль, про твой «инцидент», из-за которого ты попал в лазарет на Новый Год, мне тоже придется рассказать, ведь, как я надеюсь, ты готов нести ответственность за свои поступки не только перед своей честью, но и перед законом. Всего доброго, господа, и удачной тренировки. Она не стала дожидаться их ответа, а последовала вслед за Ланфир. Если они все же решатся на эту авантюру, то произойдет то, о чем она их предупреждала. Вставать на их пути, держать за руки и просить не совершать очередную глупость она не станет, но и стоять в стороне и позволять и дальше разбрасываться своими и чужими жизнями – тоже. Им пора наконец понять, что вокруг – не приключенческий роман, они – отнюдь не герои, и для того, чтобы жить счастливо не достаточно победить сотню врагов в битве и убить дракона, а навсегда – это очень долго и ответственно, а не три первых свидания и пара страстных ночей.
Alberich Richtenberg: При всех недостатках характера, Альберих Рихтенберг вполне заслуженно считался юношей неглупым, и оттого чувство непонимания было для него если не чуждо, то непривычно - и как все чуждое и непривычное казалось немцу крайне неприятным, поэтому сейчас молодой человек почти ощутил, как сводит судорогой мышцы лица, и как вниз по спине пробегает волна мурашек. Несколько вещей, по отдельности казавшихся достаточно простыми и понятными, не желали укладываться в его голове в четкую картину: Ланфир явно обиделась - слишком он хорошо знал жену, чтобы обманываться ее спокойным тоном - это раз. Жанна в ярости - фройляйн Руа Альберих знал куда хуже, но чтобы различить в ее голосе едва сдерживаемый гнев не надо было становиться лучшим другом француженки - это два. Их с Даниэлем только что обозвали самонадеянными эгоистами без чести и совести - и у Рихтенберга не было никакой возможности сломать нос человеку, произнесшему эту чушь, потому что чушь эта исходила из уст девушки. Это три, и это сильно нервировало. И самое главное - то, что и не давало Альбериху толком осознать происходящее: все это произошло из-за их желания помочь своему другу. Пренебрегая правилами местной школы, конечно - но сколько раз Рихтенберг пренебрегал правилами собственной, чтобы оглядываться на устав английской? Словом, сам немец рационализировать произошедшее не мог, и оттого поспешил переложить этот труд на плечи француза, поворачиваясь к тому, едва разгневанные девушки скрылись из вида: - Ты фот понял, что сейчас происошло? Потому что сам Альберих решительно не понимал. Возможно, Ланфир могла бы объяснить ему - но она предпочла смолчать, а проникновенный монолог фройлян Руа возымел лишь одно действие: Рихтенберг внезапно понял, что ему совсем не нравится фройляйн Руа, ее нравоучения и ее угрозы уровня первого курса школы "если будете хулиганить, все маме расскажу". Если бы она хотя бы потрудилась объяснить свою позицию - но, кажется, обвинять, не утруждая себя объяснением, за что и в чем обвиняешь, было куда интереснее. К тому же, в своей речи Руа, кажется, виртуозно проигнорировала предыдущие слова Альбериха, и это делало слова Жанны не только глупыми, но и совершенно бессмысленными: она и молодые люди, исходя из разных оснований, говорили будто бы на разных языках. Рихтенберг отказывался понимать, при чем тут "плевать на остальных", если он решает за себя, и если в конечном итоге все раскроется, наказание постигнет его. Рихтенберг не видел никакого эгоизма в желании помочь, и уж тем более не понимал, какое отношение имеет ко всему происходящему "честь семей" и "честь школы" - и в свете последнего немец задавался лишь одним вопросом. Ну и у кого тут двенадцатый век в голове? - Так много кромкий слоф. Тфоя отнокурсница, - задумчиво произнес Альберих, - фетет сепя так, путто мы решили откопать прах этофо местного Мерлина и помочиться на нефо, а потом принести ф шертву Князю Тьмы тритцать маленьких сирот. Неприятно обжигала лишь обида Ланфир, но Рихтенберг был полон уверенности, что любые разногласия можно разрешить откровенным разговором. Благо, Ланфир не имела привычки разговаривать... вот так.
Daniel de Foix: Где-то к середине пламенного монолога разгневанной француженки Даниэль потерял последнюю надежду на то, что им удастся договориться, не говоря уже о банальной поддержке со стороны Жанны. Даже странно – отправляясь в Британию, он почти не сомневался в том, что все члены делегации Шармбатона будут при случае поддерживать друг друга, держаться вместе и друг другу помогать. В результате одна лишь Лали была добра к нему – но то было свойство натуры де Рэ: эта девушка была добра со всеми; и Симон, конечно, по-прежнему оставался лучшим другом Даниэля, хотя, судя по всему, не особенно верил в его победу на Турнире. Зато неожиданную поддержку де Фуа получал совсем не от своих – например, от того же Альбериха, или от Эшлинг, за что и был им благодарен. Видит Бог – вот уже много лет француз стойко переносил бесконечные нравоучения Жанны Руа, большей частью пропуская их мимо ушей, но всё-таки всему должен был наступить предел, в том числе и терпению Даниэля. Вот сейчас он злился – и злился молча, и вовсе не оттого, что гнев однонокурсницы отзывался в нём такой же злостью, он просто был уверен, что друзья не поступают так, друзья не предают. О, мадмуазель Руа даже не сомневалась в том, что всё, сказанное ею, было сказано “ради их же блага”, а Даниэлю было противно слушать всю эту ерунду о себе и своём друге, и он отчего-то знал, что если попытается ответить – то непременно сорвётся на крик, а потом будет жалеть о том, что позволил себе пойти на поводу у эмоций и нагрубить девушке. Злился он и на Ланфир – хотя, скорее это была досада, нежели злость, он не ожидал, что фрау Рихтенберг нарушит их договоренность о том, что дуэль с Лорензеном останется тайной для всех, кому не довелось быть её свидетелями. Но если Жанна хочет усложнить всё, устроить им проблемы – пускай. Очень хотелось всё же произнести заклятие забвения вслед уходящим девушкам, дабы француженка не вздумала помешать им покинуть Хогвартс. Конечно, де Фуа этого не сделал. - О, это... это Жанна Руа. Она уве'гена в том, что знает, как д'гугим надо п'гавильно жить и поступать. Она в жизни не на'гушила ни одного п'гавила, кото'гые для неё, очевидно, важнее, чем живые люди. Нет, ты слышал это? “Мы должны отказаться от званий Чемпионов в пользу тех, кто действительно достоин”! Что за б'гед – магический конт'гакт с Кубком Огня нельзя 'газо'гвать по собственному желанию. И этот человек что-то гово'гит мне о п'гавилах Ту'гнир'га! Пощекотать самолюбие?! Произвести впечатление на девушку?! Бог мой, чем я заслужил такое п'гек'гасное о себе мнение? А, к чё'гту, не до неё сейчас. Очень хотелось что-нибудь сломать – но де Фуа только сильнее сжал побелевшими пальцами рукоять меча и отвернулся от замка, по направлению к которому и ушли девушки. Было ещё и очень стыдно перед Рихтенбергом за то, что Жанна здесь устроила. - Я готов ответить за все свои поступки, если она так хочет, и если не хочет тоже, но у меня нет никакого желания ещё когда-нибудь с ней 'газгова'гивать. Идём, Рих, в'гемени мало. Я хотел бы успеть отыскать Эшлинг и п'гедуп'гедить её, что мы идём искать Мио. Я думаю, если кто-то и не станет осуждать меня, то это она. И молодые люди ушли с места тренировки, а через час ни Альбериха, ни Даниэля, ни Ланфир уже не было нигде в замке и в его окрестностях.
полная версия страницы